— Красиво. Всегда торжественно, таинственно.
И обращаясь ко мне:
— Тебе нравится?
Мне очень все нравилось. Это было, пожалуй, сильнее, чем мои воспоминания от юношеских встреч с этими местами. Я испытывала знакомое и странное чувство досады от неумения выразить свои ощущения стихами. И бессильно повторяла про себя удивительное имя грузинской травы — пряной и загадочной: джонджоли, джонджоли…
А потом мы поехали в мастерскую. В просторную, светлую мастерскую на мансарде большого дома. Не дожидаясь моих вопросов, все трое принялись рисовать, не мешая мне смотреть работы, которые приковали меня сразу же. О них я еще скажу, а сейчас пора бы рассказать, как встретились три человека и как они стали «одним художником».
Они были студентами архитектурного факультета Тбилисской Академии художеств. В 1957 году к открытию Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве был объявлен конкурс на плакат. Александр Словинский, Юрий Чикваидзе и Олег Кочакидзе — каждый из них — представили свой вариант. Все три плаката, выдержав испытания, участвовали в фестивале и стали поводом для более внимательного знакомства молодых людей. Это время художники считают не только началом их дружбы, но и моментом зарождения их творческого союза.
Всех троих увлекал театр. Их первой работой был спектакль в Тбилисском театре юного зрителя — «Волшебный платок» (1959 год). Это была сказка о мальчике, который жаждет приключений, включающих весь «набор» пиратских мальчишеских мечтаний. Со сказкой художники не расстаются и по сей день, и не только как сценографы. Грузинским детям хорошо знакомы иллюстрации художников, за последние годы они оформили более 20 книг, и среди них немало популярных народных сказок.
Окончив Академию, Юра, Олег и Алик стали архитекторами. За четыре года они успели сделать несколько проектов, уже тогда они не мыслили своего творческого бытия друг без друга, и потому не только их работа в театре, но их архитектурные проекты были совместными. Настал день, когда они подали заявления в проектном институте, чтобы расстаться с архитектурой. Расставание их с этой старой музой было, правда, частичным. Труд театрального художника очень специфичен и требует в силу синтетической природы своей совмещения многих профессий.
О. Кочакидзе, А. Словинский, Ю. Чикваидзе работают над декорационным решением спектакля во всем его сценическом многообразии. Их работы «перешагивают» и за стены театра: каждый оформленный ими спектакль «снабжен» плакатом, который создают сами художники. Их плакаты точны, изысканны и лаконичны. «Всякое искусство есть умение жертвовать», — так однажды сказал Дега. Именно этим лаконизмом — «родной сестрой таланта» отмечены плакаты. И хотя решены они в разной манере, «рука» художников легко узнаваема, будь то плакат к «Маленькому принцу» Экзюпери (с трогательнейшим и беззащитным барашком, подсказанный самим писателем), илп плакат к спектаклю Д. Флетчера «Укрощение укротителя» — сочный и радостный по цвету, или плакат к «Старым зурначам» М. Элиозишвили с тремя острохарактерными физиономиями. Успех художников в плакатной и книжной графике не случаен, они же и начинали с плаката.
Несколько из 30 спектаклей, оформленных О. Кочакидзе, А. Словинским и Ю. Чикваидзе, — в репертуаре московских театров. Последняя их работа — пьеса О. Иоселиани «Пока арба не перевернулась» (в театре имени Гоголя).
На сцене — причудливое экзотическое дерево хитроумной конструкции. Около него концентрируется действие. Оно будто символ семьи, генеалогического древа (разве это не есть элемент режиссирования, «телесного» воплощения идеи пьесы?). Вообще художники идут oт пьесы, материала, что ничуть не мешает им мыслить оригинально, обогащая спектакль неожиданными выдумками. Им интересно было оформлять яркий, импровизированный спектакль «Чинчрака», щедро предоставивший выход их фантазии, так же как и мюзикл «Робин Гуд». Не менее увлек их когда-то полюсный по эстетике театр Б. Брехта («Что тот солдат, что этот»), давший им возможность предложить свое, очень индивидуальное понимание этого театра. Вместе с тем в спектакле «Старые зурначи» они пошли по иному пути.
Художники прочли «Зурначей» и один раз, и второй, и третий, думали, спорили — решение не приходило. Герои «Зурначей» — три старых человека, музыканта, которые оказались будто анахронизмом в современной жизни. И действие в пьесе развивается медленно: трое стариков выходят во дворик, садятся греться на солнышке… В конце концов о них вспоминают во время свадьбы, их приглашают, и они, играя на своих старых инструментах, сразу обретают радость и цель бытия в служении людям. Ход был найден после очередного чтения пьесы, его подсказал внутренний мир, психология самих героев, которая вызывала неизбежные ассоциации с простодушными, обаятельными и добрыми героями Нико Пиросманишвили.
Художники так и оформили спектакль, создав своего рода монтаж по мотивам Пиросмани.
Странные, точнее, сложные отношения складываются порой между человеком и произведением искусства. Отношения, подобные человеческим: возможно увлечение с первого взгляда, которое перерастает потом в истинное чувство, привязанность или, наоборот, улетучивается. Бывает, то, что поначалу не тронуло тебя, потом заставляет вновь и вновь возвращаться, увлечься и даже полюбить…
В мастерской я впервые увидела живописные работы художников. Я знала, что, кроме театра, графики, монументально-декоративного искусства, их влечет и масляная живопись.
Меня заворожило полотно, которое, как я позже узнала, художник назвал «Борьба в Шиндиси». Работа написана размашисто, широкими мазками. Гармония ее как раз в единстве темы, мысли и манеры исполнения. Вначале поражает интенсивный цвет, вихрь, само движение, темперамент. Позже, очнувшись от первого впечатления, рассматриваешь фигуры борющихся (на переднем плане), головы зрителей (второй план), пейзаж (третий план). Кажется, что работа выполнена стремительно, в едином порыве. Но не простое, «многоярусное» композиционное решение выдает долгую работу мысли художника. В этой картине борьба вырастает в некий символ вечного движения, радости бытия.
Мне кажется, что истинное искусство обладает способностью подчинять властно, рядом с ним не хочется громко разговаривать, размахивать руками. Вопрос о том, как удалось этого достигнуть творцу, вопрос техники, методов вторичен, он может возникнуть позже, во всяком случае, после некоторого ослабления первой эмоциональной реакции. Когда на сцене была Галина Уланова, не только не хотелось считать ее пируэты, о них просто не думалось. То же самое можно сказать о танце Натальи Бессмертновой — не то, чтоб оскорбительно заниматься подсчетом ее пируэтов, — невозможно. Это, наверное, было бы так же нелепо, как, оказавшись рядом с плачущим человеком (вместо сочувствия, помощи или хотя бы деликатного молчания), начать с интересом рассматривать его носовой платок, мокрый от слез.
Автора «Борьбы в Шиндиси» — Олега Кочакидзе влечет прежде всего человек в движении. Он откровенно любуется неожиданностью жеста, позы, сравнивает натуры ищет контрасты. Отсюда понятен его интерес к цирку, театру, спорту миру, который позволяет наиболее остро наблюдать движение, чувствовать ритм («Пантомима», «Цирк», «Танец»…). Его мазки делаются мягче, когда художник любуется женским телом, его пластикой — такова, например, «Серная баня». Его портреты ироничны. Кажется, что художника и в лице человека интересует одна доминирующая мысль, наиболее полно выражающая его суть. И в пейзажах этого художника нет умиротворенности, мягкой гармонии, они тоже в движении — экспрессивны, взволнованны.
Мироощущение Юрия Чикваидзе, проявившееся в его работах, более созерцательно, нет, не спокойно, скорее тревожно, но мягко. Ему прежде всего интересна духовная суть человека. И не случайно он пишет портреты близких людей. Все его работы озарены любовью к предмету изображения, будь то человек или пейзаж. Скованные беспомощным ожиданием печальные женщина и мальчик («Портрет жены и сына»), несколько таинственный, очень южный пейзаж («Старый город» и «Тбилиси вечером»)… Глядя на даты, несложно заметить, что с годами меняется отношение художника и к цвету (он делается более эмоциональным) и к самой манере изображения (ставшей менее плоскостной).
