— Да, Кицунэ-сама. Уверена, Сачико не будет сердиться на меня. Ведь вы — враг тем демонам, что захватили Агемацу? Вы пришли сотворить чудо для нашего несчастного города? Могу ли я вам не помочь всем, что только в моих силах?

Кицунэ поискала в шкафу и начала одну за другой вынимать понравившиеся ей вещи. Она плохо разбиралась в золоте и драгоценных камнях, но хорошей ткани и фирменному покрою от ее глаза было не укрыться. То, что привлекало внимание Кицунэ, стоило немало. Семья потратила серьезную часть своего бюджета, чтобы девочка хорошо выглядела, отправляясь к кому-либо в гости или по делам в центральные районы города.

— И это тоже можно, Танако-сан? — сомнение в голосе оборотницы зазвучали еще явственнее, когда она поняла, что забирает все самое лучшее.

— Да, Кицунэ-сама, — женщина со слезами на глазах смотрела на извлеченные из шкафа наряды. Очевидно, вспоминала, как мило выглядела в них ее дочь, когда они всей семьей навещали родных или друзей.

Оборотница замерла и несколько мгновений медлила, а затем не выдержала и задала мучивший ее вопрос:

— Танако-сан… а что случилось с Сачико-чан? Я… она уехала из города? Но ведь она вернется, правда?

Женщина покачала головой и в бессилии села на край кровати. Бледная и изможденная, она казалась лишь тенью живого человека.

— Танако-сан… — Кицунэ, положив одежду на кровать, села рядом с хозяйкой дома и, не зная, как ее утешить, в великом сочувствии осторожно тронула ее плечо. — Танако-сан, Сачико… погибла?

Женщина закрыла лицо ладонями, пряча слезы.

— Ее убили, Кицунэ-сама. Неделю назад… вечером, похожим на этот, она ушла гулять с подругами и не вернулась. Той ночью мы… мы с мужем и сыновьями весь город обегали. Все больницы и базы сил закона проверили… все места, куда девочки могли пойти… но мы искали не там. На следующий день тело Сачико… и тела двух ее подруг… нашли в мусорных контейнерах недалеко от квартала гейш. Со следами побоев и издевательств… с жуткими дозами наркотиков и алкоголя в крови. Когда я увидела тело своей дочери на опознании, то… — женщина замолчала, бессильная продолжать. Руки ее судорожно нашарили на тумбочке у кровати предусмотрительно оставленную здесь коробочку с лекарствами, спасающими от инфаркта.

Молчание длилось минут десять, Кицунэ терпеливо ждала, пока Танако хоть немного придет в себя.

— Вы знаете, кто это сделал?

— Да. Сын главного городского судьи в тот вечер праздновал свое совершеннолетие. Пьянствовал с друзьями-телохранителями самурайских кровей. Юдзе и распутниц, что на все готовы ради денег, они могли бы найти легко, но такие «подружки» им уже надоели. Школьницы из порядочных семей, они ведь совсем другие, верно? Многие видели, как пятеро пьяных самураев угрозами и силой уводили девочек буквально со двора дома одной из них. И никто не вмешался… не остановил… даже нам никто ничего не сказал, пока мы искали нашего ребенка…

— Но… — Кицунэ представила себе картину похищения, и ей стало жутко от абсурдности происходящего. Люди, нападающие на людей? На девочек, гуляющих во дворе дома? И другие люди, соседи или прохожие, смотрящие со стороны. Из окон, из-за угла. Трясущиеся от страха люди. Никто не вмешался. Как это возможно? Даже если те, кто видел похищение, слабы или трусливы, ведь можно позвать…

Кого?

Самураев? Силы закона?

Кицунэ познала на себе, как помогают попавшим в беду людям силы закона этого города. Темный холод окутал душу оборотницы от понимания, насколько ужасна здесь жизнь. Но как можно было допустить полную потерю сил и воли? Стать настолько слабыми, что позволить сумасшедшим издеваться над детьми? Девочек увели, замучили и убили. На глазах у всего города. Каким бы ни был слабым человек, как может он проявлять подобное безволие и равнодушие? Собрались бы все вместе, как тогда, в ресторане госпожи Кейко, и вышли против самураев! Но город тих, сер и неподвижен. Либо это был настолько дикий случай, что все впали в шок, либо… случай далеко не единичный и ставший частью обыденной жизни.

— Неужели никто так ничего не сделал, Танако-сан?

— Глава нашего района ходил в дом судьи. Он пробыл там часов шесть, вернулся пьяным и начал болтать нелепицу про то, что наши девочки сами пили вино, принимали наркотики и соблазняли самураев. Подонок… сказал бы еще, что побои и увечья они получили, когда сын судьи и его телохранители защищались от их домогательств… — прерывистая от рыданий, речь женщины утихла, и некоторое время она молчала. — Муж не выдержал, ударил главу района в лицо и был избит стражей. Самураи разогнали людей, показали им бронированные кулаки, и вскоре все соседи, как попугаи, начали повторять бред про падение нравов среди девушек. Еще день, и свидетели изменили свои показания, следствие было остановлено из-за отсутствия состава преступления. Наркоманки умерли от передозировки препаратов. Так и было написано в свидетельствах о смерти.

Кицунэ не могла поверить в то, что услышанное — реальность. Первую пару минут. А затем она вспомнила свирепую морду Таюры и самодовольные, полные высокомерия ухмылки самураев в ресторане Кейко. Если эти люди — власть и закон, то кто же тогда изуверы и бандиты?

— Танако-сан… а где ваш муж? И сыновья?

— Сыновья ушли сразу после похорон Сачико, когда мы оплакивали нашу дочь. Они искали убийцу, хотели отомстить. Напали на дом судьи и были убиты стражей. Их тела сбросили в ров у особняка. Дети погибли, и муж отправился к особняку, чтобы забрать их тела. Он хотел похоронить их, а затем искать мести и смерти сам, но ему не позволили. Стража схватила его и повесила перед главными воротами особняка, чтобы запугать других, кто жаждал мести. Все убиты. Вся моя семья. Дочь… сыновья… муж… всего несколько дней, и я осталась одна. Не верю… не верю…

Женщина залилась слезами и умолкла, но прошло время, и дрожащий голос ее прозвучал с глубокой, полный безумной надежды, мольбой:

— Кицунэ-сама… вас называют богиней… я прошу… умоляю вас, свершите чудо! Сделайте так, чтобы я очнулась от этого кошмара и, открыв глаза, увидела, что просто видела страшный сон… увидела, что с детьми и мужем все в порядке… Кицунэ-сама… прошу…

Оборотница обняла женщину, бессильная утешить. Бессильная пробудить ее от ужасов и избавить от горя.

— Никто не властен изменить свершившееся, — сказала Кицунэ с тоской и болью. — Я могу только помешать монстрам и сумасшедшим творить новое зло. В меру сил… которые тоже небезграничны. Но я обещаю вам, что зло, сотворенное против вас, не останется безнаказанным. Если только вам станет хоть немного от этого легче, я заставлю негодяев заплатить за все. Нет, даже если вы запретите мне, я не останусь в стороне. Судья и его сын ответят за то, что натворили.

— Нет, Кицунэ-сама. Уходите. Уходите из этого проклятого места. Я не хочу, чтобы вы погибли здесь, пытаясь совершить невозможное. Вас никто не поддержит. Не поднимется на борьбу, к которой вы призываете людей. Здесь все будут против вас. Пожалуйста, бегите. Я… я не должна была вам рассказывать. Вы не должны погибнуть так же, как мои сыновья и муж. Нет. Я не хочу… не хочу…

— Я не умру. И не позволю бандитам держать людей в рабстве. Потому что… это невыносимо, понимаете? Просто невыносимо! Мир, в котором сумасшедшие наслаждаются властью и убивают детей, я не хочу, чтобы он существовал. И я его изменю. Клянусь вам, Танако-сан.

Если бы ее слышали могущественные лорды-землевладельцы, генералы самураев и организаторы множественных силовых группировок, они бы хохотали до колик в животах, но Танако и Кицунэ не смеялись. Танако верила в силу богини-лисы, и Кицунэ тоже с откровенно детской наивностью верила в свои силы.

Ребенок, решивший изменить мир. Одинокая и полная сочувствия к людям маленькая девочка.

Оборотница покинула дом Танако поздним вечером, осторожно прокравшись во тьме и следя за тем, чтобы остаться незамеченной. Нельзя позволить врагам узнать, кто помог беглянке. Кицунэ пришла и ушла, как незримый фантом, и монстры никому не будут мстить, досадуя лишь на себя за то, что упустили ее.