Оглядывал Андрей это место и с высоты птичьего полета, пролетая над ним в середине лета по пути в партию, и речки у слияния походили оттуда на человеческую пясть с растопыренными пальцами.

Горы по краям блюда невысокие, уютные, с округлыми боками и плоскими вершинами, на которых все, что могло разрушиться — скалы, останцы, — уже разрушилось, сровнялось и заросло ягелем, толокнянкой, карликовой березкой; издали ничто в их облике не напоминало о грозном Заполярье, и можно было бы напрочь забыть о нем, ежели бы на смыках кое-где не высовывались из-за них остро граненные вершины главного Уральского хребта, уже сейчас, в конце августа, покрытые ослепительно белым снегом. И оттого, что внизу все еще было зелено — и березка, и мхи, и лиственница, в той далекой белизне чудилось что-то неземное, инопланетное.

Вот уж не предполагал Андрей, что Заполярье когда-нибудь полонит его и что жизнь его тут будет полна и прекрасна.

Распределение в Воркуту он воспринял как величайшее несчастье. За что? За какие грехи? Дважды, после третьего и четвертого курса, он ездил на практику в Саяны, полюбил благодатный край, и начальник партии, в которой оба раза работал, обещал организовать через министерство вызов. То ли забыл про свое обещание, то ли в одной из многочисленных инстанций затерялся вызов, Андрею выпал на распределении самый неблагоприятный вариант — Воркута.

Его родители были людьми долга и, как ни переживали за парня, палец о палец не ударили, чтобы облегчить его участь, напротив, чуть ли не на следующий день после распределения стали потихоньку собирать в дорогу. Сам Андрей так же заблаговременно послал в Воркутинскую экспедицию положенные документы: министерское направление, копию диплома. Вскоре пришло уведомление об их получении с припиской о том, что он назначается на должность геолога в поисковую партию, которая второго июля выезжает в поле, к этому сроку Андрею надлежало быть в Воркуте.

Он не опоздал, явился в экспедицию первого июля, однако, увы, накануне его партия — кто вездеходом, кто на вертолете — отбыла в горы. «Догоните! — успокоили его в экспедиции, — Не сегодня-завтра туда снова полетит вертолет». А покуда велели связаться с инженером по авиации Морисом Дицманом, дни и ночи проводившем в аэропорту.

В замшевой куртке, модном широком галстуке, с побитой сединой бородкой, артистичный Дицман объявил ему готовность номер один:

— С минуты на минуту!

Но минута растянулась в час, другой, а потом из тундры натянуло клубящуюся черную тучу и хлынул невиданной силы ливень. Поистине, хлестало как из трубы. Когда немножко поутихло, Морис посоветовал:

— Поезжайте на автобусе в гостиницу и ждите. Завтра или послезавтра погода наладится.

Началось великое сидение.

Однажды Андрей, бесцельно болтаясь по городу, забрел на рынок и глазам своим не поверил: все прилавки были завалены златоглавыми подосиновиками, разделенными на кучки в три-четыре гриба. Каждая кучка — рубль, и не разговаривай! В ногах продавцов стояли необычайные, ведер на пять, плетенные из неошкуренных ивовых прутьев корзины, с горой заполненные все теми же яркими подосиновиками. В семье Андрея все любили собирать грибы, чуть ли не каждое воскресенье втроем выезжали в лес, однако за целое лето не насобирывали красноголовиков и половины такой корзины.

— Скажите, откуда завезены такие славные грибы? — с волнением спросил Андрей стоявшую за прилавком женщину, одетую в железнодорожную шинель; в ответ он надеялся услышать: из-под Вологды либо Кирова, куда женщина, верно, ездит проводницей, но она, недоуменно взглянув на Андрея, пожала плечами:

— Из тундры. Откуда же еще?

— Неужто в тундре растут грибы?! — изумился Андрей.

— Как видишь. Только места, конечно, надо знать. Да ведь и в лесу не на каждой пяди они растут.

Нет, ни словечку проводницы не поверил Андрей. Разыгрывает его баба. Все тут на рынке привозное, из-под Кирова, Вологды и иных благословенных мест: огурцы, помидоры, яблоки, груши и эти же грибы. Ничего, даже поганок не родит студеная земля тундры.

Уже и не верилось, что в Заполярье может быть какая-то иная погода, но вот через две недели дымные облака растащило и солнечно засияли над головой беспредельные голубые небеса. Теперь полетим. Но не тут-то было. Вертолет оказался на профилактике. Снова томительное ожидание. И может, в конце концов Андрей и переступил бы чувство долга, удрал домой, но, прожившись в гостинице, он позволил себе взять в экспедиции аванс, а денежный долг он уже переступить никак не мог.

В любую погоду, хорошую ли, плохую, как на службу, ровно к восьми Андрей являлся в аэропорт и старался побыстрее попасть на глаза артистичного Мориса.

— Сегодня ничего не светит, — обычно отвечал тот.

И вдруг на третий день после окончания ненастья пластинка переменилась:

— Завтра в восемь ноль-ноль быть здесь. Как штык!

Ни капельки не веря, что наконец улетит, притащился Андрей в аэропорт со всем своим имуществом: рюкзак, чемодан, полученный в экспедиции меховой спальник в чехле, спиннинг, удочки тоже в чехлах. Уже находившийся там Морис, к немалому удивлению Андрея, продолжал вчерашнюю песню:

— Будьте начеку. Сейчас полетим.

— Успею позавтракать в буфете? — не потому что так уж хотелось есть, а чтобы еще раз испытать Мориса, спросил Андрей.

— Только-только!

Оставив без надзора в зале ожидания вещи, Андрей прошел в буфет и с хитрым видом — мол, знаю я эту авиацию — набрал всякой всячины: стакан сметаны, салат из помидоров, ломоть раннего арбуза, бутерброды с колбасой, сыром, кофе — и только было прицелился ложечкой к сметане, как в дверной раме нарисовался Морис и кивнул головой:

— На посадку!

Кое-что о своем непосредственном начальстве Андрей узнал еще в Воркуте. Руководили партией муж и жена Савельевы. Начальником партии — Александр Александрович Савельев, старшим геологом — Галина Николаевна Савельева. Пятнадцать лет назад, закончив геофак Московского университета, оба по распределению приехали в Воркуту и все это время работали на одной и той же площади на Полярном Урале, проведя сначала крупномасштабную съемку, потом более детальную, выявили уникальное месторождение хромитов и последние годы только им и занимались, этим месторождением.

Пятнадцать лет — в представлении Андрея — срок огромный, чуть ли не целая жизнь. Из молодого можно превратиться в старика. Тем более на заполярных широтах. Однако он увидел перед собой людей почти студенческого облика: поджарые, стройные, с закопченными молодыми лицами. И уж совсем не укладывалось в голове, что стоявший рядом с ними смуглолицый высокий юноша — их сын Сережа. Муж и жена чем-то неуловимым походили друг на друга, но вот глаза были совершенно разные: у Сан Саныча, как звали начальника в партии, — серые пытливые, серьезные, у Галины Николаевны — дегтярно-черные, блестящие и всегда смеющиеся.

Вечером за ужином собралась вся партия. Стол на врытых в землю лиственничных столбах парил над речным обрывом. Сидели в массивных креслах, выдолбленных из кедровых выворотней. Не кресла — царские троны, достойные занять место в историческом музее.

Днем Андрей долго любовался ими, пытаясь угадать, что за мастер их выдолбил и как они появились в лагере. Заметив его озадаченность, вышла из своей палатки Галина Николаевна и поведала следующую историю:

— Как-то весной пришел наниматься к нам в партию рабочий. Лицо землистое, одутловатое, руки ходуном ходят, карандаша удержать не могут. И вот такой говорит: не пожалеете, если возьмете. Только, мол, не трогайте три дня и вволю кормите тушенкой. Что-то в его облике еще внушало доверие, и мы, правда не без колебаний, решили рискнуть: поверим! В этом ужасном виде вывезли его в поле. Три дня он спал. Изредка пробуждался, чтобы опорожнить очередную банку тушенки, и снова заваливался на жердяные нары в палатке. На четвертый день явился к общему столу и ложка уже не дрожала в его руке. Потом взялся за топор. Мы и глазом не успели моргнуть, как лагерь был обустроен: столы, скамейки, переносные табуретки, кресла из пней, полочки, вешалки… А еще через неделю на берегу реки, перед глубокой ямой, чтобы можно было плавать, выросла рубленая баня, а в ней каменка, сложенная по-белому. В следующие годы он еще не одну баню поставил. Считай, на каждой новой базе. Мы их «муравейниками» зовем — фамилия рабочего Муравьев. На теперешней базе в Пятиречье вы попаритесь в его «муравейнике». В общем, еще ни разу не пришлось раскаяться, что не испугались в свое время, взяли.