Фильм «В той стране» прошел у нас почти незамеченным. А вот в Европе, в США, Австралии и Новой Зеландии вызвал настоящий шок и замешательство, отхватил даже «Гран-при» какого-то крупного кинофестиваля. Зрители двадцати восьми стран бурно переживали судьбы героев северной деревни и наверняка хватались за голову: столько пить, не брезгуя одеколонами, лосьонами и прочими «горюче-смазочными материалами», и оставаться при этом мировой супердержавой — это, простите, нонсенс! «Старики живут, а молодые спешат без очереди на тот свет», — говорит в фильме Николай Скуридин, которого играет Дмитрий Михайлович Клопов, веркольский художник-самоучка, в прошлом конюх, животновод, истопник и подсобный рабочий. Один чувствительный бизнесмен из слаборазвитой страны прислал на Север чек на солидную сумму для борьбы с зеленым змием.
Ну а Веркола продолжала жить, как и раньше жила, нисколько не изменилась: пили, пьем и дальше пить будем. (Помните, у Абрамова? «Веркола — Россия… Вся Россия такая, как Веркола. И еще хуже…»)
Победитель Ивана Бортника, лауреат Международного конкурса «за роль второго плана» по-прежнему бегал по деревне в поисках дурного занятия, сшибая рубли и пятерки на опохмелку. Слава «звезды мирового экрана» прибавила ему гонора и изобретательности по части развязывания чужих кошельков. Никто не отнял у Сашки Стахеева этого дара — заставить наивных, простодушных людей лунами вращаться вокруг себя. Отсюда состояние, близкое к творческому запалу, когда слова не задерживаясь слетают с кончика языка, обнажая в человеке природные качества смехача и своего в доску парня… «Веркола дала миру трех великих людей, — балаболил он как-то у магазина в кругу „восторженных“ („Восторг“ — это двадцатисемиградусная и сравнительно недорогая настойка) почитателей. — Первый — Федор Александрович. Второй — Константин Иванович[17]. — Он выдерживал артистическую паузу, как бы подталкивая слушателей к вопросу: ну а третий кто? — Как кто? — Сашка опрокидывал стакан и говорил застенчиво, тихим шепотом: — Я, конечно! Кто еще?»
В таком же восторженно-поддатом состоянии явился он на премьеру фильма в веркольский дом культуры: видеоролик о пресс-конференции с участием Лидии Бобровой, Дмитрия Клопова и Александра Стахеева снял сотрудник литературно-мемориального музея Алексей Алин, и я видел рыжего «Зайку» в отглаженном костюме и при галстуке. Стоял наш герой на сцене, раскачиваясь с носка на пятку, строил уморительные рожи, подмигивая своим дружкам из зала, пытался ораторствовать, зубоскалить, но ему не дали особенно разгуляться…
Мой товарищ, корреспондент газеты «Правда Севера» Сергей Доморощенов, встретил Стахеева на автобусной остановке. Командировка Сергею удалась на все сто, но вот соленых грибов, о которых просила жена, купить так и не пришлось. Старухи наотрез отказали: как бы самим на зиму хватило. И тут из-за угла выскочил известный лицедей, совершавший дежурный «пробег» по Верколе. «Стахеев просветил меня: о грибочках, мол, нужно было спрашивать у таких, как он, мягко говоря, любителей сообразить на троих. Они бы живо принесли сколько надо и любого засола. Так что, милый друг, садись в автобус налегке». И по инерции стрельнул червонец «до зарплаты».
У Сергея Доморощенова осталось о нем неплохое, в общем, впечатление: не злой мужик, весь нараспашку, едва ли не самый заядлый из сельских книгочеев. Но вот произошел какой-то медленный, неотвратимый распад сознания, и жизнь его пошла наперекосяк. Скиталец, бегун, бич по призванию, он словно договорился жить по завету: если нельзя устранить неудачу, нужно извлечь из нее пользу. И Сашка извлекал ее с дружками в ничегонеделании: сидели они в тапочках на босу ногу в немытой комнате, смолили «Приму», подсчитывали медные гроши и беззлобно переругивались, чья очередь бежать в магазин. «Александр умеет работать, — писал в своей газете Доморощенов, — но ему хорошо и без работы. И без личного хозяйства со скотиной. Живет на те деньги, что получает жена — техничка детского сада. Пока высоколобые люди бьются над загадкой русской души, Сашку мучает неразрешимый вопрос — помочь жене наколоть дров для детсада или ну их на фиг?»
И вот злосчастный исход. Почти как по фильму. Выскочил Стахеев за очередной бутылкой — и всё, с концами. «В той ли стране» стал искать он счастье свое забубенное? Замерз ли где, или утонул в Пинеге, или напоролся на нож какого-нибудь залетного злодея-рецидивиста? Никто ничего не знает, даже жена. С тех пор прошло больше года. Веркола умеет хранить тайны…
Глава сельской администрации Евгений Иванович Минин (в произведениях Абрамова по крайней мере трое персонажей носят эту фамилию) встретил меня на правах старого знакомого. Семнадцать лет назад, когда он принимал бразды правления, это был худощавый, застенчивый юноша, который еще не знал, как держать себя с представителем прессы. А теперь, как водится, вошел в тело, приосанился, прибарахлился, в глазах появился стальной начальственный блеск.
— Как жизнь, Евгений Иванович?
— Жисть — только держись! — излюбленной пинежской присказкой ответил Минин.
Интересная особенность: если раньше, встречая столичных журналистов, местное начальство пускало пыль в глаза, живописуя собственные достижения, то теперь пламенный мажор сменило на унылый минор. У него, начальства, есть, конечно, резоны быть недовольным президентом, правительством, Госдумой. Но большинство никак не хочет признать, что оно тоже виновато в том, что люди дошли до ручки.
Вот и Минин не пожалел мрачных красок, описывая мне веркольскую действительность: по два-три месяца, а то и полгода не выплачивают рабочим зарплату в здешнем АО, которое пришло на смену совхозу. Не завозят сюда, как прежде, солому с солнечной Кубани («В край-то бескрайних трав!» — восклицал с издевкой Федор Александрович) — слишком стало накладно. Миллионные дотации из полноводной реки превратились в жиденький ручеек: сейчас нужно рассчитывать только на себя, а потому заготавливать побольше своего сена, чтобы не дохла на ферме скотина, как в абрамовские времена. Сколько она нынче дает молока? Стыдно вымолвить: и полторы тысячи не наберется на голову! (В 1978 году, по данным Веркольского отделения совхоза «Быстровский», надаивали 2254 кг.) В то время как в Финляндии не держат корову, если она приносит молока меньше пяти тысяч килограммов в год. Частники это хорошо понимают, оттого и скотина у них ухожена, играет всеми статями, любо-дорого посмотреть. Люди понемногу тянутся из АО на самостоятельное хозяйствование. За последние годы увеличилось поголовье скота в личных приусадебных владениях — сказалось обвальное повышение цен на продукты питания. Кто побогаче, попредприимчивей, с большой охотой покупает коров, телят, овец, кур, поросят. В Верколе редкий дом без живности!..
Плохо только, что появились безработные, и довольно много, — с сонными, неодушевленными лицами шастают они из конца в конец, как Сашка Стахеев, или сидят у проруби в надежде на удачную поклевку. Когда-то они рубили, калечили лес, а в результате искалечили себе душу. Мускулы разучились работать, мозг — мыслить, глаза — воспринимать радость жизни. Одним словом, отбывают ее как тяжелое наказание, находясь во власти только своих чувств и инстинктов.
— У кого денег много, тот и живет до горлá, — уныло констатировал Евгений Иванович, — а в основном народ из кулька в рогожку перебивается.
Правда, тут же поправился: в Верколе по-прежнему проживает около пятисот человек, и в течение ряда лет эта цифра не убывает. Дорогу объезжую построили, чтобы тяжелые грузовики не месили грязь на главной, имени Федора Абрамова, улице. Пятый год как на Пинеге прекратили молевой сплав древесины, и теперь есть надежда, что народ свежей рыбкой побалуется. («Считайте, полвека жили мы под молевым игом. Вот бы наш писатель порадовался! Он себе все зубы съел на этом бревноходе и начальству архангельскому тоже плешку проел».)
— А школу новую видели? Да такую красавицу и Москве не стыдно показать!
