Только совсем дряхлые старики сидели на завалинках. Этим и дорогу было трудно перейти. Но что делать, старость приходит к каждому С нею, хочешь иль нет, приходится мириться поневоле.
А у молодых свои заботы. Их только успевали решать. Казалось, давно ли дорожники не без страха взялись ремонтировать центральную дорогу, ведущую из самого Смоленска. Теперь и забыли, сколько пота пролито на ней. Здесь всякий поворот, каждый изгиб знаком.
Случалось мерзнуть и мокнуть под дождями, греться у костров, приводя в чувство заледенелые руки и ноги. А сколько неприятностей пережито от снегопадов. Дорожников в зиму посылали на другие работы. Дел в хозяйстве всегда хватало.
Сашка и теперь помнил, как поругался с дядькой, пославшим его бригаду на утепление ферм. Надо было плести маты. Дело нехитрое, но умели не все. Учились на ходу, через мозоли и кровавые рубцы на ладонях. Особо тяжело досталось Ритке, кожа на ее руках лопалась и кровоточила. Руки вспухали подушками. Девка плакала. И тогда Сашка намазал ей руки вазелином, отдал свои перчатки и через два дня дело пошло.
У других баб таких проблем не было. Все с детства умели плести маты, и только Ритку берегли дома от тяжелых работ. Но и ей пришлось хлебнуть всякого. Каждый мат проверял Сашка. Чуть заметит халтуру, тут же срывает мат со стены, заставляет переделать. Обидно, но с бригадиром не поспоришь. А он еще и расскажет:
— Вот на зоне был у нас мебельный цех. Конечно, не всех туда посылали, а только способных, одаренных мужиков, у кого руки были приспособлены, дружили с деревом. Ну, вот так и меня послали. А я в той мебели ни хрена не разбирался. Зато мастер там был, собака собакой. Он по-человечьи говорить не умел. Только и знал брехаться. От него люди не просто уходили, а убегали. Но я-то этого не знал. Короче, поставили меня ножки клеить. Ну, я стараюсь. И вдруг хренак по башке со всей силы. Я еле устоял. А это мастер меня приласкал, за то, что ножку не той стороной вставил. Да так матом полил, я век не слышал о себе эдакого. Хотел ответить взаимностью. Он приметил и добавил. Мало не показалось. Для меня все те ножки на одну морду. Никак к ним приноровиться не мог. Хотя казалось бы, чего проще? А без навыка не подходи. Так и в любом деле. Куда деваться, утеплим ферму, глядишь, одним добрым делом от нас больше станет. И коровам будет теплее в зиму, — уговаривал Сашка.
Внезапно открылись ворота фермы. Вес в клубах снежного пара на ферму заехал трак тор, весь в инее, целую телегу силоса привез.
— Эй, бабы! Живей по кормушкам разноси те, долго ждать не буду, — узнали люди голо Мишки.
— Ты как тут оказался? Насовсем в деревню перешел работать? — спросил Сашка мужика.
— Какое там. Меня в зиму сократили. Сам понимаешь, работы нет, вот и пришлось искать временный приработок, не станешь сидеть всю зиму, сложа руки. От безделья к лавке прирасти можно. Вот и согласился. В поселке все приличные места уже расхватали. Ну, не идти же в дворники. Там вставать надо с ранья, а я поспать люблю. Так вот и сговорились с Антонычем, — он подошел к Насте, о чем-то тихо переговорил с нею, и довольный, улыбающийся, отошел к трактору.
— Девчата! Радуйтесь, что внутри фермы работаем, не снаружи. Нет собачьего холода. А закроем все щели матами, вовсе тепло будет. Ни одной дырки-щелки не оставляйте, — уговаривал Сашка.
— Сань, что сегодня вечером делать будешь? — спросила Катя.
— Капусту посолю. Передержал я ее в коридоре. А дочке одной не под силу. Не справится. Завтра выходной, думаю, успеем мы с нею за ночь.
— А давай мы тебе поможем. Впятером как навалимся, к полуночи управимся.
— Девчата, если можно! Честное слово не откажусь. Как заноза в глазу эта капуста. Надоело на нее смотреть. Помогите, кто может! — взмолился мужик. И после работы всей бригадой ввалились в дом. Сразу за дело взялись. К полуночи порезали капусту и морковку, долго и тщательно пробивали. У Сашки с Дуськой все спины взмокли. Анка выносила хряпки на огород соседским свиньям, пусть с утра полакомятся.
Пока выкатили бочку в коридор, убрали в доме дочиста, девчата и впрямь устали. Катя уснула в уголке дивана, свернувшись калачиком, Дуся легла с нею вальтом, Настя прямо на полу расположилась, Ксюшка забилась к ней в подмышку и только Ритка не могла найти себе место. Идти домой в одиночку, в такую темень ей не хотелось, и она вяло поддерживала разговор с Сашкой, надеясь скоротать время до утра. Но хозяин не выдержал, предложил лечь в свою постель. Девка поупиравшись все же легла. Да так и не услышала, как обнял ее во сне человек, гладил, говорил ласковые слова, каких она не слышала никогда. А может это был сон, красивый, но уж очень короткий. Ритке так не хотелось, чтобы он закончился. Но утро наступило, беспощадно заглянув в окна, и разбудило всех.
Первым встал Сашка и, не оглянувшись на Ритку, пошел готовить завтрак на всех.
Какая Ритка? Во сне он видел Ленку, ее ласкал и гладил, называл ласковыми словами, говорил о любви. А Ритка, вот наивная, приняла сонный бред за истину и ждала, когда Сашка повторит хоть одно из ночных слов, но тот даже не поворачивался в ее сторону. Ох, как ей было обидно.
— Он вовсе не любит и не замечает меня. Говорил совсем другой бабе, какая приснилась ему из прошлого. Я вовсе не нужна. Или пошутил, — злилась девка. И улучив момент, когда остались вдвоем спросила:
— Так как тебя понять?
— А что случилось? — удивился Санька.
— Всю ночь меня ласкал. Называл любимой голубкой, цветком. Всю ночь гладил, в любви клялся. А настало утро, куда что делось? Все забыл и потерял. Ну, почему?
— Ритка! Прости! Может все это было, но не к тебе. Понимаешь, помимо воли в моей душ живет другая. Я ей говорил про любовь. Какое счастье, что она не слышала и не праздновал надо мной свою победу!
— Странный ты мужик! Как можно столько времени дурить самого себя? А ведь я поверила и почти ответила. Ты такой ласковый!
— Тебе понравилось?
— Еще бы! Если б ни тень той бабы, с радостью повторила б эту ночь.
— Давай, приходи. Думаю, не пожалеешь.
— Нахал! Говоришь со мною как с сукой.
— Как с женщиной, зрелой и разумной. Наша память во сне живет сама по себе. Когда повзрослеешь, поймешь эту тонкость и не станешь обижаться на чепуху.
Но Ритке было обидно.
За зиму дорожницы утеплили все фермы. Ни одного дня не оставались без работы. Им всегда находилось дело.
Мучились без работы полеводы и парниководы.
Лютый мороз и снег связали руки. И только дорожники не оставались без зарплаты. Она была невысокой, но постоянной, стабильной.
Конечно, и животноводы не сидели без дела. Лопатили, провевали зерно на чердаках. Полеводов заставили перебрать в хранилищах картошку и морковь. Потом послали их на торфоперегнойные горшочки, чтоб было куда посадить весной рассаду.
Жизнь в хозяйстве не замирала ни на один день. Все люди были заняты, каждому находилось посильное дело.
Даже Анна не усидела дома и вместе со сверстниками пошла в овощехранилище перебирать картошку, морковку и лук. За их работой следили взрослые.
Ребятня работала играючись. Именно потому ее работу проверяли тщательно.
— Анька! Будь внимательней. Почему опять гнилую картоху в хорошую бросила? — придралась бабка Лаврова.
— Это не я!
— А кто?
— Не знаю! — отвечала хмуро.
— Заново заставлю отсек перебрать, — грозила бригадирша сурово.
Анька зло смотрела на Витьку Лаврова. Показывала кулак, зная, что именно он напортачил. Но что скажешь, нравился девчонке этот пацан. Потому не выдавала бригадирше ее сына. Ведь вечером все снова выйдут на улицу, станут играть в снежки и в прятки. И может, Витька Лавров, поймав Аньку за большим сугробом, спешно поцелует ее в щеку, отпрянув быстрее ветра. А может ей показалось? — смотрит на мальчишку и думает:
— Ему хорошо живется. В семье целых в семь детей. Не надо самому везде разрывать на части. А я кругом одна. Перебрать ли картонку, сварить ужин, убрать в доме, все в одни руки. Почему отец с мамкой только одну меня родили? Времени было мало или денег не хватило. Но другие сумели. Наверное, потому что тесно, коек не хватило. Хотя Лавровы по двое на одной спят. И ничего, не жалуются на тесноту. Вот Витька мечтает, вернувшись из армии, свой дом построить и сразу жениться. Но на ком, — краснеет девчонка, вспоминая последний разговор с бабкой.
