Кирилл Ефремов, Наталия Ефремово

Как известно, в конце 1960-х обезьянка Уошо научилась разговаривать, используя 160 знаков амслена – американского языка глухонемых. Для одних достигнутые результаты стали сенсацией, новыми горизонтами понимания эволюции разума и речи.

Другие усмотрели здесь покушение на достоинство человека и назвали умение Уошо искусной дрессировкой, трюком «безмозглой обезьяны», который не имеет ничего общего с языком. Этот спор давно устарел, ибо за последние тридцать лет работы по научению приматов языку продвинулись далеко вперед. В экспериментальной группе бонобо (карликовых шимпанзе) растет уже третье поколение, пользующееся языком – да не одним, а тремя! Язык – уже не прерогатива человека, поскольку его удалось реализовать у других видов, причем неоднократно. Так что пришла пора оценить феномен языка объективно. Этой проблеме было посвящено февральское заседание Московского этологического семинара. Его центром стало выступление известного антрополога, доктора биологических наук Марины Львовны Бутовской и фильм о «говорящих» бонобо.

Мы поспешили туда и, как оказалось, не зря. А теперь хотим поделиться своими впечатлениями.

К сожалению, разговор о языковых возможностях животных всегда вращается вокруг незримой оси, имя которой – антропоцентризм. Аудитория предпочитает обсуждать не то, какова природа механизмов передачи информации, а то, остался ли язык достоянием человека, или где грань между нами и животными. А ведь эти «загадки» давно уже потеряли актуальность – из них нельзя извлечь ни интереса, ни пользы.

Покуда длился двадцатый век с его культом позитивной науки, знания накопились необъятные – и о животных, и о механизмах поведения, и о том, как избежать предвзятости. Человеку пришлось крайне неохотно, но разделить с высшими животными свою монополию на рассудок. Признать, что в эмоциональной сфере ему далеко до зверей, поскольку его чувства подавляются сознательным контролем. Скрепя сердце, согласиться, что многие «фибры души» – результат адаптивной эволюции. Единственное, с чем он никак не желал расставаться, – с речью.

Неуступчивость человека «по вопросу речи» смехотворна и… правильна. Действительно, живая речь-достояние единственного на Земле вида. Нас, велеречивых, окружают твари бессловесные.

Все так, но с двумя оговорками. Во- первых, речь – отнюдь не единственная форма проявления языка (и уж тем более рассудка). Во-вторых, «бессловесность» животных не доказывает их принципиальную неспособность освоить язык. То, что антропоиды умеют мыслить и способны освоить язык, было установлено еще в начале XX века Н.Н. Ладыгиной-Коте и Вольфгангом Келером. Однако непонятно было, каков будет этот язык. Как с ними общаться? По-английски? Или изобрести что-то новое?

Настоящий всплеск интереса к возможностям антропоидов произошел в 1960-х годах. В те годы как раз прокатилась волна экспериментов с расширением сознания. Пошатнулись устои музыки, литературы, этики, да и науки. Долой общепринятые каноны! Что за время было… «Континент небоскребов» заполонили «дети цветов», бродячие философы искали новые смыслы в одурманенном мире. Трансцендентное сотрясение первооснов языка было, несомненно, абсолютно хипповым занятием. Но ученые, даже патлатые и в драных джинсах, продолжали оставаться учеными. И они были готовы отменить свой скепсис по поводу «языка животных» лишь при наличии строгих доказательств.

В 1966 году Аллен Гарднер и его супруга Беатриса (ученица Н. Тинбергена) решили обойти «немоту» шимпанзе, обучая их реальному языку жестов – амслену. И миру явилась знаменитая шимпанзе Уошо. Первым ее словом оказался знак «еще!», которым Уошо просила, чтобы ее пощекотали, обняли или угостили, или – познакомили с новыми словами. История Уошо подробно описана в книге Юджина Линдена «Обезьяны, язык и человек» (созданной в 1974 году и выпущенной у нас в 1981 году). Уошо училась и учила: ее детеныш за пять лет освоил 50 знаков, наблюдая уже не за людьми, а только за другими обезьянами. И несколько раз замечали, как Уошо правильно «ставит ему руку» – поправляет жест-символ.

Параллельно под руководством Дэвида Примака шло обучение шимпанзе Сары «языку жетонов». Этот способ общения позволял лучше понять аспекты синтаксиса. Сара без всякого принуждения освоила 120 символов, нанесенных на пластиковые жетоны, и с их помощью изъяснялась, причем выкладывала жетоны не слева направо, а сверху вниз – так ей показалось удобнее. Она рассуждала, оценивала сходство, подбирала логическую пару.

В работах (трудно назвать «экспериментами» общение с такими продвинутым существами) участвовали не только шимпанзе, но и орангутаны (которых обучал амслену X. Майлс), и гориллы. Их способности оказались ничуть не меньше. Горилла Коко стала настоящей знаменитостью. Она попала к психологу Фрэнсис Паттерсон годовалой малышкой еще в 1972 году. С тех пор они живут не как исследователь и объект, а как одна семья. Коко училась за клавиатурой, с помощью которой можно выводить символы на экран. Сейчас это гигантская и мудрая «профессорша», знающая 500 символов (спорадически использует до тысячи) и составляющая предложения из пяти-семи слов. Коко воспринимает две тысячи английских слов (активный вокабулярий современного человека), причем многие не только на слух, но и в напечатанном виде (!). Она встречается с другой «образованной» гориллой – самцом Михаэлем (который присоединился к Коко через несколько лет после начала работ и использует до четырехсот знаков). Коко умеет щутить и адекватно описывать собственные чувства (например, грусти или недовольства). Самая известная ее шутка – как она кокетливо называла себя «хорошей птичкой», заявляя, что умеет летать, но потом призналась, что это понарошку. Были у Коко и крепкие выражения: «туалет» и «дьявол» (последнее для нее, как, впрочем, и для нас, совершеннейшая абстракция). В 1986 году Паттерсон сообщила, что ее любимица, решая тесты на IQ, показала уровень, входящий в норму взрослого человека. Сегодня Коко посвящен отдельный сайт в Интернете, где можно познакомиться с ее живописью и черкнуть ей письмо.

Да, Коко рисует. И у нее можно узнать, что, например, красно-синий рисунок, напоминающий птицу, – это ее ручная сойка, а зеленая полоса с желтыми зубцами – это игрушечный дракон. Рисунки по уровню сходны с произведениями трех- четырехлетнего ребенка. Коко прекрасно понимает прошлое и будушее. Когда она потеряла любимого котенка, то сказала, что он ушел туда, откуда не возвращаются. Все это удивительно, но нас поразил сам факт: у нее есть питомцы! Причем внимание к ним так сильно, что они становятся темой, можно сказать, самовыражения в искусстве и философии. Похоже, у Коко мы видим зачаток того загадочного чувства, которое заставило человека покровительствовать животным. Это очень серьезная сила – она буквально вылепила антропосферу (ибо что бы мы делали без прирученных видов). И объяснить эту силу очень непросто. (Во всяком случае, здесь не отделаться материнским инстинктом. так как человек существо инфантильное.)

Работы продолжаются в новом направлении. Ученые из Йерксоновского регионального центра по изучению приматов Сьюзен и Дьюэйн Румбо решили обучать карликовых шимпанзе – бонобо. Это удачный выбор. Бонобо стоят ближе всех приматов к человеку, и в последнее время их все чаше сравнивают с ранними гоминидами. Ветви шимпанзе и гоминид, как полагают, разделились более 5,5 миллионов лет назад. Но шимпанзе не просто «отделились», а прошли собственный путь эволюции – не менее извилистый, чем путь предков людей. И многие «обезьяньи черты» – результат специализации, которой еще не обладали древние антропоиды. Что касается бонобо, то они, вероятно, продвинулись на пути «превращения в обезьяну» слабее, чем шимпанзе. У бонобо меньше клыки и челюсти, они более общительны (и невероятно сексуальны) и не так агрессивны. И даже внешне они производят впечатление наибольшей человекообразности, особенно детеныши.