— Куда это годится, Ферхад? Ты понимаешь, что натворил? А?.. Известно ли тебе, какая огромная ответственность лежит на всех нас? Понимаешь ли ты, что такое служба? Сразу видно, что не понимаешь. А все потому, что курсов не кончал, от старших начальников уму-разуму не научился. Кончил бы курсы, тогда наверняка понимал бы, что есть служба в нашем деле!.. На службе не может быть никаких желаний — по нужде бегать и все прочее… На службе — стой и гляди в оба! Тут моргать некогда, а то вмиг все проморгаешь. И нечего о постороннем думать, близких, родных, семью и детей поминать! Потому как обязанность на нас возложена! И это смекать надо и оказанное доверие ценить. Гляжу на тебя, Ферхад, и вижу, что не понимаешь ты ни черта.

— Помилуй, Муртаза-эфенди!

— Помиловать-то можно. Только вызовет он меня сейчас, спросит, почему не доглядел, начнет ругать!.. Прямо так и скажет: «Куда ты, Муртаза, смотрел? С них спроса нет, они курсов не кончали, службы не знают. Ты квартальным был, курсы кончал? Как же на месте не оказался?»

Ферхад подавленно молчал.

— Ответственности не понимаешь, доверия не ценишь. Коли понимал бы да ценил, не пошел бы мочиться, не оставил бы за себя дитя неразумное!

Не в силах остановиться, Муртаза распекал привратника. Его распирало от сознания собственной силы, от желания запугать и унизить Ферхада.

— Конечно, коли приспичило, тут никуда не денешься, побежишь справлять нужду. Только что надлежало сделать? Найти меня и доложить: «Начальник, разреши сходить помочиться». А я что сделал бы? Прикинул бы: «Ага, Ферхаду надо сходить по нужде», — и сказал бы тебе: «Ступай на пост, я сейчас найду достойного человека, которому такое ответственное дело можно доверить, и пришлю для замены». Уразумел? Вот какие точные инструкции мы получали на курсах, вот как учили нас принимать решения в сложной обстановке!

Ферхад схватил надзирателя за руку:

— Прошу тебя, аллахом заклинаю. Сходи к директору. Скажи ему, что Ферхад допустил оплошность, в которой кается и нижайше умоляет простить его. Скажи директору, что Ферхада пожалеть надо, у него пятеро детей.

Посмотрев на освещенное окно в кабинете директора, Муртаза процедил:

— Гляди, Ферхад, чтобы больше такого не повторялось! Сейчас пойду, попрошу за тебя прощения, но, право, не знаю, чем это кончится…

Технический директор стоял перед зеркалом и разглядывал собственный нос, из ноздри которого вырвал торчавший волос, и громко чихнул.

Когда вошел Муртаза, директор даже не обернулся — голова гудела от выпитого…

— С прибытием, мой директор! — громко произнес Муртаза, стоя навытяжку около двери.

Директор кивнул в ответ и снова чихнул. Муртаза ждал, что начальник начнет кричать на него, требовать ответа, почему он, опытный надсмотрщик, окончивший курсы, небрежно выполняет свои обязанности, почему Ферхад оставил пост, посадив на свое место сына…

Директор продолжал рассматривать в зеркале свой нос.

Муртаза вздохнул, проглотив слюну, попробовал улыбнуться, потом нахмурился, еще раз вымученно улыбнулся и опять посуровел.

— К вам просьба есть от Ферхада, мой директор, — мрачно сказал он.

Вместо ответа директор, выдернув из носа еще волос, сморщился и чихнул.

— Я понимаю, мой директор, не прошел человек курсов, должного воспитания не получил. От такого пользы не жди. Потому что службы как следует не понимает!

Директор молчал, словно не слышал.

— Думает, служба — это все одно что орехи грызть!

Директор покосился на Муртазу.

— Да, служба — это тебе не орехи щелкать. Это дело серьезное! На занятиях наш комиссар-бей…

— О чем ты говоришь? Объясни, в конце концов! — не вытерпел директор, сердито уставившись на Муртазу.

— Так точно! — рявкнул надзиратель, решив, что директор все знает, но хочет услышать о происшествии от него самого. — Конечно, я понимаю, что он допустил очень большое нарушение дисциплины. Он должен был позвать меня и сказать: «Извини, начальник, но мне надобно сходить справить нужду». Я бы тогда подумал: «Ага, Ферхад хочет помочиться, значит, надо найти ему замену», подыскал бы подходящего человека, приказал бы ему сменить Ферхада на посту… А Ферхад что? Не сделал как положено, ушел мочиться, оставив заместо себя ребенка в проходной!

— Ну и дальше что?

— Не должен был идти мочиться без разрешения начальника. Потому что во время несения службы нечего думать о том, чтоб мочиться, не должно быть мыслей о детях, близких, семье своей.

Муртаза пристально поглядел на директора.

— Я, конечно, объяснил ему, как подобает, чтобы он уразумел раз и навсегда. Так и сказал: «Раскрой, Ферхад, глаза, глянь, что наделал! Служба — это не орехи щелкать! Поручили нам начальники важное дело. А мы что? Мы не должны их подвести, дело загубить». Послушался меня Ферхад, согласился с моими словами: «Правильно говоришь, начальник!» Потому, я полагаю, не следует его наказывать, писать на него рапорт, надо его простить!

— Кого я должен простить? Какой рапорт?

— Покричи, поругай, но рапорт не пиши!

Наконец технический директор понял, что на фабрике случилось какое-то происшествие, и сказал:

— Хорошо, пришли-ка привратника ко мне!

— Покричи, поругай, но рапорт не пиши, не наказывай, — еще раз посоветовал Муртаза и вышел из кабинета.

Изнывавший от страха и нетерпения Ферхад бросился к нему навстречу:

— Ну как, Муртаза-эфенди?

— Назад! Это что еще за фамильярность? Как следует обращаться к господам служащим и начальникам? — Он окинул взглядом Ферхада. — Застегни как положено пуговицы, тужурку одерни. Вот так.

Ферхад переминался с ноги на ногу, горя желанием узнать свою судьбу. Наконец Муртаза объявил:

— Очень рассердился! Пришел в ярость! «Не знают они, Муртаза-эфенди, что значит служба!» Так прямо и сказал. «Думают, служба — это все равно что орехи щелкать!» Понятно?

— Что он сказал, директор?

— Ты что, оглох? Так и сказал эти слова тебе в назидание. Иль неясно?

Ферхад молча смотрел на надзирателя.

— Он сказал: «Хочу, Муртаза-эфенди, чтобы ты научил его уму-разуму, как на курсах учат». А я ему: «Не беспокойся, мой директор, я об этом всегда помню». Он мне опять: «Я и не беспокоюсь, ведь моя фабрика в твоих крепких руках!»

— Он простил меня?

— Сказал: «Раз ты вмешался в это дело, ради тебя прощаю его».

— Дай бог тебе здоровья, Муртаза-эфенди! Благодарствую, Муртаза-эфенди.

— Ладно! А теперь, да поможет тебе аллах, ступай к нему, он зовет тебя. Постучи в дверь, не забудь поприветствовать как положено, встань во фрунт!

Технический директор строго посмотрел на Ферхада, вошедшего в кабинет с виноватым видом, и процедил:

— Ну… рассказывай… Что делать с тобой, ума не приложу!

У Ферхада от страха затрясся подбородок.

— И-и двух минут не прошло, бей-эфенди… Сына оставил вместо себя, сам на минуту сбегал нужду справить, прощения прошу… Как раз в это время вы и прибыли…

— Да разве можно проходную на чужого человека оставлять? Тебе проходную целой фабрики доверили! Пусть даже твой сын…

Ферхад сжался в комок и потупился.

— Молчишь? Сам знаешь, что виноват… Срежу тебе плату за четыре дня, так сразу поумнеешь. Марш отсюда!

Сердце так и екнуло у Ферхада. Он низко поклонился и вышел из кабинета.

Жалованье за четыре дня! Да как же так можно? На носу первое число месяца. Из ста лир жалованья шестьдесят отдай в уплату долгов в фабричной лавке. Остается сорок. Из них двадцать — за квартиру… Четыре дня по три лиры — это двенадцать! Что же останется? Семь лир с чем-то. Как на такие деньги прожить?

Ферхад вернулся в свою будку. Муртазы уже не было. А ведь он же ему сказал, что директор простил. Привратник вошел в будку, потоптался, вышел и снова вернулся. Он все прикидывал и рассчитывал и не заметил, как, зевая, подошел контролер Нух.

— Только от шлюхи мог уродиться этакий ублюдок, — ворчал контролер.