Притрушенные сплошь соломою загоны
желтели на плечах июля, как погоны.
В глаза летела пыль да сенная труха,
и холостой завмаг, ловкач и перестарок,
под чахлым топольком обедавших доярок
сторонкой обходил подальше от греха.
Естественно смурны, наигранно бедовы
гадали мне ни в чох не верящие вдовы
о том, как заживу я кумом королю.
Тревожил запах трав, скотины и мазута.
К вам, мама и сестра, или еще к кому-то
мальчишка обращал слова: «Я вас люблю»!
Потом я постигал непостижимость мира
от танцев допоздна до древнего буксира,
чью палубу кромсал и сваривал опять.
И вновь спешил к тебе, откашливаясь сухо,
чтоб то, как мы с тобой относимся
друг к другу,
мучительно, всерьез и тщетно выяснять.
Я слышал, как река о берег терлась кротко,
я видел, как спала под кручей самоходка,
давая отдохнуть мотору и рулю.
Я ощущал, как прочь уносятся минуты.
Тебе, тебе одной или еще кому-то
юнец предназначал слова: «Я вас люблю»!
Все легче мне следить за пухом тополиным…
Как рыскал я в войну по выстывшим овинам,
перегребая прах и падая без сил!
Как дельно заливал водой хомячьи норки!
Какие, наконец, перекрывал я нормы,
под взглядами каких вахтеров проходил!
Не купол ли, с краев седеющий немного,
то кличущий меня в заветную дорогу,
то стынущий под стать огромному нулю,
сегодня надо мной опять раздернут круто!..
К вам, милые мои, или еще к кому-то
торопятся в тиши слова: «Я вас люблю»!