— Тебя не напрягает эта история? — словно угадав Янкины мысли, прервал ее горестные сетования о судьбе Ярик. И без стеснения дернул за рукав, привлекая к себе внимание.

— Какая история? — рассеянно переспросила Янка, лишь бы он отвязался. Не до него сейчас…

— Про прадеда. Его дом, его дневник… Прямо героический эпос какой-то! Надоело, — размахнувшись, брат в сердцах запустил в сторону соседского двора почерневший грецкий орех. Тот снарядом просвистел над двухметровым забором (по которому, если верить дедушкиным байкам, пущен высоковольтный ток), и скрылся из виду.

— А-а, испугался все-таки? — оживилась Янка и подколола по привычке, как же без этого: — Мореходка по тебе плачет! Спит и во сне видит: где тут у нас Ярослав Вишневский? А ну, подавай его сюда!.. Все предки встали в ряд, — окончательно войдя в роль, Яна грозно выпучила на него глаза, имитируя кого-то из начальства, но брательник что-то не воодушевился. Вместо того, чтобы начать достойно отстреливаться, как положено, с насупленной физиономией молчал. — Успокойся, они ведь люди цивилизованные, все понимают… Свобода выбора, — сочла нужным утешить его Янка, а то слишком уж распереживался. Не удержавшись, все же сболтнула: — На тебя, конечно, давление больше, вроде как наследник традиций.

— Во-во, — подтвердил Ярослав с недовольной гримасой, но лицо его маленько просветлело.

— Зато с меня спросу никакого! — поддразнила Янка, подтолкнув брательника локтем, чтоб привести малость в чувство. Затем, вспомнил про Магдалену, таинственную прародительницу, подбоченилась и задрала горделиво подбородок: — Я - принцесса.

— Мелочь ты пузатая, — снисходительно оборвал Ярик, в мгновение ока придя в свое обычное добродушно-ленивое настроение. (Только с ним разоткровенничаешься, дашь слабину, как он тут же переходит на личности!)

— Ты зачем меня ударил

Балалайкой по плечу?

— Я затем тебя ударил,

Познакомиться хочу!

(Из народного фольклора)

В воскресенье сразу же после завтрака в Янкину комнату заглянул папа и еще с порога торжественно протянул белый листок, мелко исписанный простым карандашом:

— Отпечатаешь для меня?

— Это что, новые стихи? — уточнила Яна для порядка. (Уж что-что, а выступать в роли папиного секретаря-референта ей не привыкать, чем она втайне от всех гордится. Если так подумать, то папа мог бы и к Ярику обратиться, так нет, первым делом пришел к ней! Доверяет, значит.)

— Новое, — с довольным блеском в глубине зрачков подтвердил отец. Давно меня муза не посещала, года два или больше. Я-то уже и забыл, как она выглядит. А тут как прорвало — представь, всю ночь напролет писал!

— Здорово, — без всякой зависти отозвалась Янка, сама себе удивилась. (Если честно, то раньше она немного завидовала отцовскому стихотворному таланту, думала: ну почему же он ей не достался?.. Когда Ярику передался по наследству, тот пишет с недавних пор песни на собственные мелодии и сам же их исполняет под гитару — это еще лучше… А ей, думала, не передался, несправедливо все это! Зато теперь все встало на свои места: надо только обождать, пока папа закончит со своими новыми стихами, и тогда она сразу же покажет ему скромные плоды своего собственного творчества. Интересно, что он скажет?..)

— Ты почитай, — прервал ее мысленные рассуждения папа, и Яна послушно принялась читать, чтоб его не обидеть. Опус назывался поэтично и не без оригинальности: "По поводу шести венков сонетов за год".

"Испив с утра пакет кефиру,

Протер от пыли свою лиру.

И всем Волошиным назло

Сонетов бряцнул я кило!

Легко так, нехотя, шутя,

Пространство мыслью не коптя,

В охотку, в шутку и в забаву

Снискал себе земную славу.

Своею славой потрясен,

Утратил я покой и сон,

Лишь вдохновение бездонно —

Спешу, пишу сонетов тонну.

В сердцах вскричал Максимильян:

"Я пред тобою мальчуган!

Как Петр Великий на коне,

Таким в веках ты мнишься мне."

— Классно! А где сонеты? — потребовала Янка, по-детски радуясь замечательным стихам. (Нет, все-таки ей до папы еще далеко, это однозначно!)

— Вам сонеты? Держите, на выбор! — залихватски присвистнув, как мальчишка, папа протянул ей растрепанную стопку листков, исписанных его неразборчивым докторским почерком. Яна выхватила один из середины:

"Разыгралась осень

В серебре волос,

Нитей новых проседь

Ветерок принес.

В серебре тех нитей

Жизнь несется вскачь.

Лето не продлится,

Хоть кричи, хоть плачь.

Затянулась тучами

Неба синева

И уже не мучают

Прошлые слова.

Осень расшалилась,

Забурлила кровь.

В листьях желтых скрылась

Поздняя любовь."

"Про кого же это, неужели про маму? Вряд ли… У него уже есть другая женщина, — ослепило молнией ужасное в своей нелепости открытие. — Потому он и домой не хочет возвращаться, это логично. Говорили же вчера по радио, что у нас в городе одиноких женщин в два раза больше, чем мужчин… Мужики все нарасхват. Что же теперь делать, как всё исправить? Может, еще не поздно…"

Папа уже ушел, когда Яна вспомнила, что так и не показала ему свои стихи. "Ну и ладно, — решила не без некоторой обиды. В мыслях была полная сумятица. — Все равно ему сейчас не до меня, голова другим занята!"

Но на том неожиданности сегодняшнего дня себя еще не исчерпали: сразу же после папы почтил своим светлейшим визитом Ярослав. Помыкался с минуту по Янкиной комнате, щелкая по расписным вазам на подоконнике и с деланным интересом рассматривая знакомые с юных лет книги на полке у окна, пока не перешел к делу:

— Ты третий глаз себе как открывала?

— А что, и ты хочешь? — не сдержавшись, хихикнула Янка — вот это что-то новое, дожили!.. Брателло насупился, зыркая на нее исподлобья: ишь ты, какой трепетный! А как по ней проезжается танком, так это ничего, в порядке вещей. — Да никак не открывала, он вообще-то сам открылся.

— Что ты для этого делала? — не отставал брательник. В глазах его светилась такая решимость и ничем не прикрытое упорство, что Яна растерялась: да что это вдруг на него нашло?.. Вот вам и здрасьте, попробуй сейчас компактно в двух словах изложить, что именно она делала все эти прошедшие месяцы! С другой стороны, если он наконец-то всерьез заинтересовался эзотерикой и прочими духовными делами, то нельзя его отталкивать. Надобно всячески поддержать, протянув дружескую руку, и направить в нужную сторону — это Янкин прямой гражданский долг, можно сказать.

— Знаешь что? Вот тебе книжка, лучше начать с нее, — и выудила из-под подушки давешнюю брошюру про фиолетовое пламя. — Очень сильная вещь, рекомендую! Если что-то будет непонятно, спрашивай.

Брателло неопределенно пожал плечами, покрутил в руках книгу, изучая ее со всех сторон, что-то неразборчиво буркнул себе под нос и удалился. Хоть бы спасибо сказал, бескультурщина!

Янка уже час, не меньше, прочно висела на телефоне, Володя прислушался к невнятному бормотанию из-за двери. Услышать бы хоть краем уха, о чем она секретничает — может, отпустит тогда эта смутная необъяснимая тревога, что накатила после ее звездных фантазий. (Давненько уж с ним не приключалась этакого мандража, места себе найти не может.) Если быть совсем уж точным, то лет десять не приключалось, с тех самых пор как перестал заниматься "всякой эзотерической ерундой", цитируя Марину дословно.