— Я даже песню могу ему спеть, — предлагает Слава Тетерев, — очень смешную.

— Нет, песенку — на перемене. А стихотворение расскажет — ну кто же расскажет нам этот стишок? Валентин, вот кто. Остальных прошу сидеть очень тихо: паровоз не любит лишнего шума.

Как рад Валентин, что Лариса Александровна вызвала именно его. Кого угодно могла она вызвать — все хотели. А она догадалась, что ему очень-очень хочется рассказать это стихотворение.

Валентин не встал, а вскочил. И без единой запиночки рассказал всё от начала до конца. И с выражением. И не торопился. И каждое слово произносил внятно. А звук «Р», который он выучился правильно выговаривать не так уж давно, он его, этот звук, произносил раскатисто, с удовольствием: «Гусь по р-р-речке плывёт, сер-р-рый гусь, хр-р-рабрый гусь…»

Учительница довольна. И паровоз опять улыбается. Рот до ушей, а глаза круглые, и в каждом веселье.

Как же это получается у паровозика? Да, в общем, всё просто: учительница принесла этот паровозик и две маски — весёлую и грустную. Она и надевает их на паровоз: то весёлую, то грустную. Это зависит от того, довольна ли она своими учениками.

Потому что в первом классе отметок не ставят — ни «двоек», ни «пятёрок» — никаких. Шесть лет людям — какие же тут, в самом деле, «двойки»! По-хорошему их бы никому не надо ставить, ни в каком классе. Зачем они нужны, «двойки» эти противные? Только людей расстраивают — и учеников, и учителей тоже. Отменить бы их совсем. Но только для этого, наверное, нужно, чтобы все ребята хорошо занимались. А что? Не так уж это трудно.

А у шестилетних детей вместо отметок — разные игры.

Правильно решил пример — включаешь лампочку возле классной доски. Светится огонёчек, как будто говорит: «Молодец, „пять“, всё у тебя верно».

Теперь вот паровозик приехал. Тоже свои отметки ставит — кому улыбка, а кому слеза.

Валентин влетел в квартиру и собрался сообщить: «Я читал сегодня стихи лучше всех!» И это была чистая правда. Но почему-то он не сказал эти слова. Он остановился, немного помолчал, а потом радостно сообщил:

— У нас сегодня все читали лучше всех.

И мама улыбнулась и погладила его по голове. Она хотела его даже поцеловать, но он увернулся. Не маленький.

Это был такой день — совершенно особенный.

Утром пришёл высокий девятиклассник, прямо до потолка.

— Меня зовут Антон, — сказал он басом, — наш класс будет шефствовать над вашим классом. Если вы не возражаете.

— А ты за какую команду болеешь? — быстро спросил Кирилл. — Мы с Валентином за «Спартак», например.

— Если шефы — это значит в кино на мультфильмы, — объяснила всем Мина.

— И в зоопарк, на пони кататься.

— И в цирк, и видео!

Лариса Александровна почему-то молча улыбалась. Но Антон сам с ними разобрался:

— Цирк-зоопарк — это хорошо. Но и столярная мастерская, и каток, и настольный теннис. Кто интересуется, конечно.

Раздался совершенно неразборчивый крик. Но Антон всё понял:

— Значит, договорились — все интересуются этими серьёзными делами. Тогда до вторника.

И он ушёл, кивнул им, как взрослым.

Лариса Александровна не стала объяснять, что была вчера на комитете комсомола. И сказала комитету: «Вы, конечно, взрослые, а они, конечно, маленькие шестилетки. Но почему же вы нам не помогаете? Разве наш отдельный дом так уж отделён от вас?»

И большие ребята, восьмиклассники и девятиклассники, серьёзно отнеслись к её словам. Вот почему появился большой Антон. Всё было правильно.

— Видите, как всё правильно? — спросила учительница.

Тут дверь открылась, и опять появился Антон. Он вёл самого умного Вову Матюшина:

— Ваш парень?

— Наш, наш, — сказала Лариса Александровна, — Вова, разве ты не болен? Почему ты не дома, у тебя же ангина.

— Прошла ангина, — сказал самый умный и всхлипнул.

— Что случилось? Почему плачешь?

Вова не отвечал. Он ревел и ревел.

Антон объяснил:

— Он ранец потерял, со всеми тетрадками сразу. — Антон был почти восхищён. — Во даёт. Ну, я пошёл.

Лариса Александровна гладила Вову по голове:

— Не плачь, не плачь.

Но её голоса не было слышно. Хохотали все очень громко и весело. Весь ранец сразу! Не по одной какой-то тетрадочке. Не ручку, не кеду несчастную.

Всё сразу!

Да, они смеялись и смеялись. Хотя надо было посочувствовать самому умному Вове. Конечно, надо было его пожалеть. Но очень уж было смешно. Именно он, самый собранный, которого всем всегда ставили в пример.

Когда перестали смеяться, Лариса Александровна сказала:

— Ничего смешного. Надо быть добрее.

Валентин решил, что вообще-то она права. Но трудно не смеяться над тем, кого тебе без конца ставят в пример. Может, и нехорошо — но очень уж хочется смеяться…

Совсем давно, ещё в сентябре, было родительское собрание. И Лариса Александровна сказала тогда:

«В субботу можно в школу не ходить. Лучше пусть дети иногда скучают о своей школе, чем устают от неё. Так и договоримся: иногда по субботам оставляйте, пожалуйста, ребят дома».

Там много было разных разговоров, на родительском собрании. О них мама, вернувшись домой, не стала рассказывать Валентину. Сказала только о субботах:

— Захочешь — можешь остаться дома.

Он ни разу не захотел: в школе гораздо интереснее. И там — всё: и можно играть, и учиться, и хохотать вместе со всеми, и гулять во дворе вместе со всеми. И Лариса Александровна очень добрая и замечательная учительница, лучшая во всей большой школе — это наверняка.

Вот только Сонька — противная вредина Сонька немного отравляла жизнь Валентину. И чего она привязалась к нему? Других она задевает гораздо меньше, а к нему цепляется, дразнит, насмехается. Сколько раз Валентин решал: не буду обращать внимания, что бы она ни вытворяла. Ноль эмоций, как говорит папа. И пусть тогда попляшет. Нет, ни разу не получилось не обращать внимания — обращал. И ещё как. Злился, расстраивался, прямо клокотал Валентин. А что поделаешь? Бить-то нельзя! Больше Соньку ничем не пронять — в этом он уверен. Такая уж она, эта Сонька, уродилась, наверное.

…Сегодня суббота. И утром, вспомнив про Соньку, Валентин морщится. Перед глазами её растянутый в ехидной улыбочке рот, ядовитый взгляд коричневых глаз, чёлочка эта противная. Вчера он на физкультуре не смог перепрыгнуть через натянутую верёвку. Разбежался, разлетелся, но перед самой верёвкой замешкался. И когда прыгнул, запутался в верёвке и растянулся на полу.

Громко, с великим наслаждением захохотала Сонька.

— Ой, не могу! Этот Валентин — вообще!

Не обращать внимания. Наверное, этому тоже надо учиться. И может быть, Валентин со временем научится. Но пока он не умеет этого. Он — обращает, да, да.

Допил молоко, отодвинул стакан. Утро разгоралось медленно, было оно ранним, синим, а не голубым. И снег внизу лежал синий. Валентин смотрел на этот синий снег, от окна тянуло холодком.

— Может, не пойдёшь сегодня в школу? — спросила за его спиной мама. — Оставайся с нами, Валентин.

Мама всегда всё понимает. Про Валентина она знает даже больше, чем сам Валентин.

Хоть один лишний денёк он не увидит эту Соньку.

И Валентин согласился.

— Ура, — сказал Сашка. Тут же нацепил на спину ранец и стал таскаться с ним по квартире. — Валентин не пойдёт сегодня в школу! Ну разве не «ура»?

— Сними ранец. — Мама быстро моет посуду. — Сейчас мы все вместе поедем на ёлочный базар. Потому что скоро, совсем скоро…

— Новый год! — завопили братья хором.

— Мне говорили про один ёлочный базар, где нет очереди, — сказала мама.

Папа вышел из ванной бритый, мытый, весёлый и большой.

Как хорошо всем вместе ехать на ёлочный базар! Хорошо сидеть в автобусе и смотреть в круглую дырочку, которую кто-то до тебя сумел продышать в замёрзшем окне. И там ты видишь розовые от восхода дома, розовые облака на небе, розовый снег на краю дороги. И даже асфальт кажется Валентину не серым, а сиреневым.