Андрей Никонов

Вы, конечно, со мной не согласитесь, но я утверждаю: как далеко мы отстали от… предшественников, естествоиспытателей прошлого, нет, теперь уже позапрошлого века! Это давнее прозрение и ошушение держится у меня стойко. Я отнюдь не ретроград какой-нибудь. Хорошо знаю, насколько естественные, да и другие науки ушли вперед. Объем знаний, круг исследуемых вопросов, технические и инструментальные возможности, взгляд с воздуха, из космоса, под водой – на мелководье и в глубине, в глубины Земли, микроскопия, лазерная и телевизионная техника, методы экспресс-анализа вещества – всего не перечислить.

Но вот беру (а вернее сказать, понуждаю бедных библиотекарей искать на полках дальних стеллажей и шкафов, доставать, чихая от пыли) очередной «ветхозаветный» фолиант, открываю и – в который раз поражаюсь. Испытатели натуры в большинстве своем владели пинцетом и ланцетом, скальпелем и микроскопом столь же искусно, как методами химического анализа, знанием несчетного числа представителей животного и растительного мира, условий обитания водорослей и простейших, не говоря о высших животных; прекрасно разбирались в минералах, горных породах, их составе, условиях накопления, залегания и свойствах. О широком владении классическими и основными европейскими языками, а соответственно, и литературой, и упоминать смешно.

Недавно получил по межбиблиотечному абонементу пухлый том с трактатом стопятидесятилетней давности под титлом «Третье прибавление к учению об инфузориях Российской империи». Сочинение сие, выражаясь старинным штилем, принадлежит перу (именно перу, иначе не скажешь) господина действительного статского советника Эйхвальда. Фамилия в российском естествознании того времени (но не теперь!) небезызвестная. И что же нахожу? Описания морфологии микроорганизмов? Ничего подобного. Автор подробно и последовательно излагает свои наблюдения и делится сведениями, полученными от местных жителей касательно двух районов, прилегающих к берегам Финского залива.

Чего только здесь ни найдешь! И маршрут наблюдателя с почти подневными записями, и общее описание местности и достопримечательностей, и способы и условия передвижения, и встречи и события, и местные обычаи и предания…

Но это как бы фабула, общий фон. По ходу дела описывается каждый островок, пролив, перешеек, из чего состоят, как выглядят, чем покрыты, кто владеет имениями, каково число жителей, какие развиты производства, как местные жители хозяйствуют. Этого мало – приводятся сведения о маяках, о строительстве дамб и карьерных выработках, об источниках существующих и исчезнувших, о священных деревьях и камнях, местах поклонения древних эстов, даются химические анализы вод, пыли, ила… Можно сказать, инвентарная книга Пойди найди в XX веке что-либо подобное! Но если бы только это. Приводятся сведения о мелких и разных изменениях местности, гидрографии, высоты суши, проездных путей, способах сообщения, то есть земная поверхность и ее соотношение со стихией водной приводится в изменении, движении, подчас и количественном. Ныне мы бы сказали: в динамике.

И, конечно, автор приводит временные, атмосферно обусловленные изменения, четко их отделяя от длительных, вековых тенденций, случайное от повторяющегося.

Привлекаются и используются и рассказы местных жителей, и топография, и геолого-геоморфологические признаки, и сведения биостратиграфические и археолого-исторические. То, что ныне мы называем комплексной характеристикой и очень гордимся как достижением нашего времени. Теперь еще любим «системный анализ». А вот автор середины XIX века не только собрал и привел совместно разнообразнейшие данные, но, сопоставив их, вычленил тенденцию развития ландшафта, района, местного сообщества людей.

Но и это еще только начало. Затем он самым подробным образом описывает (мы теперь любим: «характеризует») всю растительную и животную жизнь – от микроорганизмов (вот они, инфузории) до крупных сообществ. Тоже подчас во взаимодействии и развитии.

Нет, мы воистину утеряли способность делать столь разнообразную и полную, тщательную и разностороннюю документацию. Нас все больше влечет к обобщениям, к «закономерностям». Но подчас берешь статью «Закономерности…», вчитываешься, а закономерностей-то и нет. Добротный и тщательно приведенный фактический материал наши периодические, да и толстые научные издания не очень жалуют. А может быть, делать подобное и подробное ныне и не нужно? Допускаю, вопрос спорный, хотя сам придерживаюсь позиции «факты – воздух ученого». Но что для меня вне всяких сомнений – знать, что обнаружили естествоиспытатели прошлого, исследователь современный знать должен обязательно, да и любителю полезно.

В старинных книгах я обычно ищу и нахожу не теряющие значения факты, тогда как рассуждения, гипотезы чаще всего оказываются давно преодоленными, неактуальными. В эпоху, когда можно было ограничиться статикой природной среды, в эпоху накопления сведений сравнительно частных объем знаний наращивался хотя и не быстро, но прочно и последовательно. Теперь это называют мониторингом. Держали в голове процессы сегодняшнего дня, десятилетия, все казалось – вот-вот поймем процесс текущий, и тогда…

Понимание разномасштабности природных процессов и необходимость знания хотя бы части из них за промежутки времени гораздо больше столетия стало приходить (возобновляться) сравнительно недавно. И вот туг для познания изменений за долгие промежутки времени, в том числе для количественных просчетов, сведения добросовестных и дотошных испытателей природы оказываются бесценны. А как мы их знаем? Вот в этом-то все и дело (еще раз!).

Конечно, речь не только о «Третьем прибавлении…» и не только о действительном статском советнике Эйхвальде. Несть числа испытателям природы прошлого века. Имена немалого числа из них еще встречались в литературе начала XX века, меньше – в середине, почти исчезают во второй половине. Почему? Да многие из них печатали наблюдения на немецком или французском языке, что для тогдашнего читателя не имело значения, а для отечественных исследователей во второй половине XX века по известным причинам – важнейшее.

За последние двадцать пять – тридцать лет мне пришлось тем или иным способом познакомиться с множеством древних (с XV века) фолиантов на разных языках, в библиотеках разных городов Европы и Росси и-матушки.

Как часто формуляры получаемых мной книг оказывались пусты или содержали давно ушедших из жизни читателей, как нередко книги попадали ко мне неразрезанными. Кто из современных естественников изучал наших считающихся известными путешественников и о наших землях писавших И. Лепехина, Н. Озерецковского, Г. Гюльденштедта, И. Гмелина, Г. Гельмерсена, Д. Паррота, Г. Абиха, П. Палласа, Д. Мессершмидта, Ф. Шмидта, Ф. Дюбуа де Мон пере, И. Карелина, А, Демидова, П. Кропоткина? Да хотя бы Александра Дюма, не говоря уже о множестве менее именитых? Уж, казалось бы, сколь знаменит и почитаем у нас Карл Эрнст Бэр, академик, директор библиотеки Академии наук в Петербурге, директор Тартуской (Дерптской) обсерватории и прочая, прочая. Даже на его извлеченные из архива, переведенные и изданные отдельным томом «Научного наследства» бесценные материалы я не встречал серьезных ссылок. И это по Каспию, о котором теперь стремятся высказаться все. А что уж говорить о других его произведениях на немецком языке!