Нет, пока он не станет смотреть. Тем более днем придется лететь в Прагу, его ждет компаньон. Найк не сказал Наде, что его не будет в России целый день, ему вдруг показалось, что это сообщение опечалит ее. Не слишком ли самонадеянно? — спросил он себя. Но, кажется, нет, он чувствует это кожей. О, из Праги он привезет ей сюрприз — гранатовое ожерелье. Найку казалось, именно эти камни русские женщины всегда любили больше других.

Наде очень пойдут гранаты — к темным волосам и белому лицу. Он сам наденет ожерелье ей на шею, застегнет изящную золотую пряжку. А потом на ней останется только оно одно, ее соски напрягутся и станут такими же твердыми, как эти камни, и точно такого же цвета.

От этих мыслей он вздрогнул и почувствовал движение плоти. Да что это с ним такое творится?

Надя увидела, как Найк входит в зал, и только сейчас сообразила, что вчера не видела его, слишком поглощенная произошедшим. Впрочем, он все равно был с ней — каждую минуту она думала о нем.

— Привет! — Он вошел и огляделся. — Знаешь, я все-таки не выдержал, я не хотел смотреть до вернисажа. О, как красиво, все так солидно, Надя. Витрины очень кстати. Есть еще свободные места?

— Я пока не решила насчет некоторых вещей, — сказала Надя, улыбаясь ему.

— Надя, ты сегодня бледная, устала?

— Н-нет, я не устала, просто работала допоздна и сегодня приехала рано.

— Ты могла бы не спешить…

— Но в голове постоянно крутятся идеи, мне хочется их воплотить на деле. А ты как?

— Я летал вчера в Прагу.

— В Прагу? И уже вернулся? — Надя искренне изумилась. — Всего на день?

— Даже меньше, чем на день. Я встретился со своим партнером по бизнесу, пригласил его на вернисаж, он прилетит. Да, между прочим, я закинул удочку, — он сделал паузу, ожидая похвалы от Нади за умелое использование крылатых русских выражений, но она не обратила внимания. Найк сделал вывод, что употребил эту фразу очень к месту, если Надя промолчала. Если бы нет, то она не упустила бы случая посмеяться. — Я закинул удочку, — повторил он снова, — о поставке артишоков в Восточную Европу с моего огорода.

Теперь Надя засмеялась. Но не над тем, о чем думал Найк.

— Ох, Найк, но ведь ты их даже еще не посадил! А уже продаешь урожай.

— Надя, но откуда мне знать, сколько посадить, если я не подготовил рынок сбыта? — Найк искренне изумился.

— Найк, я никак не могу привыкнуть к твоему способу мышления. Ты, конечно, прав. Нет, у нас, в России, все происходит медленно…

— Но когда человек живет в вялом ритме, у него может возникнуть депрессия. Я много читал русской литературы, хорошо помню Обломова. Ты знаешь, почему он был такой инертный? Потому что Илья Ильич постоянно пребывал в депрессии. Наши современные врачи поставили бы ему этот диагноз.

— Я думаю, сперва они должны были поставить диагноз обществу, которое жило в депрессии, — отозвалась Надя.

— Гм, ты очень сообразительная, Надя. Ты схватываешь на лету. В таком случае ты должна похвалить меня, в Праге я успел присмотреть кое-что для своего магазина. Новые вещички для досуга. Хочу привлечь побольше покупателей.

Магазин Найка находился через стенку от выставочного зала, он был уютный, маленький, не особенно дорогой, чтобы не отпугнуть любителей сачков, удочек, мух для нахлыста и прочей милой сердцу мужчин мелочи, но и не слишком дешевый, чтобы человек, покупая, полагал, что ему не подсовывают бросовую вещь.

— Что же ты присмотрел?

— Холодное оружие с рукояткой из козьей ножки. — Он засмеялся. — Я шучу, просто ножи, которые делают в Праге вот уже несколько веков. Они сертифицированы как столовые, поэтому покупателю не нужно специального разрешения.

Надя кивнула, а Найк продолжил:

— Ты как насчет ленча? Я приглашаю тебя снова в вегетарианский ресторан.

— Согласна, — сказала Надя. Она заставляла вести себя так, словно ее ничто не беспокоило, хотя постоянно думала о том, далеко ли продвинулся Алексей…

— Я заеду.

В двенадцать часов Надя вышла из подъезда и увидела, что темно-зеленый «линкольн-навигатор» тихо журчит мотором, ожидая ее.

Найк открыл дверцу, и Надя с удовольствием нырнула в салон, в котором пахло лимоном и корицей.

— Как здесь всегда приятно пахнет, — заметила Надя, усаживаясь рядом с Найком.

— Люблю запахи специй. Я вообще люблю травы. Все, что растет. — Он вырулил на Садовое кольцо.

Наде показалось, что у нее перед глазами возник хрустальный шар, с помощью которого гадают, хотя сама она никогда к гадалкам не ходила и не увлекалась оккультизмом даже в ранней юности. Но такой шар она однажды видела по телевизору, краем глаза. А сейчас представила его ясно, и в его гранях было то, от чего у нее задрожали колени… Неужели такое счастье возможно? И оно случится независимо ни от чего? Она втянула воздух, словно ей не хватало его.

В Найке Гатальски было что-то чистое, даже детское, трудно себе представить столь состоятельного московского бизнесмена, который бы пригласил вот так запросто на ленч своего сотрудника… Пригласить-то он может быть и пригласил, но говорил бы совсе-ем не так. Откуда эта искренность?

Впрочем, что за странный вопрос? И искренность с другими, и свобода общения — все это от уверенности в себе, причем уверенность такая не в первом поколении Гатальски. А чего ему, Найку, опасаться? Он человек состоятельный, сын, продолжающий дело своего отца и деда, ему ничего не надо начинать с нуля, даже коллекцию оружия, он и ее продолжает.

Найк открыто говорит с ней о своих пристрастиях, о вкусах, не опасаясь осуждения или насмешки, они не тронут его, он слишком хорошо знает, чего хочет сам. Ему неважно, что хотят от него другие.

— Я, вообще-то, вегетарианец, самый настоящий. А ты могла бы стать вегетарианкой? — Он на секунду оторвал взгляд от шоссе.

— Пожалуй, но тоже не строгой. С поблажками для желудка.

Найк кивнул, притормаживая на красный сигнал светофора.

— Наш ресторан под Тулой будет недорогим. Мы станем подавать артишоки, спаржу…

Надя откинулась на спинку кресла и застонала. Она понимала, что ведет себя неприлично, но ничего не могла с собой поделать и захохотала.

Найк повернулся к ней, удивленный столь неожиданной реакцией, а потом сам захохотал.

— Тебе смешно, да? Ты так заразительно хохочешь! Мне нравится, как ты смеешься! — Светофор переключился, и Найк тронул машину с места.

— Спаржа и артишоки! Это все равно что омары и крабы каждый день на столе у сельских жителей! По-моему, тебе проще раздать доллары и освободиться от своих странных желаний.

— Но в этом нет ничего особенного. — Он пожал плечами. — Ты ведь попробовала артишоки, и они тебе понравились… А как ты мне понравилась после артишоков… — Он облизал губы и низким голосом, от которого у Нади в животе что-то скрутилось в тугой узел, пророкотал: — Я до сих пор чувствую аромат нежных грецких орехов на твоих губах. — Несколько минут он вел машину молча. А потом сказал: — Хозяин ресторана, в который мы едем, привозит их из Испании, и спаржу тоже. У него там плантация.

Но если я буду выращивать все это, а также много чего еще, к примеру, брюкву, о которой в России тоже забыли, и репу, из которой можно приготовить потрясающие блюда, под Тулой, еда в нашем меню будет очень дешевой! О Надя, ты только посмотри! — Найк ткнул пальцем в стекло автомобиля. — Самый современный мотоцикл! Трехколесная «хонда»!

Надя повернулась и увидела нечто роскошное, что едва ли соответствовало столь простому определению: мотоцикл. Это было черное и блестящее «транспортное средство» на высоких колесах, с никелированной грудью, на которой сверкали фонари-стаканы, а на обтянутом кожей диване сидела юная пара. Водитель немногим старше, в огромных мотоциклетных очках и пестрой повязке на голове, рулил этим совершенством.

— На ваших дорогах я вижу его впервые. Даже у нас это большая редкость. Тебе нравится?

Нравится ли ей? Как чудо дизайнерского мастерства — конечно. Этот мотоцикл живой, не эклектичный, он превосходен как образец. Но его потребительские свойства для Нади не имели никакого значения. Ей на нем не кататься.