В колонии он думал, если удастся добраться до железной дороги, уехать в сторону Дальнего Востока, по одному из памятных от дружков адресов. Но в самом начале таежных скитаний пришло и вызрело авантюрное решение — только домой. Конечно, там его знают, возможно, и дом под наблюдением, как без этого. Но ведь и ему известен каждый переулок и проходной двор. Там Пашка, надежные друзья найдутся, которые укроют так, что и с собакой не сыщешь.

Лишь бы добраться, отлежаться в тиши чуток, достать надежные документы, провернуть посолиднее дело. На память о себе местной уголовке. А потом исчезнет навсегда Леха Крест. Какая ему разница, кем дальше пойдет он по жизни: Копытиным, Смирнягиным или еще кем. Настоящую-то фамилию, можно сказать, и так позабыл, давно живет под кличкой.

За стеклянной витриной с овальным оконцем сидела пожилая женщина в сером железнодорожном кителе. Очередь Креста была пятой. Он незаметно огляделся. В полупустом зале на тяжелых деревянных скамьях с высокими спинками и резными буквами МПС — редкие пассажиры. Некоторые дремотно прикрыли веки.

Ничего подозрительного Крест не заметил. Да и не станут к нему принюхиваться, узнают — задержат публично. Милицию не интересует маршрут Лехи, куда да зачем берет билет, важно возвратить его в зону для ровного счета, наказать в назидание другим.

Продвинулась очередь, кассир, несмотря на жару, работала проворно. Одна-две минуты осталось Кресту для размышления. Еще можно изменить задуманное, взять билет на Восток, раствориться в огромной Сибири.

— Вам куда?

Крест вздрогнул и увидел в оконце темные усталые глаза. Не давать ей приглядеться, не дай бог, запомнит. Такие вот с печальным внимательным взглядом всегда памятливы. И не исключено, что его фотография приплюснута стеклом у оперативников в линейном отделе милиции, а, возможно, ее показывали и здесь дежурному персоналу.

— В Гусь-Хрустальный. Только плацкартный вагон.

Почему Леха назвал этот город с таким певучим названием, он и сам не сразу понял. А потом даже улыбнулся. Если эта тетя со временем опознает его физиономию на листке Всесоюзного розыска, она обязательно сообщит о пассажире в милицию и наведет ее на ложный след. Уж что-что, а название Гусь-Хрустальный она не забудет. Не каждый день с этой таежной станции просят билеты до этого города.

Внутри аппарата запощелкивало, и он выкинул из узкой прорези зеленоватый кусок картона. Кассир приняла деньги, пальцы ее ловко пересчитали загнутые уголки радужных десятирублевок. — Следующий.

Уже на перроне Крест вспомнил, почему вдруг назвал этот не виданный им далекий город. С Гусь-Хрустального в их бараке жили два брата, которых по количеству лет отсидки звали Пятаком и Трешней...

Итак, билет в кармане. Пройдет чуть больше суток, и он будет в родном городе, но на радость местной милиции не сойдет на знакомый перрон. Он проедет дальше на тридцать-сорок километров до ближайшего райцентра. Там всегда можно найти свободное такси. А уж на машине окраинными улицами он спокойно попадет в город. Лишний червонец всегда прикроет рот водителю, он забудет, кого вез, куда и откуда...

Раскачавшись на входных стрелках и погасив скорость, пассажирский поезд плавно притормозил у широкой станционной платформы. Из всех вагонов к вокзалу, лоткам и киоскам кинулись пассажиры.

— Ввиду опоздания, стоянка поезда номер девяносто три сокращается до пяти минут, — громко прохрипел в динамике голос невидимого дежурного.

Загомонила пристанционная площадь. Пассажиры, не торгуясь, скупали у местных бабок все съедобное и спешили обратно.

Крест немного выждал и не спеша направился к своему вагону. За время ожидания поезда он побывал в парикмахерской, подровнял отросшие в скитаниях волосы, побрился и теперь благоухал одеколоном «Красная Москва».

В ближайшем магазине Леха приобрел темно-зеленые очки и красной кожи неходовой портфель — транзитный пассажир без вещей мог вызвать подозрение.

Сбив на решетчатой подножке несуществующую на туфлях пыль, Крест поднялся в тамбур и протянул проводнице билет.

— Полочка командированному найдется?

Та взглянула на него не видя, ответила ни грубо, ни ласково, в рамках вынужденной служебной этики.

— Ищите, вагон не купейный.

За короткое время Крест усмотрел довольно пожилое, но, видно, когда-то миловидное лицо, которое покрывал густой налет пудры. Вишневым настоем горели губы.

«Штукатурится старь, видать, еще нравиться хочет», — презрительно подумал Крест и боком хотел проскользнуть мимо, но неожиданно, как часто с ним случалось, в его голове родился небольшой планчик, суливший определенные выгоды. Он решил приволочиться за этой «крашеной мымрой», как мысленно обозвал ее.

Чтобы не раздражать человека, облеченного хлопотливой службой, Крест решил на время исчезнуть. А потому, не спрашивая, направился по ходу поезда — где-то впереди был вагон-ресторан.

Спустя три часа он возвратился в свой тамбур, поставил у ног портфель. Чуть позднее, к остановке, вышла проводница. На этот раз ее взгляд задержался на смуглом, немного нездоровом лице Креста.

— Что, места не нашлось?

— Да, знаете, дети, пожилой народ, а вагон переполнен...

Понемногу разговорились. Через несколько остановок Леха уже знал, что ее зовут Тасей, живет она в Чите с матерью и пятнадцатилетней дочкой. И жизнь у нее не сложилась из-за «того паразита, по которому не лечебно-трудовой профилакторий, а тюрьма плачет».

Крест, уже повидавший на своем веку многих женщин, умело плел разговор, своевременно поддакивал или ругал «несознательное мужское племя, которое за водкой не видит жизни, разбивает семьи, сиротит детей, покидает таких славных женщин».

Спустя час-другой они уже были на «ты», и как-то совсем естественно (иначе вроде и быть не должно) Тася, по паспорту Таисия Николаевна Чупрова, пригласила Креста в служебное купе. Он недолго отнекивался, боялся переиграть.

За окном давно густела темнота, изредка вдали мелькали огни деревень. Поезд шел ходко. Новые знакомые совсем по-домашнему устроились у откидного столика и иногда их колени касались друг друга. Леха больше слушал, еще не совсем привыкнув к тому, что она называет его Володей, как он ей и представился.

Спросив разрешение, Крест достал из портфеля бутылку коньяка и таким же царственным жестом извлек заигравшую на свету рябиновую настойку. И Тася молчаливо приняла ненавязчивое, но, в общем-то, решительное ухаживание.

После нескольких глотков настойки она порозовела, не жеманилась и даже показалась Кресту привлекательной. Но он решил, что не будет торопить события. Перезрелая ягодка сама упадет к нему в ладонь. А потом захмелевшими глазами следил, как Тася накрывает матрацы чистыми влажноватыми простынями. Да и проводница не винила себя в том: что здесь плохого, сошлись два одиноких человека, обогрели коротким счастьем друг друга...

Весь следующий день Крест спал, заботливо закрытый на внутренний замок. Рядом, за стенкой служебного купе, размеренно текла дорожная жизнь: пассажиры от нечего делать часто ели, подолгу спали, быстро знакомились и прощались. Скорый поезд с каждым часом приближал Креста к дому.

Поздно вечером он неожиданно сказал Тасе, что надумал сойти на одной из ближних станций, навестить (давно не встречались!) родственника. Та немного всплакнула, усиленно приглашала к себе в гости, коли случится быть в Чите, и Леха на всякий случай записал адресок: воровские пути неисповедимы и надежная крыша над головой всегда может пригодиться.

Отоспавшись, он чувствовал себя легко, бодро и с удовольствием вспоминал прошедшую ночь и жаркие руки случайной попутчицы. Прощался беззаботно, но с напускной грустью.

И вот заскрипели колеса, запахло раскаленным металлом, и вагон, подрагивая, остановился. Тиснув на прощание Тасину ладошку, Леха спрыгнул на черный земляной перрон и, не оглядываясь, пошел прочь от поезда. В нем снова проснулся чуткий, готовый к любой неожиданности зверь.