— Боль снимали уколами, да. Но панический страх смерти, в особенности у отца, приглушить не удавалось ничем.
— Мне показалось, они были христианами. Разве нет?
— И что из того?
— Ладно, закроем тему, раз она для вас так болезненна, — милостиво улыбнулся мне доктор. — Поговорите как-нибудь на досуге с Диной — вот у кого совершенно правильное отношение к этой болезни.
— У Дины онкология?!
Роу кивнул.
— Но как же тогда… — Я чуть было не спросил про ее запчасти, испорченные болезнью, но вовремя прикусил язык.
Доктор понимающе усмехнулся, но ничего не сказал.
Следующие два трипа были, по моей просьбе, связаны с прошлыми воплощениями. К сожалению, оба оказались сумбурными: мелькали отдельные сцены, детали домов, одежд, оружия, но связного сюжета не выстраивалось.
Я предложил включить в сеанс третьего человека, Юдит, вспомнив наш уговор. Немного подумав, Роу согласился. Правда, счел целесообразным первый сеанс в присутствии «исповедника» провести с ней.
Свободное время я уже давно проводил не в одиночестве, а общаясь с собратьями-подопытными, с «мартышками» и «приматами». Чаще всего с Джекобом. (По-видимому, это предусматривалось исследовательской программой, иначе он не попадался бы мне на каждом шагу.) У нас даже выработались маршруты прогулок, удобные для обоих. Обычно мы шли от центрального здания к пристани, оттуда по тропинке к Песчаному Лезвию. Там садились на облюбованную мной корягу, либо, исходя из обоюдных желаний, брели дальше.
В тот вечер мы немного задержались на пристани.
— И что бы это значило? — Джекоб кивнул на длинную фигуру в брезентовой куртке и сапогах с отворотами.
Мужчина с серебряными волосами, выбивавшимися из-под вязаной шапочки, помогал матросу копаться в моторе катера, о чем-то оживленно беседуя с ним с широкой, чуть заискивающей улыбкой.
— Не узнаете? — рассмеялся я. — Наш гордый варяжский гений во всей красе.
— И где же смокинг и накрахмаленные рубашки?
— Наконец-то нормально одет. И физическая работа на свежем воздухе старцу не помешает: даст бог, проветрит мозги. Надеюсь, работяге сейчас не цитируют немецкого гения. Иначе мне крайне жаль парня.
— Не жалейте! Этот парень — не мы, живо отошьет, не выбирая выражений, если старик ему наскучит. — Джекоб прищурился, вглядываясь. — Святая Мадонна! Он и впрямь помогает. Протирает замасленные железки, не боясь испачкать аристократические пальчики. Хотел бы я знать, что за переворот свершился в мозгах нашего чудака!
— И мне это интересно. Поделитесь, если найдете разгадку? Вчера застал его также за не совсем привычным занятием: ловил на удочку рыбу на пару с этим же молодцом, как видно, своим новым товарищем.
— Матерь Божья! А мне он говорил, что терпеть не может это занятие. Не в силах, видите ли, всаживать крючок в живую извивающуюся плоть червя. И не из брезгливости, а из жалости. Точно так же он, видите ли, ощущает боль рыбы, когда ее вытаскивают на берег и крючок рвет ей губу. С чего бы это старик изменил своим принципам?
— Мне он тоже что-то вещал с пафосом о боли и ужасе серебристой рыбки, которые пронзают его до судорог. Его кумир, помнится, сошел с ума, когда на его глазах кучер безжалостно хлестал лошадь. Поэтому с крючком и червем все понятно. А вот почему такая резкая перемена… Но, как бы то ни было, Ницу это на пользу. Посвежел, порозовел, помолодел. Варяжская кровь взбодрилась. Глядишь, и ненависть к Творцу мало-помалу исчезнет.
— Это вряд ли. Ниц ненавидит Создателя слишком сильно. Пожалуй, основное топливо его внутренней жизни — ярая ненависть. В сочетании с изысканной вежливостью и манерами наследного лорда это смотрится забавно.
— Не сказал бы. Романтик и поэт не может питаться одной ненавистью.
— Ладно, убедили. Но я имел счастье наблюдать его на таком накале ненависти, что ого-го! Голос подымался до визга, до ультразвука: «Бог умер!!!», «Он сдох от ужаса и стыда, осознав собственное ничтожество как творца и мыслителя!»
— И при этом столь потрясающая деликатность к людям, собеседникам, особенно к женщинам. Эти вечные «друг мой», «милая леди». Но я надеюсь на перемены в его мировоззрении. Разве не тот же Ницше сказал, что настоящий философ вынашивает и изнашивает свои убеждения?
— Сказал. Вроде как.
— Ну вот! Он передумает, и возвращать билет не захочется.
— Вернуть билет придется, — хмуро возразил Джекоб.
— Почему вы так думаете?
— Да просто он не нужен Пчеломатке. Мозги его она считает ординарными, и в этом есть резон, согласитесь: старик может лишь цитировать своего божка, но ничего нового, оригинального родить не способен. Будь он помоложе лет на пятнадцать, она, возможно, приспособила бы его для эротических утех. Но в нынешнем виде, с его состоянием здоровья — некачественный товар.
Меня покоробил его цинизм. Стало обидно за Ница: прекрасный аристократический старик — некачественный товар? «А сам-то ты кто? — чуть было не буркнул в ответ. — Грузный, краснолицый, нос репой, борода лопатой…» Впрочем, Мара отмечает в первую очередь мозги, а мозгами этих двух не сравнить: разные весовые категории. Тут мне крыть нечем, при всей моей симпатии к Ницу. Джекоб прав.
Но разве только умом и талантом ценна личность? Ниц и впрямь изменился в лучшую сторону, отчего было обидно вдвойне. Физическая работа и рыбная ловля сделали его оживленным, разговорчивым, энергичным. Морщины разгладились, в обычно скорбных стоячих глазах затеплились огоньки. Крайне жаль, если Джекоб не ошибся (а русский очень редко ошибается, черт его побери) и вскоре его безболезненно переправят на ту сторону, согласно контракту. Да, мозги его Пчеломатка не ценит. А на прочие нюансы типа золотого сердца и утонченного достоинства ей наплевать.
Может, замолвить за славного чудака словечко перед Майером? Все-таки мой креативный вклад, как меня уверяют, имеет здесь вес. Только вот как мотивировать просьбу? Пожалуй, скажу-ка я шефу (а он, соответственно, передаст жене), что беседы с оживившимся Ницем стимулируют мое воображение и мозговую активность. Пусть сам старик не способен рождать новые идеи, но его энтузиазм и юношеская пылкость, и постоянное упоминание величайшего мыслителя нашей эпохи играют для меня роль эмоциональной подпитки и ментального катализатора. И не для меня одного, как я мог заметить.
Я тихонько рассмеялся, радуясь собственной выдумке. И дал себе зарок поговорить с профессором в ближайшее же время.
Мы миновали косу с корягой и, не сговариваясь, побрели дальше, вглубь острова.
— Давайте поиграем в пророков? — предложил Джекоб. — Спрогнозируем будущее обитателей Гипербореи. А потом сравним, кто оказался точнее.
— Давайте. Хотя в том, что удастся сравнить, не уверен. Для этого ведь следует пережить всех.
— А вдруг? Начнем с главной фигуры, с королевы на шахматной доске.
— С Мары? Думаю, она сломается под гнетом своих страстей и сойдет с ума.
— Это нечестно, Норди: то, что она сойдет с ума, я сам вам сказал когда-то!
— Значит, мы мыслим солидарно. Огонь гордыни обрушит хрупкие перегородки разума. Беснование, бред. Умоляет прикончить себя в короткие промежутки прояснений, но никто ей не внемлет. Майер поспешно бросит ее и укатит к себе на Сейшелы.
— Я бы сказал, что не просто сойдет, но глубоко и необратимо. Участь бедняги Ницше. Тяжелое помрачение, идиотизм, при котором не говорят, а мычат и ходят под себя, размазывая испражнения по стенам.
— Вы жестоки к ней, Джекоб.
— Заслужила!
— Не так давно вы говорили о ней с восхищением. Впрочем, не буду спорить. Ну, а Ниц?
— Ниц скончается, но как-нибудь красиво, эффектно. Романтик, что поделать!
— А я думаю, мирно умрет здесь от старости. Юдит?
Джекоб вздохнул и задумался.
— Хотелось бы сочинить для малышки хоть что-то хорошее напоследок. Думаю, она поумнеет, откажется от своей нелепой идеи и научится вышивать. И уйдет, как и обещают глянцевые проспекты, в самом светлом и умиротворенном состоянии, собирая букет из ромашек и асмоделей.
