— Ну, значит, не справка-мимолетка нужна, серьезный разговор намечается. В радость это для старика, а то один-одинешенек. Только вот с телевизором и отдыхаю, да в домино когда постучишь во дворе.

Приторно сладок Верти Угол. Что в глазах таится, не поймешь сразу. Спрятал их за прищуром бровей, разбежались по лицу морщинки — сплошная любезность. Одет в пижаму. Этакие веселые полоски: зеленая, оранжевая, голубая. И волос на голове истерло временем, блестит облысевший череп, лишь над ушами сизые завитушки. Не молодит время, никак не молодит.

Из захламленного коридора прошли в довольно просторную комнату. Повел Алексей глазами. Старинной резьбы мебель. Темные плашки, инкрустированные восково-березовой завитушной резьбой. На всем печать времени. Этакий запущенный уют. Только телевизор нов, остальное доживает свой век вместе с хозяином.

Суетно похаживает он по комнате, глаза-ледяшки по углам постреливают, хотя знает, все лишнее прибрано-припрятано, а что на виду — для того и выставлено напоказ, чтобы занозой чужому глазу. А держится отменно, не зацепишься, и суетливость вроде как от радушия. Неужели он руки к сейфу приложил?

— Вы ка креслице, креслице садитесь. Спинке мягче, голове спокойней.

Стелет словами, умасливает с неуловимой ехидцей.

Не начался еще серьезный разговор, а в мыслях, мыслях уже давно друг к другу с вопросом-ответом. Подготовочка. Изучение, как говорит ученый люд, вазомоторов, а проще, не выдаст ли кто своим лицом, поведением, дрогнувшим голосом той тайны, что глубоко в черепной коробке запрятана. Кто первый обмишурится, у того и карта битая. Вот так-то. Не хозяйское дело, а гостевое первым в игре ход делать. Не звали, сам пожаловал. Вот и начинай начальник УР свои спросы-вопросы.

— А гнездышко у вас, Гнат Степанович...

Алексей прищелкнул языком, отдавая инициативу хозяину. А слова эти — по-разному понимай. То ли мебель старинного рукоделья пришлась по вкусу, или на потайки какие намек дает.

— Не жалуюсь. От сестры-покойницы квартирка досталась. Кооперативная. Для старых костей уюта в меру,

— Так, так. А живем-можем как, если секрета нет?

— Эх, Алексей Леонидович, жизнь стариковская, какие в ней радости? На болячки свои жалобиться? Не интересно. В общем, не позавидуешь. Я ведь сколько помню себя, все в дороге. Не без вашей помощи, конечно. А вот государство пенсионом не жалует. Не трудовой элемент, мол. Хотя, сколько этими руками кряжей переворочено. Хлебушко-то, прежде чем в рот положить, еще добыть надо.

— Да, жизнь вашу в трехтомный роман не впрессуешь. Вся из интересных картинок. Гляди — не надоест. Только я, Гнат Степанович, к вам не за этим. И просьба моя очень даже прескромная.

— Рад, рад буду, если чем власти услужить смогу. Я ведь к вам всегда с пониманием. А то как. Кошку вдоль шерстки гладишь, а та довольно мурлычет.

— Ну вот и сговорились. А блажь моя такого рода. Не подарить ли вам, уважаемый Гнат Степанович, нашему управлению свой инструментик, с которым дела свои громкие вершили. А мы бы его в музей. А снизу табличку из нержавеющей стали. И слова чеканные: «Дарую за ненадобностью. Мастер — золотые руки, Гнат Остапович». Ведь приятно, когда слава твоя других тревожит.

Вспыхнули глаза Гната. Всего на миг вроде и вспыхнули, но Алексею показалось, что даже волосы над ушами Остаповича шевельнулись, и весь он съежился, увял росточком.

— Моя слава по колониям ходит. А в этом мире я человек ненужный. Пена без пива.

— И все-таки, Гнат Степанович?

— Не люблю воду в ступе толочь, начальник. Дела мои травой поросли. Нет инструмента, давно весь вышел. А искать надумал — дороги не заступаю. Ваша воля сегодня крепче моей, вам и решать.

— А куда же ему деться, Гнат Степанович? Я ради любопытства ваши дела за всю «трудовую» жизнь поднял. Любо-дорого почитать. Но вот что интересно. Один раз у вас инструмент в земле прахом-ржавчиной рассыпался, в другой — в воде утонул. Обижаете музейных посетителей, почитателей редкой кустарщины. Только доложу по секрету, водолазы в воде его не нашли, и магниты из тины не вытянули.

Напрягся Остапович, вперед подался, будто к прыжку приготовился. И Алексей, что тугая пружина. На лице улыбка и глаза со смешинкой. А сам ухом шорохи ловит, не проявит ли кто себя в туалете, да и Остаповича на привязи держать надо.

Не знал Алексей, что как раз в этот момент эксперты ЭКО, проведя сравнительные исследования последнего и одного из прежних взломов сейфов, причастие Остаповича к которому в свое время было доказано, пришли к любопытному заключению: одна и та же «балеринка» в ходу была. Знал бы — другим разговору быть. А так что, одна разведка.

— Припрятали, Гнат Степанович, инструментик, надежно сховали. А может, одарили кого, или напрокат дали?

— Я своим рукодельем не торгую. Еще вопросы будут?

Потянулись вверх брови, стягивая к вискам морщины. И такая пронзительная ненависть стыла в приоткрывшихся глазах, что Алексей невольно согнал с лица улыбку.

— Да нет, гражданин Остапович, пока вопросы исчерпаны. Я о другом думаю. Старость всегда уюта требует. Так вы недавно выразились. Старым костям тепла надо, пуховичок, одеяло верблюжьей шерсти, грелку под больную печень. Ну там, кефир, сдоба московская...

— Чую, отходную поют Верти Углу, — резко оборвал Гнат Короткова. — Зоной его пугают. Старый номер. Только мне все равно, на каком меридиане гробовой доской накроют. Вот такие пироги. Ну, а коли вопросы исчерпаны, будь здоров, начальник.

Прокурор города Иван Матвеевич Лабудинский встретил Алексея не очень приветливо.

— Все еще копаетесь? А уж пора бы...

— Работаем, Иван Матвеевич. Люди про семьи свои забыли. Чувствуется опытная рука, а фактов... Ну нет их, фактов.

— А что я в горкоме партии скажу, как горожанам в глаза смотреть должен? Ты это мне объясни.

Алексею хотелось стянуть в обиде губы, встать и безмолвно уйти, но этого как раз сейчас нельзя было делать. Уж кто-кто, а прокурор знает, с каким напряжением работает уголовный розыск. Так что крепись, Коротков, дуй потихоньку в свою дуду. И все-таки не мог полностью погасить обиды.

— Я тоже, Иван Матвеевич, людям в глаза смотрю. Многим и каждый день. Служба такая. И паниковать пока, считаю, рано. Работаем по версиям. Не все же, поди, на холостом обороте, должны на каком-то зубчике зацепиться.

— Доложи, что удалось сделать за прошедшие сутки.

Алексей приподнялся, но прокурор жестом усадил его обратно.

— Результаты судебно-медицинской экспертизы показали, что смерть Синцова наступила не в момент нанесения телесных повреждений, а позднее, от асфиксии[4]. В легких обнаружена вода. Несомненно, сначала был нанесен удар, повредивший черепную коробку, вызвавший кровоизлияние в мозг, а потом Синцов в бессознательном состоянии сброшен в воду. Теперь вопрос. А как он оказался за городом, на берегу реки? Ответ пока не ясен. Но подворным обходом выявлено: в двенадцатом часу ночи в направлении речки проследовала машина. Свидетель — шофер, поэтому категорично утверждает: автомобиль был не грузовой. Так вот, по его словам, эта машина возвратилась обратно минут через десять-двенадцать.

— А где находился ваш свидетель?

— Как раз в это время он выходил из дома в ограду покурить.

— Значит, напрашивается вывод, если он ничего не напутал, то этого времени вполне достаточно, чтобы доехать от окраинных домов до реки, ненадолго там задержаться и возвратиться обратно. Так? Или...

— Я думаю, что так и было.

Зазвонил телефон, прокурор утопил клавишу аппарата, сказал негромко, видимо, секретарю:

— Пока ни с кем не соединять.

Рассуждения Короткова заинтересовали его. И хотя перед ним лежала копия плана оперативно-розыскных мероприятий по данному делу, хотелось из первых уст услышать, как разворачиваются события.

— Наши работники, — продолжал Алексей, — тщательно осмотрели берег, но это результатов не дало. Следов протекторов не обнаружено, нет и интересных отпечатков ног. Зато на мосту зафиксированы и изъяты остатки масла и комочки грязи, которые подтверждают — там останавливалась машина. По нашей просьбе водолазы со спасательной станции обследовали дно реки. Течение там сильное, поэтому не мудрено, что труп сместился почти на сто метров ниже моста. Этим можно объяснить и многочисленные ссадины на потерпевшем. Одна интересная находка водолазами все же сделана. Связка из трех ключей. Жена Синцова их опознала.