Директор поинтересовался, как Алмазов относится к командировке в Москву. Ездить по делам в Москву Вадиму приходилось часто, примерно раз в месяц. Он ответил, что относится к этому положительно, и спросил, надолго ли? И тут Петр Петрович сообщил, что ехать надо на один день и сегодня. Но это совсем не укладывалось в планы Алмазова, и он попытался возразить: мол, жена… семья… обстоятельства… Однако директор, жестко прервав разговор, пригласил его немедленно зайти к себе и прихватить с собой Томского.

Они подошли к приемной директора. Прошло уже полчаса, как закончился рабочий день, но, к их удивлению, в приемной на своем обычном месте сидела секретарь директора Алла Георгиевна и здесь же находилась Трушина — старший инспектор спецотдела. Алла Георгиевна попросила Алмазова и Томского немного подождать, Павел Петрович сейчас как раз говорит с Москвой. Через какое-то время директор пригласил их зайти. Алле Георгиевне он приказал ни с кем его не соединять, за исключением Главка. В кабинете он сел за поперечный стол напротив них, улыбнулся, предложил сигареты, устало взглянул на электронные часы, стоящие на телевизоре, и спросил, как дела. Не дожидаясь ответа, привстал, дотянулся до своего стола, взял узкую полоску бумаги и положил ее перед Алмазовым. Это была телеграмма: Саврасову. 19-го к 10 часам представить в Главк разработки по теме А-2713. Гордеев.

— Вот, получил час назад. Звонил туда, подтвердили. Надо везти, — сказал директор.

— Павел Петрович, а почему же вы не отправили спецсвязью, — еще произнося вопрос, Вадим уже понял его бессмысленность. — Да и почему так спешно?

— Вадим Александрович, ну, какая спецсвязь в шесть вечера, ты же понимаешь. Что же ты думаешь, я не возмутился? Звонил Гордееву, что мы не пожарная команда. Ну, и что же? Да ничего… Завтра, в субботу, совещание в Главке. Сбор экстренный, указание свыше. Что-то там у них стряслось. Да и не могу я вам сказать. Одним словом, — надо, так мне было приказано, так и я говорю вам — надо!

— Павел Петрович, — возразил Алмазов, — для всех ясно, что это за документация. Как же можно ее вот так, просто, переправлять? Где же гарантия безопасности, сохранности. Я на себя это взять не могу!

Саврасов встал, обошел вокруг стола, поднял одну телефонную трубку, другую, третью, взял пепельницу, хотя одна уже стояла около Вадима и Евгения, затем поправил календарь с ослепительно улыбающейся стюардессой, постучал ногтем по корпусу часов. Все это он делал как-то замедленно, автоматически, думал о своем, не глядя на подчиненных. Утопив кнопку селектора, отрывисто спросил: «Алла Георгиевна, как с билетами?» Секретарь сообщила, что с билетами все в порядке и что в приемной ждет Трушина, — что ей передать? С трудом сдержав раздражение, директор велел всем быть на месте и ждать, пока не будет отбоя.

— Вот что, ребята, — Саврасов снова сел напротив них, закурил и продолжил, — бывает так, что приходится действовать вопреки своим принципам, чем-то жертвовать. Разве у вас не бывало случаев, когда приходилось делать не то и не так, как положено? Я, конечно, исключаю криминал. Вынужденность поступков — явление распространенное, верно же? Вспомнил я сейчас одну историю, сам в ней участвовал.

В сорок пятом под Берлином я, двадцатидвухлетний капитан, командовал батальоном. Помню, все уже жили в предчувствии близкой победы, думая о мире, о возвращении домой, и в эти последние недели каждая новая смерть была особенно страшной и бессмысленной. Нам казалось, что дожать фашиста можно малой кровью, но не тут-то было, дрался он зверски, остервенело. Наш полк застрял на пересечении двух дорог: фаустники крепко засели в разрушенном каменном строении, пулеметным огнем и гранатометами остановили нашу колонну. Технику не развернуть, вокруг дорог открытая местность, густо пересеченная оврагами, а перед развалинами — как на биллиардном столе. Командир полка, подполковник Седов, собрал комбатов и приказал мне: «Капитан, полчаса тебе: эту огневую точку уничтожить.» Я попытался возразить и предложил подождать до темноты, когда взять фрицев будет несложно. Куда там!.. Седов как гаркнет: «Ты что, не понимаешь задачи?! К семнадцати ноль-ноль мы должны с соседними полками замкнуть линию охвата, перекрыть наше направление. Полчаса тебе, не больше! Иначе трибунал. Все! Любой ценой взять объект, понял?!»

Дорого нам обошлись эти полчаса. Четырех парней послал на пулеметы, на верную смерть. Помню каждого: Саша Вихров, Галимзян Бахтияров, Ваня Клецко, Сережа Мягков. Сережа был сразу же убит, а Саша, Галимзян и Ваня доползли, хотя двое из них уже были ранены. Забросали фанатами немцев. В живых остался только Вихров. Вот так. И тогда и сейчас понимаю, что без жертв не обойтись, но когда заведомо идешь на это, да к тому же не сам, а других посылаешь, — худо на душе становится.

— Так то было в военное время, — сказал Вадим, — разве можно сравнивать.

— Но ведь и я вас не под пулеметы посылаю.

— Не могу взять на себя ответственность за эти документы, — твердо заявил Вадим.

— Ты сколько времени начальник отдела? — зло спросил директор.

— Это удар ниже пояса, Павел Петрович. Вы же прекрасно знаете, что совсем недавно. Понимаю вашу угрозу.

— Вадим Александрович, угрожают малым детям, а взрослым людям надо знать реальность. Ты руководитель отдела, пусть молодой, но уровень задач у тебя другой и спрос с тебя особый. Мы не в детском саду в игрушки играем, а сам знаешь, чем занимаемся!

Раздался сигнал селектора. Саврасов резко схватил трубку и, не слушая, рявкнул:

— Я занят. Ни с кем не соединять! — он, не глядя, швырнул трубку на рычаг и продолжал:

— Тема — вашего отдела, ситуация экстремальная, тебе все ясно?! — полуутвердительно, полувопросительно закончил он.

— Да я сегодня не могу…

— А что такое?

— Ночь не спал совсем.

— Болен, что ли?

— Да нет…

— Вадим, поезд ночной, выспишься. Утром в Москве будешь в порядке. День — там, ночным — обратно. В воскресенье — дома. Даю отгулы в понедельник и вторник. Договорились?

Алмазов, понимая всю ответственность возлагаемого на него дела, все еще пытался найти лазейку, чтобы отказаться от этой командировки.

Он поинтересовался, как будет организована поездка: ведь на него могут напасть хулиганы, ему может стать плохо или еще что-то случится, никто же не застрахован от этого. Но оказалось, что директор уже все предусмотрел. Понимая, что всякое может случиться в жизни, он сказал, что Вадима будет сопровождать Томский. «Как, вы не против, Евгений?» — обратился он к Томскому. Томский кивнул в знак согласия. Он понимал, что возражать бесполезно, да и не нужно. Директор поставил их в такие же условия, в которых находился сам, — Саврасов не мог не выполнить указание Главка.

— Ну и отлично, — заключил директор, — лучшего спутника не найти. Теперь дальше. Из брони горисполкома для вас взяты билеты на «Стрелу» в спальном вагоне, купе на двоих, посторонних не будет. В Москве, у вокзала, как уже договорено с Главком, вас будет ждать в 8 часов 30 минут утра «Волга», номер 30–18 ММТ. Командировочные и билеты получите у моего секретаря. Пакет — у Трушиной. Что еще?… Да, чуть не забыл. Сейчас тебя, Вадим Александрович, отвезет домой мой шофер. Он же отвезет тебя с пакетом и на вокзал, к поезду. Вот теперь, пожалуй, действительно все, — закончил он и ободряюще улыбнулся.

Через десять минут Вадим ехал домой в директорской машине. В дипломате он вез большой голубой пакет с пятью тяжелыми сургучными печатями и с грифом «совершенно секретно». В половине двенадцатого, за двадцать пять минут до отхода поезда Вадим и Евгений встретились в своем купе, маленькой уютной вагонной клетке на двоих. Алмазов был все с тем же дипломатом и с непрозрачной полиэтиленовой сумкой, на которой была изображена реклама Дома Ленинградской торговли. Евгений с шумом опустил на столик толстый портфель и спросил: «А эта сумка тебе зачем? Или купить чего-нибудь в Москве хочешь?» Вадим сказал, что ему не до покупок, а в сумке у него те самые, секретные материалы. Томский был удивлен и заметил, что это все равно, что нести пакет на виду у всех.