Анатолий Преловский Расвумчорр На сопке Расвумчорр и летом снег лежит, на сопке Расвумчорр с трудом горит костер. Там птицы не живут, оттуда зверь бежит, деревья не растут на сопке Расвумчорр. И только человек, пробившись в глубь земли и шахту устремив сквозь рудные пласты, все ищет благ себе в морозах и в пыли, все ждет от льда — тепла, от камня — красоты. Чтоб камень задышал, заплакал, как живой, художник должен быть характером прочней; чтоб лед явил на свет сокрытый пламень свой, строителю на то порой не хватит дней. Вот почему весь день на сопке Расвумчорр не молкнет шум работ, земля до дна дрожит, а ночью в пыль, как в цель, прожектор бьет в упор, и в страхе, что костер, подальше зверь бежит. Звезды тундры Звезды тундры — железные звезды, нипочем им большая зима: вбиты в небо, как вечные гвозди, чтоб не рухнула на землю тьма, чтобы жить нам достойно и строго, не плошая, ходить по морям, чтоб верней узнавалась дорога к дому, к полюсу, к дальним мирам. След железа Тяжкий танковый след вездехода вмят в глухую долину и склон, не стирает его непогода, зной и ветер не сушат, — силен! Век железа. Напор наступлснья. Раны в зелени и в синеве тундра лечит побежкой оленьей и протягом копыт по траве. Не затем ли от края до края пролетают упряжки времен, след железа быльем попирая, чтобы сгинул под ягелем он! Сгинет, смолкнет, не видно, не слышно, но, глядишь, из болота до туч буровою поднимется вышкой, торжествуя над миром, — могуч! Роман Левин Июнь сорок первого года… Нет, это еще не война. В соку сенокосном природа, Под сенью лесов тишина. Семейно собравшись все вместе, И взрослые и детвора, В полуторке нашей армейской На вылазку едем с утра. Набиты провизией сумки, Играет оркестр духовой, …И восемь без малого суток Еще до черты роковой. Мы весело едем, не зная, Что через неделю нас ждет, Лишь знаем, что речка Лесная В ольшанике звонко течет, Что след беловежского вепря Теряется где-то в траве. И шалости встречного ветра Упругой под стать тетиве. Ах, ветер, как сладок на вкус он, Как песню разносит окрест! Пестреет косынками кузов, И трубами блещет оркестр. И синее небо высоко, И по борту ветки шуршат, Пока кочковатым проселком Въезжаем мы в лес не спеша. И память, сквозь годы просеяв, Хранит средь событий иных Последнее наше веселье За несколько дней до войны. Все было: беда и победа, Но после… А утром тогда Мы счастливы были не ведать, Какая грозит нам беда. Ремень командирский, колечком Свернувшись, лежит на песке. Отца загорелые плечи Азартно ныряют в реке. Покамест он близко, покамест Он виден, сквозь брызг кутерьму, Легко, глубины не пугаясь, Плыву по теченью к нему. С ним вместе выходим мы вскоре На берег, едва отдышась. За скользкие, белые корни Подмытых деревьев держась. Мне трапеза кажется пиром, Когда на поляне подряд Ситро, бутерброды и пиво Все весело пьют и едят. Все надо мальчишке, представьте. Повсюду успеть я хочу, И там, где танцуют, и там, где Удары слышны по мячу. И там, где треногу штатива Наш клубный фотограф достал, Чтоб запечатлеть, как красиво Проводит досуг комсостав. И семьи того комсостава, Чья мирная жизнь сочтена… Вот мама с сестрою, а справа Комбат и комбате жена. Себя под накидкой замаял Фотограф, и нас на измор Он взял. Ну, а после «Снимаю!» Сказал и нажал на затвор. Но кто б мог подумать, обласкан Прохладой июньской листвы. Что снял он посмертную маску Не с мертвых людей, а с живых. Что лишь приоткройте кассету, И вырвутся из темноты Все краски последнего лета И лиц дорогие черты. |
