От главного корпуса университета разбегались в разные стороны две дороги: одна обходная, зато широкая и центровая, по Перекопской, а другая покороче, но прямиком через парк. Заколебавшись на долю секунды, Богдан размеренным спринтерским шагом направился в сторону парка — не помешает срезать угол, а то до пиццерии еще пилять и пилять. (Обещал ведь матушке зайти после пар проведать — она теперь и днюет, и ночует в этом своем ресторане.) И, главный плюс, меньше шансов, что напорешься по пути на кого-нибудь из знакомых: одному Богу известно, как же его достали всяческие однокурсницы, одноклассницы, бывшие соседки и подруги подруг! "Ой, а ты что, сегодня без машины? А почему? А я думала, подвезешь…" — и хлопают завлекающе глазами с вот-такенными ресницами (а своими или накладными — так это дело десятое), и ножки в мини-юбках на все лады выставляют…

"Почему, почему" — по качану! Не станешь же всем любопытствующим объяснять, что рассорился на выходных с папашей: тот весь вечер орал как резаный, что воспитывает "безответственного обалдуя". (Так по-интеллигентному и выразился, Богдан про себя лишь подивился отцовскому красноречию.) Мама, разумеется, порывалась встать на защиту, но он сам попросил не вмешиваться, мужской ведь разговор. И в достаточно резкой форме попросил, зря только матушку обидел.

Досадней всего, что кое в чем отец прав. Только до чего же не хочется это признавать, даже перед самим собой! Ему, Богдану, давно бы уже пора не колесить по городу на отцовской иномарке, разыгрывая из себя персонального шофера для половины универа, а самому становиться на ноги. Перевестись, к примеру, на заочное, устроиться куда-нибудь программистом — и вперед за орденами! (И уважение к себе появится, кстати сказать, а то бывает тошно по утрам в зеркало смотреть.) А там со временем можно и машину купить, без нее-то долго не протянешь. Второй день без колес, и уже ощущает себя никчемным двуногим прямо-ходящим. Ну, не "Мерс" купить, конечно, — на него еще полжизни пахать придется, если без родительского содействия, — но хотя бы что-нибудь попроще вроде "Ауди" или "Опеля". Пускай бы и подержанное авто, на первое время сойдет.

Мать еще с первого курса вынашивает гениальную (в кавычках) идею пристроить его после университета к отцу на фирму. Умная ведь женщина, а в упор не может понять, до чего же ему опостылела эта роль богатого мальчика, баловня судьбы! Иногда волком впору завыть, а друзья-приятели только кивают не без ехидства, вроде как с сочувствием, а про себя небось думают: мне бы твои проблемы, богатенький Буратино!.. Уже и не вспомнишь, когда они с отцом нормально разговаривали — пять лет назад, десять? Никогда? Да и мать тоже… Неужели она счастлива, просиживая целыми сутками в ресторане? Из дома рвется почище, чем из тюрьмы — волей-неволей вспоминаешь про про золотую клетку и прочее, как выдала недавно эта глазастая Лялька. Которая, кстати, единственная из всех девчонок Города не проявляет к нему ровным счетом никакого интереса. Наоборот, обходит десятой дорогой, точно он заразный!

Не успев додумать эту мысль, он внезапно остановился на полушаге как вкопанный: в стороне от главной аллеи прямо посреди деревьев сидела светловолосая девчонка в ярко-алой курточке. Будто язычок пламени уютно примостился на коричнево-зеленой траве. У Богдана предательски ёкнуло сердце: из всех обитающих в Городе блондинок только одна с таким неизлечимым "приветом", чтоб сидеть на холодной земле в позе буддийского монаха и с увлечением рисовать! Стараясь не хрустнуть сухой веткой, он подошел сзади, заглянул ей через плечо и вполголоса, чтоб не напугать, спросил:

— Что это?

Янка нисколько не удивилась его возникновению из ниоткуда, спокойно подняла от мольберта огромные ясно-карие глаза:

— Это пирамида. Через нее идет подпитка Земли космической энергией. Это как наши электростанции…

На рисунке скупыми резкими линиями был набросан вроде бы тот же самый парковый пейзаж, что раскинулся перед ними до горизонта, но в каких-то неправильных, фантастических тонах. Синие с фиолетовым деревья, серебристо-голубая трава, вызывающе-белое небо, и посреди этого сюрреалистического буйства красок — непонятного вида конструкция на весь лист. И действительно, выкрашенная в нежно-бирюзовый пирамида Хеопса — вот ведь у Куклы воображение!

А сама она сегодня совсем другая, строгая и повзрослевшая — ну никак не похожа на очаровательную застенчивую девчушку, какой он запомнил это чудо в последний раз. Поза расслабленная и непринужденная, глаза смотрят прямо и без тени смущения, и чуть подрагивают тронутые розовой помадой губы, словно силятся что-то сказать. Ему вдруг почудилась в этом лице едва заметная аскетическая нотка: то ли от ее обычной аристократической бледности, то ли от синеватых теней под глазами. (Не выспалась, может? И чем же тогда занималась?..) Или от слегка запавших щек — надо же, а совсем недавно была круглая полудетская мордашка! Да она ли это вообще?..

"А может, просто волосы от лица убрала, женщины от этого сразу меняются", — Богдан разглядел едва заметные темные дырочки от сережек у нее в ушах. (А уши-то — вот умора! — маленькие, почти круглые и заметно лопоухие.)

— Что ты здесь делаешь? — недоверчиво спросила Янка. И сама через секунду ответила, он и рта не успел раскрыть: — А-а, у вас ведь институт рядом… Присаживайся, что ты как неродной! — гостеприимно похлопала по усыпанной желтыми листьями траве.

Богдан с поразившей самого себя непринужденностью уселся рядом, подтянув на коленях брючины джинсов. Ну, а дальше завязался увлекательный диалог двух сумасшедших, такой же нереальный, как этот ее бредовый рисунок в стиле Дали:

— Ты это видишь? — спросил он, мотнув головой в сторону деревьев. (И ни на йоту не усомнился, что да, видит, рисует с натуры.)

— Ага, вон там на месте Дуба, — сосредоточенно протянула она, сдвинув у переносицы пушистые русые брови.

— Почему я этого не вижу? — вопрос прозвучал достаточно тупо, но было поздно исправлять: слово не воробей, как известно!.. Лялька опять озабоченно нахмурилась:

— Не знаю… Судя по твоей ауре, ты должен видеть.

— "Должен"? — помимо воли вырвалось с неприкрытой издевкой. (Как бы его сейчас не послали с этими умными замечаниями подальше! К примеру, к такой-то и такой-то бабушке.) Но Янка и не думала обижаться, на удивление мирно пояснила:

— Ты никогда не замечал… световые блики, перед глазами все как будто засвечивается? Если долго смотришь в одну точку?

— Это у всех бывает.

— Это и есть начало вИдения, — самым что ни на есть будничным голосом подытожила Лялька и потянулась к своему рисунку. Но дорисовывать ничего не стала, сидела, теребя в руках длинную тонкую кисточку, и искоса посматривала на него из-за упавших на лицо прядей. Как будто вспомнив что-то неотложное, с поспешностью вскинула руки к голове, распустила закрученный на затылке хвост и энергично встряхнула волосами. Те вспыхнули под косым закатным лучом нестерпимо-золотым светом, отчего она еще больше стала похожей на "эльфийскую принцессу" (как однажды не без ревности упомянула Галя). Даже прозаические джинсы не в силах развеять эту иллюзию, Толкиен отдыхает!

"А что, и уши как раз подходящие", — ухмыльнулся своим мыслям Богдан и указал одним подбородком в направлении дуба (не пальцем же тыкать, в самом-то деле):

— Разница лишь в том, что я ничего там не вижу.

— Ты неправильно смотришь, — оживилась Янка и придвинулась поближе. Да она ли это?.. — Расслабься. Пусть взгляд будет мягким, рассеянным. Как будто в никуда… Попробуй увидеть то, что находится сбоку, справа и слева на сто восемьдесят градусов. Будто смотришь не глазами, а всем телом…

Под влиянием ее слов со зрением действительно стало что-то происходить, Богдан успел невнятно пробормотать в ответ:

— Точно, засвечивается…