— Вряд ли религиозные фанатики обретают в истязаниях столь глубокое сатори, как наш Хью, — возразил Джекоб. — Для них это просто дар Божеству. Такой же, как пост или непрерывные молитвы.

— Брр! — поежилась Юдит — Из каких соображений следует дарить Богу, который есть любовь, гармония и милосердие, собственную кровь и боль? Не лучшим ли подарком было бы сотворить что-нибудь красивое или хотя бы полезное?

— Вопрос риторический, — хмыкнул Роу. — И не по теме. Итак, Хью, вы единственный, кто не еще не определился. «Русалочка»? «Солдатик»?..

— К какой категории я отношусь, мне глубоко индифферентно, — отозвался юнец и прикрыл веки, словно от скуки. — Можете решить этот вопрос без моего участия.

— Наш Хью, как истинно незаурядная личность, вне категорий, — объявил с доброй ухмылкой Джекоб.

— Именно, — Хью одобрительно осклабился, чуть приоткрыв один глаз. — Я и в клеточки соционики не вписываюсь.

— Назовем его «влюбленный в боль», — предложил Ниц. — Пятая категория.

— Пятое колесо в телеге, — вставил русский.

— Благодарю вас, Хью, за интересные дополнения, — произнес резюмирующим тоном доктор. — О боли как одном из способов достижения сатори мы обязательно поговорим, но в другой раз. Не сегодня. Что же касается воли, — Роу повернулся к Юдит, — то методика подвешивания на крюках, столь разочаровавшая вас (поскольку вы не получили ни эйфории, ни оргазма), имеет непосредственное отношение к выработке этой самой воли.

— А зачем ее вырабатывать? — спросила девушка с вызовом.

— Резонный вопрос. Есть хорошее стихотворение у Киплинга, называется «Заповедь». Оно о воле, — Доктор продекламировал, забавно и важно жестикулируя:

— Помню-помню! — отозвался со смешком Джекоб. — Одно из любимых в подростковом возрасте. А когда чуть подрос, захотелось возразить автору: зачем и куда идти, если все сгорело?

— И я бы задала этот вопрос! — прозвенел голосок Юдит.

— Не знаю, что имел в виду Редьяр Киплинг, но вместо слова «воля» здесь уместнее «дух», — важно изрек Ниц. — Дух, Божья искра, монада — вот то, что несгораемо, неуничтожимо. То, что заставляет идти, когда все прочее в душе выжжено. «Ибо только великая боль приводит дух к последней свободе».

— Не могу не согласиться с вами, — кивнул Ницу психоаналитик. — Но, как бы ни называть: воля, дух или монада — техника подвешивания на крюках имеет самое непосредственное отношение к этим вещам. Поэтому предлагаю всем кроме Юдит и Хью — нашей отважной бескомпромиссной молодежи, еще раз подумать относительно нее. Теперь последнее, о чем хотелось бы поговорить. О существенной разнице в отношении к боли в нашем цивилизованном обществе, сытом и расслабленном, и в племенах, сохранивших первобытную культуру. Думаю, все вы знаете, что такое инициация подростков?

— Слыхали, — с усмешкой кивнул Джекоб.

— И даже кино смотрели, — поддакнул Ниц.

— Вот-вот, и я о кино! — оживился Роу. — Крайне впечатляющий документальный фильм был снят пару лет назад, к сожалению, подзабыл название. Несмотря на 21-й век, этот жестокий обряд практикуется во множестве племен в разных частях света. Как правило, мучают мальчиков, но где-то достается и девочкам. С разной степенью изуверства и опасности для жизни, с разным количеством искалеченных тел и летальных исходов. Одно из наиболее безжалостных в этом отношении племен обитает в Папуа Новой Гвинее. Идею подсказали кишащие здесь крокодилы: чтобы мальчик стал мужчиной, нужно покрыть его спину тысячью шрамов, уподобляя зубастой рептилии. Процедура длится несколько часов без перерыва и, как вы сами догадываетесь, без анестезии, даже самой простенькой.

— Племя «стойких солдатиков», — процедил Хью с одобрением.

— Но самая изуверская фантазия, по сравнению с которой папуасы выглядят мягкосердечными гуманистами, у индейцев, живущих на одном из притоков Амазонки.

— Индейцы? Так я и знал! — захохотал Джекоб. — Это вообще особый народец, что северные, что южные. Стоит вспомнить ацтеков и майя с их гекатомбами человеческих жертв, без которых, видите ли, солнце упадет с неба, или ирокезов, считавших, что чем более уважаем враг, тем дольше следует его пытать. Бледнолицему пленнику хватало пары часов, а вот вождя соседнего племени, проявляя бескрайнее уважение, терзали, отрывая плоть по кусочкам и посыпая раны солью, сутками.

— О господи, — Юдит поежилась.

— В этом есть определенная логика, — заметил Хью.

— Несомненно, — Роу перехватил инициативу. — Так вот. Подростки и юноши в течение десяти минут носят рукавицы, полные огненных муравьев, непрерывно их кусающих. А надо сказать, что укус одного муравья приравнивается к тридцати пчелиным, боль же от него — к огнестрельной ране. Мало этого: ритуал нечеловеческой боли следует повторить двадцать раз. Время не ограничено: кто-то растягивает удовольствие на недели и месяцы, а кто-то на годы. До его окончания молодой человек не вправе охотиться, ловить рыбу и жениться.

— Круто, — пробормотал Хью. — Хотел бы я попробовать пару-тройку укусов. Чтобы сравнить, больнее ли это прижигания сигаретой или соляной кислоты.

— Думаю, что больнее, — ответил доктор. — От болевого шока вполне можно умереть или сойти с ума. И такие случаи не редкость.

— А я бы не стал ни жениться, ни ловить рыбу такой ценой! — усмехнулся Джекоб. — Эка невидаль! Мало ли бывает холостяков и паразитов?

— Думаю, Джекоб — и вы сами это отлично знаете, что в подобных сообществах холостяков и паразитов не бывает, — наставительно протянул Роу. — Общественное порицание страшнее любой боли.

— Можно вопрос? — Меня не на шутку взволновала эта информация. — А что испытывают отцы и матери этих мальчиков в течение процедуры? Это ведь документальный фильм, вы сказали. Съемочная группа не брала интервью у родителей?

— Как мне помнится, нет. Что испытывают? Да ничего особенного. Сперва, наверное, тревогу: справится ли дитя достойным образом, не даст ли слабину, затем законную гордость. Будь это не так, зверский ритуал прекратил бы свое существование.

— Не забывайте, Норди, что это совсем другой мир, чем тот, где живем мы с вами, — наставительно произнес русский. — В отличие от цивилизованного общества, где отдельная человеческая жизнь представляет высшую ценность, в примитивных сообществах ценна группа — племя, род — а не индивидуумы, его составляющие. Племя в целом должно быть стойким и мужественным, и несколько погибших в процессе инициации юнцов — небольшая плата за это. С другой стороны, — он ободряюще подмигнул мне, — прошедшему испытание пареньку впредь не страшны не только зубы хищников и пираний, но, попади он в цивилизованный мир, любые пытки белого человека: в застенках, в криминальных разборках, в пекле войны.

— Не знаю, как другие папаши, а моему бы понравилась жизнь в этом племени! — заявил Хью. — Думаю, он убедил бы вождя провести со мной такой опыт не двадцать, а сорок раз. У него всегда были ко мне повышенные требования. Помню, когда мне стукнуло шесть, он завел небольшого питбульчика, якобы в подарок малышу. На самом деле, чтобы нас стравливать, наблюдая, кто будет победителем в битвах.

— И кто же побеждал? — поинтересовался Джекоб.

— Как правило, собачка. Вот, — Хью опять закатал рукав. — Здесь немало следов от зубок. Впрочем, среди моих ран их разглядеть сложно. А когда я подрос настолько, что мог давать собачке отпор, ее неожиданно усыпили. Видимо, папочка потерял интерес к нашим битвам.

— Боже, — меланхолично выдохнул Ниц.

— Не подумайте, что я осуждаю папахена. Я его вполне понимаю: не смог одолеть в шесть лет питбуля, значит, быть тебе по жизни лузером. Так и произошло.

— Это абсурд, — жестко сказала Юдит. — Не смогший одолеть питбуля может стать художником, или учителем, или поэтом.