Взрыв одной торпеды. Вторая, видимо, прошла мимо цели.

— Слышу металлический треск, разламывается корпус корабля, — взволнованно доложил Лебедев.

Сверху слышна работа винтов кораблей охранения, разыскивающих нас.

Но все облегченно вздыхают. Теперь уже ничего не страшно. Главное сделано.

Победа! Еще одна победа над врагом.

— Еще один поросенок, — смеется Смычков.

Однажды, когда мы возвратились из очередного похода, меня вызвал к себе командир соединения Николай Игнатьевич Виноградов.

— Вот что, Валентин Георгиевич, — сказал он, — с вами намерен встретиться представитель английской миссии.

Виноградов назвал день и час свидания. Я должен был ждать на пирсе, у борта нашей подводной лодки. Это было так неожиданно для меня, что я не сразу нашелся, что ответить.

— Зачем это нужно? — спросил я. Виноградов пожал плечами.

— Очевидно, засвидетельствовать внимание к нашим подводникам, — сказал он.

Англичане прибыли к нам еще в первые месяцы войны. Мне довелось присутствовать на встрече британской миссии. Глава миссии — высокий, холеный, с нежно-розовым, как у ребенка, лицом, почтенных лет контр-адмирал, — подойдя к командующему Северным флотом Головко, манерно раскланялся и, изобразив на лице восхищение, сказал:

— Весь мир склоняет головы перед мужеством вашего народа. Я счастлив сообщить вам, что прибыл сюда с почетной миссией установить с вами непосредственный контакт и помочь всем, что будет в наших силах…

Командующий флотом согласно кивал головой. Британского адмирала интересовало, как будет размещена и устроена здесь миссия: какие намечаются развлечения для английских моряков, где и как доставать свежие овощи.

В ответ на это Головко сказал, что командование флота предоставит гостям все, что у нас есть.

Британские подводные лодки стояли на базе рядом с нашими, и мне не раз приходилось встречаться с английскими офицерами. Как-то в товарищеской беседе в нашем морском клубе командир одной из английских подводных лодок рассказал, что у них есть такая форма поощрения офицеров — особо отличившихся приглашают на ужин к высшему начальству. За высокую честь считает каждый офицер сфотографироваться вместе с адмиралом. После этого он уже выделяется среди товарищей, и те относятся к нему с почтением.

У нас обычно лучшие люди флота фотографируются у знамени или награждаются за успехи, им и почет.

Все это мне сейчас вспомнилось. Вероятно, приглашение было вызвано боевыми успехами нашего экипажа, которые стали известны и англичанам. Честно говоря, встречи с английским адмиралом мне что-то не очень хотелось.

— А отказаться от этой затеи нельзя?

Командир соединения отрицательно покачал головой:

— Нет, нельзя. Сами понимаете, — союзники. У них такой обычай. Так что уж сходите. И смотрите не ударьте в грязь лицом.

Прошло несколько дней. Занятый своими делами, я уже стал забывать о приглашении. А так как никто мне не напоминал о нем, то в назначенный день я даже и не вспомнил о своей дипломатической обязанности.

Однако британцы есть британцы. Минут через пятнадцать после установленного часа мне с пирса позвонил Смычков.

— Товарищ командир, здесь были англичане, вас спрашивали. Я предложил им свои услуги, но они отказались и ушли…

Я растерялся. Забыл! Ну и будет мне! Что же делать? Идти? Уже поздно… Остается ждать, что будет дальше…

Через десять минут я виновато стоял перед Виноградовым.

— Что же это вы, голубчик, ставите всех нас в неловкое положение? — Виноградов был не в духе. Вероятно, у него уже был неприятный разговор с командующим. — Что подумают англичане? Я уже не говорю об элементарном приличии, которое обязывает на внимание отвечать вниманием… — И он долго продолжал говорить в таком же роде.

Признаться, меня волновало только то, что я подвел своего начальника. А англичане меня не волновали — я им не симпатизировал.

Наконец Виноградов отпустил меня. Я ждал выговора, но обошлось без него. Однако английские коллеги не оставили меня в покое. Спустя два или три месяца, когда я сидел за столиком в буфете Дома офицеров со своими друзьями — командирами эскадренных миноносцев, к нам подошла группа английских офицеров. Они попросили разрешения присоединиться к нам, и вскоре у нас завязался оживленный разговор. Один из англичан неожиданно обратился ко мне и на чистом русском языке предложил тост за мои боевые успехи.

Я удивился такому вниманию к своей особе и поинтересовался, с кем имею честь и откуда мой новый знакомый так хорошо знает русский язык. Офицер представился и очень охотно рассказал, что он сын русского эмигранта, здесь в составе миссии исполняет обязанности переводчика, а вообще находится на спецслужбе в английском флоте.

Потом мы разговорились о войне, наших союзнических взаимоотношениях. Мой новый знакомый показал очень большую осведомленность в этих вопросах. Когда же его спросили о перспективах второго фронта, который союзники должны были открыть на западе, чтобы отвлечь часть немецких сил на себя, то он отвечал очень уклончиво, сославшись на то, что далек от этих дел.

Все постепенно разошлись. Мы остались вдвоем. Я чувствовал, что мой собеседник хочет о чем-то спросить меня, но не решается.

В это время к соседнему столику подошли два наших политработника. Поздоровавшись со мной, они сели за стол и заговорили о чем-то своем.

— Как вы, Валентин Георгиевич, относитесь к этой категории офицеров? — кивнув в их сторону, спросил меня англичанин.

«Разведка переходит к делу», — подумал я, но виду не подал и ответил как ни в чем не бывало:

— У нас политработник такой же член коллектива, как и всё офицеры. Так что и я отношусь к ним, как ко всем остальным товарищам.

Я посмотрел на часы и встал, давая понять, что пора расходиться. Нехотя поднимаясь, он подал мне руку:

— Очень рад знакомству с вами. — Затем, указав на трубку, которую я держал в руках, добавил — Я с удовольствием подарю вам для трубки коробочку нашего кэпстена.

— Кэпстен — отличный табак, — ответил я. — Спасибо.

— Тогда я надеюсь увидеть вас у нас в гостях, — любезно улыбаясь, сказал англичанин, — там я и вручу вам мой скромный подарок.

Я хорошо помнил свою дипломатическую оплошность в прошлый раз и поспешил ответить:

— У меня нет причины отказываться от столь любезного приглашения.

На этом мы расстались. По дороге домой я еще и еще раз возвращался к нашему разговору. Ясно было, что англичане чего-то хотели от меня. Но чего? Я бы, конечно, с удовольствием отказался от приглашения. Но как на это посмотрит мое начальство?

Прошло еще два месяца. Я не раз за это время встречался в Доме офицеров с моим знакомым. Он подходил к столику, непринужденно вступал в беседу, и никому это не казалось странным. Я же все больше настораживался. Однажды, когда мы опять остались с ним одни, он немного обиженным и полушутливым тоном сказал:

— Валентин Георгиевич, вы явно игнорируете нас, союзников. Мои неоднократные просьбы от себя лично и от имени моих товарищей посетить наше обиталище и отобедать у нас под разными предлогами отклоняете. Неужели вы действительно так заняты?

— Да, я действительно очень занят, — ответил я. — Сами понимаете, у командира подводной лодки каждая минута расписана.

— Я понимаю. Но тем не менее сегодня еще раз рискну предложить вам зайти к нам в гости. — Союзник выжидающе смотрел на меня. Увидев, что я опять готов отказаться, он вдруг изменил тон.

— Я, кажется, начинаю понимать вас, — сочувственно покачав головой, проговорил он. — Вы, наверное, боитесь, что вам не разрешат… не так уж вы свободны…

— Напрасно вы так думаете, — прервал я его. — Я действительно очень занят, но раз уж зашла речь о моей личной свободе, то я постараюсь выкроить полчаса и зайти к вам.

Кажется, он не ожидал такого поворота, тем не менее быстро оправился и, не давая мне времени на обдумывание, спросил: