Человек с ужасом осознает, что он не умеет думать. Правда, он повторяет Золотому Шару слова того парня, которого он послал на смерть: «счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный!» — но, честно говоря, это довольно расплывчатая формула. Социальная и духовная безграмотность в век научного прогресса и технических чудес — вот что страшно, вот о чем пишут Стругацкие. И дело тут не в необразованности Рэда, не в том, что ему не хватает культуры и эрудиции. Среди персонажей «Пикника на обочине» есть знаменитый ученый Валентин Пильман — он сидит в кабачке, куда нередко заглядывает и Рэд, с удовольствием разглагольствует о цели и смысле Посещения, выдвигает остроумные гипотезы. Но и высоколобый профессор и отщепенец примерно одинаково социально безграмотны. К чему это может привести? Заглянем в другую повесть Стругацких — «Отель «У погибшего альпиниста» — там пришельцы из космоса, представители высокоразвитой цивилизации… помогают политическим бандам: те убедили их, что борются за счастье человечества…
Я не сравниваю «Пикник на обочине» с романом Хемингуэя «Иметь и не иметь». Но герои обеих этих книг — сильные, незаурядные люди, которым приходится преступать закон, чтобы заработать себе на жизнь. И оба слишком поздно понимают, что с ними сделало общество, в котором они живут, — вспомним последние слова Гарри Моргана: «Человек один не может. Нельзя теперь, чтобы человек один».
Так что фантастическая повесть посвящена актуальнейшей теме — опасному разрыву между интеллектуальным и социально-этическим развитием человека в современном мире. И именно фантастическая ситуация, созданная Стругацкими, дает возможность не публицистического, но художественного решения: финальный монолог Рэда Шухарта — это открытие характера, глубокое и точное исследование личности.
Взгляд со стороны оказывается художественно продуктивным — не менее, чем во времена Вольтера и Свифта.
Вот такой может быть сегодня приключенческая фантастика — та самая, от которой многие по привычке ждут только «хорошо закрученного» сюжета. Такое направление долго было абсолютно преобладающим в фантастике, однако не случайно в последнее десятилетие все более интенсивно развивается иная фантастика — философская: приключенческий сюжет уже не вмещает в себя новое содержание.
Собственно, и в «Пикнике на обочине» приключения Рэда Шухарта — не более чем повод для разговора о том, что есть человек: не случайно он терпит наибольшее поражение в момент самой крупной «приключенческой» победы: добраться до Золотого Шара невероятно трудно, почти невозможно. Правда, здесь Стругацкие хотя бы поддерживают сюжетный интерес: до последнего момента мы не знаем, деберется Рэд или не доберется.
Но вот мы читаем роман Станислава Лема «Голос Неба» — тоже, по сути, о Посещении. Одна из обсерваторий США приняла сигнал внеземной цивилизации. Естественно, факт этот моментально засекречивается, и создается группа ученых — «Проект «Голос Неба» (по аналогии с Манхэттенским проектом— группой, работавшей в годы второй мировой войны над созданием атомной бомбы). Повествование ведется от лица одного из участников проекта, знаменитого математика профессора Хоггарта — на первых же страницах своих записок он говорит о том, что задача не была решена, сигнал расшифровать не удалось.
Стандартный фантастический роман на эту тему чаще всего строится, так сказать, в обратном порядке — он весь посвящается именно истории поиска, гипотезам и экспериментам, а в финале — победа или поражение. Снимая сюжетный интерес, Лем подчеркивает самое для него важное — причины поражения. Причины не частные (скажем, кому-то из ученых не хватило проницательности или подвела интуиция), но общие — коренящиеся в самом существе человека.
Расшифровка небольшой части сигнала позволяет синтезировать некое вещество, поддерживающее свое существование за счет ядерных реакций (как живая ткань за счет обмена веществ). Потом выясняется, что с помощью этого вещества можно мгновенно вызвать ядерную реакцию в любой точке земного шара, — возникает волнующая военных преступников перспектива создать некое сверхоружие. Пентагон, естественно, тут же берет на себя руководство работами, но все кончается ничем, потому что с увеличением расстояния возрастает рассеяние: ядерную реакцию вызвать можно, но не в какой-то определенной точке, а в любом пункте весьма обширной территории, то есть оружие будет поражать и своих и чужих.
Из неудачи со сверхоружием Хоггарт делает для себя вывод: Отправители — кто бы они ни были — сделали невозможным использование их посланий во зло. «Отправитель имел в виду определенных существ, определенные цивилизации, но не все… Какие же цивилизации являются настоящими адресатами? Не знаю. Скажу только: если эта информация, по мнению Отправителей, не относится к нам, то мы ее и не поймем».
«Не относится» — это сказано не об интеллекте земных ученых, не об уровне развития науки (ведь частично все же расшифровали сигнал). В безднах Вселенной Лем помещает разум, наделенный прежде всего социально-этической мудростью — и с этой, космической, точки зрения становится особенно наглядной нелепость, безумность мира, в котором сигнал, миллионы лет пронизывающий Вселенную, засекречивается и упрятывается в сейфы.
Однако не только о политике здесь речь, не только о пентагоновских генералах. Хоггарт говорит о себе: «Основными чертами своего характера я считаю трусость, злобность и высокомерие. Однако же лет с сорока я веду себя как человек отзывчивый и скромный, чуждый профессиональной спеси, потому что я очень долго и упорно приучал себя именно к такому поведению». Человек, стало быть, способен победить в себе зло (не потому ли именно этому человеку приходит в голову мысль о том, что мы еще просто «не доросли» до контакта с высокоразвитым и гуманным разумом?) — но как еще велико расстояние от этой единичной победы до уничтожения зла в мире! Тот же Хоггарт признается, что «никогда не умел преодолевать межчеловеческое пространство», и спрашивает себя: «Что сталось бы с нами, умей мы на самом деле сочувствовать другим, переживать то же, что они, страдать вместе с ними?.. Если б от каждого несчастного, замученного человека оставался хоть один атом его чувств, если б таким образом росло наследие поколений, если б хоть искорка могла пробежать от человека к человеку, — мир переполнился бы криком, в муках исторгнутым из груди».
И крик этот, крик сострадания — продолжим мы мысль писателя — может быть, приблизил бы человечество к той социально-этической высоте, на которой стал бы возможен контакт с иной цивилизацией. Мне вспоминается тут один американский фантастический рассказ, в котором контакт этот осуществляется благодаря… собаке. Она попадает к пришельцам из космоса, те исследуют ее мозг, обнаруживают в нем огромную любовь к человеку, своему хозяину, и решают, что с существами, способными внушить своим домашним животным такую любовь к себе, можно жить в мире.
Впрочем, столь парадоксальный сюжетный поворот приводит нас уже к третьей разновидности, к третьему стилистическому направлению современной фантастики — к фантастике иронической, сказочной, пародийной. Великие тени Вольтера и Свифта, которые я потревожил в начале статьи, пожалуй, должны были появиться именно в разговоре об этом направлении фантастики, поскольку оно наиболее прямо продолжает их традиции. Можно упомянуть здесь пародийно-сатирические циклы того же Лема — «Звездные дневники Йиона Тихого», «Сказки роботов», «Кибериаду», множество произведений американских фантастов, а из советской фантастики — цикл рассказов Кирилла Булычева «Пришельцы в Гусляре».
Ирония в современной фантастике часто направлена на саму фантастику (думаю, что это свидетельствует об известной художественной ее зрелости — иронизировать над самим собой свойственно тому, кто в общем-то в себе уверен). Звездолеты, необыкновенные планеты и удивительные пришельцы давно стали не только необходимым, но часто банальным антуражем фантастического романа, — поэтому я понимаю Кирилла Булычева, который заставляет своих пришельцев просить у Корнелия Удалова, заведующего гуслярской стройконторой…. банку белил: их корабль при неудачной посадке повредил дорогу, пришельцы тщательно приводят ее в порядок, а белила им нужны, чтобы покрасить столбики. Эти же белила служат Удалову самым веским доказательством того, что он действительно встретил пришельцев: «Зачем мне, спрашиваю, белила? Вы же в курсе, что я состою на руководящей работе».
