Между тем надо было расплачиваться с долгами, которыми она обросла за последний месяц. Подруги и сотрудницы на работе все чаще и настойчивее напоминали об этом. А тут еще на голову свалились непредвиденные расходы.

В воскресенье Наташа с Глебом до двенадцати валялись в постели. Им было так хорошо друг с другом, что совсем не хотелось вставать. Она перебирала пальцами его длинные мягкие волосы и была совершенно счастлива. Потом, накинув халатик, босоногая, быстренько прошлепала на кухню, принесла на подносе кофе и по паре бутербродов. Юркнула под одеяло. В сладкой истоме она задремала. Сквозь полусон услышала тихий голос Глеба:

— Натали, в пятницу мы выходные. Моя очередь устраивать для ребят уикэнд.

— А что это такое? — не открывая глаза спросила она.

— Ну… это же элементарно. Провести вечер где-нибудь на природе. У нас по кругу каждый все это дело берет на себя. Теперь мой черед. Ты не против?

— Я за, милый.

Он зарылся рукой в ее густые волосы. По спине побежали приятные мурашки.

— Отлично. Но у меня тити-мити кончаются.

— А сколько надо?… Компания большая?

— Четыре пары, думаю… тысячи хватит. Шашлыки, вино, зелень и прочее.

На работе Наташа выдавала путевки в санатории и дома отдыха за тридцать процентов стоимости. В отдельных случаях, по решению профкома, путевки были и бесплатные. Наташа оформила тремя протоколами решения профкома о выдаче десяти путевок бесплатно, хотя фактически уже продала их. Деньги не оприходовала, подписи подделала. Так у нее получились наличными две тысячи рублей. Рассчиталась с долгами, отдала тысячу Глебу и еще осталось — купила сыну комбинезон, о котором давно мечтала.

Уикэнд прошел весело. Ребята ей понравились, вели себя вполне прилично. А вот девушки оказались несколько развязными, много курили, пили наравне с парнями и время от времени уединялись с ними в кустах. Глеб, как всегда, был в центре внимания. Наташе это льстило. Он, как обычно, мало пил, загадочно улыбался девушкам.

Наташа видела, что он ей благодарен. Правда, ее огорчило, что он совсем не сердился, когда кто-нибудь из парней, как бы ненароком, обнимал ее за плечи. Но она уже давно знала, что Глеб не ревнив, да и повода у него для этого не было. А его приятели, поняв, что Наташа вовсе не из тех, кто любит флиртовать, вели себя сдержанно. В общем все прошло легко и непринужденно.

В субботу, в антракте, потягивая пиво, приятели с удовольствием вспоминали прошедший вечер.

— А твоя Наташка — молоток, — восхищенно произнес Сашка-гитарист, — скромняга влюбленная. Хорошая бабка. Или не очень?

— Да брось ты, — осадил его Глеб, — вечно ты лезешь не в свои дела.

— Кончай, Сашка, — поддержал его саксофонист Витольд. — Нормальная девочка. Я бы на такой женился. Видно, что она надежная, домашняя. Видели, как ее передергивало, когда дотронешься до нее. Повезло тебе, Глеб.

— Да ему, наверное, уже надоело, — продолжал ерничать Сашка-«магнитофон». — Вялый ты какой-то, Глеб, как телок. Не влюбился же ты, в самом деле? А какие у тебя были мадамы… Ух!.. Как вспомнишь, так вздрогнешь.

Глебу была неприятна эта болтовня. Он помрачнел и замкнулся. Но ребята не отставали. Все они не были женаты. На женщин смотрели вполне потребительски, как на объект сиюминутного настроения. Их задевала затянувшаяся связь Глеба. Они хорошо знали его и полагали, что Глеб не способен к серьезным отношениям и сильной любви. Наверное, была в их ерничестве и доля зависти. Вот ведь устроился: вроде как в семье, а свободен, ухожен, сыт и никаких обязательств. Да и денежки у Наташи водятся. Непонятно откуда, но, по рассказам Глеба, то ли премии, то ли халтура какая-то.

— Да нет, мужики, — медленно произнес он. — Какая тут любовь. Женщина с ребенком. У нее своя жизнь, у меня — своя. Но вообще-то, когда к тебе относятся искренне, не потребительски, знаете, начинаешь здесь, — он стукнул себя в грудь, — что-то ощущать. Ну, как бы благодарность, что ли… Хуже другое. Наташка, по-моему, меня обожает.

— За что? — ухмыльнулся Витольд. Глеб понял, что он сделал ошибку, разоткровенничавшись перед ними. Он знал их достаточно примитивные представления о любви, о браке. Дружба для них — просто совместная пьянка, возможность перехватить деньжат в долг, подмениться на работе. Впрочем, он и сам придерживался подобных взглядов. Наташа была совсем другой — слегка наивной и бескорыстной, хотя никто из них не мог бы назвать ее ничего не соображающей дурочкой.

Глеб так по существу и не смог ответить себе, что его связывает с Наташей. То, что он не любил ее, — это ясно.

У него не было никаких планов, он ничего не мог дать ей, а Наташа как будто в этом и не нуждалась. Но он был ей нужен и не хотел разочаровывать ее. Уйти просто так, как поступал с другими женщинами, он не мог: чем дольше тянулась их связь, тем больше их отношения принимали форму привязанности между близкими людьми.

— За что? — переспросил Глеб и жестко посмотрел на Витольда. Саша и ударник с любопытством уставились на Глеба. Похоже назревала ссора. Это было так не похоже на Глеба, которого приятели считали неспособным на такие сильные эмоции. Голос его всегда был тихим, а взгляд почти девичьих глаз никогда не бывал гневным.

— Мы считаем себя нормальными мужиками, — продолжал Глеб, — не так ли. Попсовый народ. Не воруем, не фарцуем, не курим траву. Покутить, побаловаться — это святое дело. А оказывается, у каждого есть что-то и свое, и это со стороны способен увидеть и понять другой человек. Наташа во мне пианиста увидела, а вы для нее — обыкновенные ресторанные лабухи.

Ребята зашумели, но Глеб продолжал:

— Я так не считаю, ребята! Вы все клево играете. Но Наташа думает, что мое место не здесь. Это ее право так думать. Ну, а кто из вас не хотел бы иметь имя, свою программу, классные инструменты, а не эту заезженную хламуду!

— Кстати, — сказал Саша. — Если она такая рассудительная, может, она и меценаткой для нас станет, вернее, для тебя. Глядишь, и мы дорастем до ее уровня представлений.

— А меня устраивает мое ремесло! — в запале заявил ударник. — Я на своих ударных сколько угодно и где угодно бабок настучу!

— Нет, — возразил Сашка. — Если всех нас причесать, одеть, дать классные инструменты и выпустить на хорошую сцену да еще с популярной солисткой, то мы можем дать любой репертуар. Глеб прав: ремесло и искусство — две большие разницы. Но таких, как мы, много. Вон сколько их в подземных переходах и около гостиниц. Нет уж, не до жиру. Нам хотя бы инструменты обновить… А, Глеб?

Тот, пожав плечами, ничего не сказал.

Утром, перед уходом на работу, Глеб остановил Наташу просьбой:

— Натали, хочу сделать тебе сюрприз. Не найдется у тебя на пару дней пятьсот рублей? У меня получка будет, я верну.

Наташа, ни о чем не спрашивая, раскрыла сумочку, достала деньги, протянула их Глебу, и мягко спросила:

— А что, тебе удвоили зарплату?

— Да нет, но я, может, подхалтурю, — неуверенно ответил Глеб.

Она легко поцеловала его, и каблучки застучали вниз по лестнице.

Вечером, придя с работы, Наташа обнаружила на стуле итальянские сапоги.

Глеб позвонил из ресторана:

— Ну как, Натали?

— Люкс! То, что я хотела. Спасибо, Глеб. Я тебя люблю!

Глеб не верил, что Наташа сможет достать такую сумму, которой хватило бы на покупку инструментов. Слишком она была велика — пятнадцать тысяч рублей. Но как-то раз Наташа сама завела разговор про то, что Глеб играет на плохом инструменте. Она не раз слышала разговоры приятелей Глеба о том, как можно было бы развернуться, если бы у них были деньги. Глеб, поддержав тему, стал вдохновенно описывать перед Наташей, какие бы радужные перспективы могли открыться перед ним: профессиональный ансамбль, участие в конкурсах, имя, колоссальная популярность… Полунамек Глеба был воспринят Наташей как сигнал к действию. Она сказала, как обычно, что нужно подумать, необходимо время, а там видно будет…

Почти материнские чувства, которые Наташа испытывала к Глебу, вызывали в ней желание поддержать и утешить этого большого ребенка. Она внушала ему, что перспектива его не безнадежна. Ведь она знала, что раньше в ресторанах играли лучшие музыканты. Поэтому слова Глеба, подогретого приятелями, легли на благодатную почву, подготовленную самой Наташей.