И хотя все необходимые приказания уже были отданы, из головы у меня не выходила мысль — все ли продумано, взвешено, учтено, не может ли, быть в такой ситуации другого выхода?

Чтобы выиграть несколько минут, я приказал дать задний ход. Затем опять обратился к морякам:

— Товарищи, решение объявлено, все подготовлено к его осуществлению. Но у нас есть еще кое-какое время, за вами остается право высказать свои предложения. Я готов выслушать каждого, пока позволяет время. Прошу докладывать, но только очень коротко.

Первым отозвался Смычков.

— Лучше достойная смерть, чем позорный плен, — сказал он, — но у нас еще есть воздух и электроэнергия. Мы еще можем держаться, товарищ командир!

— Да, мы продержимся еще час, — согласился я. — А что делать потом, когда полностью иссякнут энерго-ресурсы? Что тогда? — Смычков молчал.

— Комсомольцы готовы выполнить любой приказ, — сказал кто-то за моей спиной.

А у меня в голове все вертелась и вертелась мысль: что же придумать?

— А что если еще раз попытаться пройти над сетью, не всплывая, в подводном положении? — предложил дивизионный штурман старший лейтенант Семенов. — Ведь идя сюда, мы сеть не обнаружили. Правда, мы могли пройти в узкое окно между полотнищами.

— Мы уже пытались сделать это, — ответил я.

— Но тогда была малая вода, а сейчас наступает момент полной. Может быть, это окажется кстати.

Эта мысль мне понравилась. Почему, действительно, еще раз не попытаться? Ведь приливо-отливный уровень здесь колеблется более чем на три метра. «Нужно попробовать», — решил я.

— Какая сейчас вода? — обратился я к Щекину.

Тот быстро перелистал справочник:

— Через две минуты будет полная вода. — Голос у него повеселел. Видимо, он тоже думал о том же: а вдруг это выход!

Не теряя времени, я сказал Смычкову и Хвалову:

— Мы пойдем на глубине пять метров. Над рубкой в запасе будет примерно метр глубины.

— Есть! — живо ответили они.

— Пойдем малым ходом, чтобы не было видно следа на поверхности. Переваливать через сеть будем на инерции движения корабля с остановленным гребным винтом, чтобы не сбить с него лопасти или не намотать на него трос сети.

После некоторых приготовлений приступили к выполнению нового плана.

— Противника не слышно, — сообщил Щекин и вопросительно посмотрел на меня.

Это плохо. Мы должны знать, где находятся сторожевики, чтобы быть как можно дальше от них.

Я быстро прошел во второй отсек к гидроакустику. Лебедев сидел, согнувшись в рубке, и медленно вращал маховик компенсатора. Наконец ему удалось поймать посторонние звуки.

— Катера справа и слева на курсовых… — доложил он. — Они стоят на месте или имеют очень малый ход.

Обстановка не из приятных, но откладывать прорыв нельзя.

Я дал приказание всплывать.

Лодка, в соответствии с разработанным планом, начала медленно всплывать на заданную глубину и так же медленно двигаться вперед.

В центральном посту стало тихо. Слышно было лишь тикание судовых часов, висящих над штурманским столом, и сухое потрескивание в рубке репитера гирокомпаса, у которого стоял на вахте матрос.

— Подходим к сети, — доложил Щекин, глядя на часы. Через несколько секунд лодка вздрогнула и качнулась. Пузырек дифферентометра покатился к носу и остановился на четырех градусах…

Знакомое уже ощущение… Сеть! Теперь она, кажется, под нами!

— Остановить главный электромотор!

Лодка продолжала движение по инерции. Я не сводил глаз с дифферентометра и глубиномера. Еще момент — и все решится… Пузырек дифферентометра вначале пополз назад, затем остановился на нуле. Я не хотел верить своим глазам, остановилось дыхание. Неужели вырвались?! Нет, наверное, еще не все. Вдруг винт все-таки зацепится за трос сети?.. Или еще что-нибудь непредвиденное? Приказываю дать малый ход вперед. Затаив дыхание, жду доклада Мартынова: он следит за нагрузкой.

Через минуту Мартынов докладывает:

— Нагрузка на вал нормальная.

А Зубков веселым голосом сообщает:

— Лаг дает отсчеты.

Значит, гребной винт свободен, и мы имеем ход. Лодка погружается на безопасную глубину.

Теперь, кажется, самое трудное уже позади. И хотя мы еще в фиорде и противник над нами, испытываем ощущение свободы. Кружится голова. Люди поздравляют друг друга, возбужденно жмут руки. Во всех отсеках веселье, радостные улыбки.

Смычков, быстро перейдя от решимости сражаться насмерть к состоянию безудержной веселости, предлагает всплыть и помахать одураченным немцам платочком. Но Щекин так весело не настроен.

— Рано, — буркнул он.

И он был прав. Как ни велика была радость, следовало считаться с тем, что окончательно опасность не миновала. Половину пути надо пройти в узком фиорде малым ходом при максимальной экономии электроэнергии. Еще нужно было ожидать погоню.

Опасения оправдались. Прошло уже более получаса после того, как мы миновали противолодочную сеть. Все считали, что можно уже готовиться одновременно к обеду и ужину… Подводная лодка вышла из фиорда, и перед ней открылся морской простор. Но вдруг у самого борта раздался страшный грохот.

Взрыв! Еще один! И также близко от борта.

Опять была объявлена боевая тревога; люди, не успевшие толком отдышаться, вновь бросились к боевым постам.

Но теперь мы были уже в гораздо лучшем положении. Быстро уйдя на глубину и изменив курс, мы шли самым малым ходом и часа через два сумели оторваться от погони.

Прерванный ужин возобновился. На этот раз нам больше уже никто не помешал.

Наконец-то после стольких волнений и многочасового подводного плена появилась возможность всплыть наверх. Все давно с нетерпением ждали этого момента. Тотчас же по выходе из фиорда включили регенерацию воздуха, пустили компрессор высокого давления, чтобы снять излишек давления в лодке, в отсеки впустили немного кислорода. Но это лишь ненамного облегчило наше положение. Дышать по-прежнему было тяжело.

Еще задолго до всплытия курильщики приготовили себе огромные цигарки и с нетерпением посматривали на меня. Когда до выхода на поверхность осталось минут пять, в люке, ведущем в кают-компанию, где я сидел, показалась голова Тюренкова.

— Товарищ командир, ваша трубка набита «золотым руном», — доложил он.

Вообще Тюренков сегодня удивлял всех. Обычно замкнутый и неразговорчивый, он вместе со своим однокашником Романом Морозовым за обедом неудержимо болтал, потешая всю команду. А сейчас вот с серьезной миной делал дипломатический ход — соблазнял командира всплыть раньше назначенного срока.

Я поблагодарил Тюренкова за любезность, хотя знал, что это была проделка Смычкова, и приказал готовиться к всплытию. Команда была исполнена менее чем через минуту, пожалуй, в рекордный срок.

И вот ограждение мостика подводной лодки показалось над водой. Я стоял в рубке, готовясь открыть люк, и видел, как внизу нетерпеливо ждут этого люди. Лодка еще полностью не всплыла, а я приоткрыл уже крышку люка. Через узкую кольцевую щель наружу со свистом прорвался спертый лодочный воздух. Опасаясь, как бы вместе с ним не выбросило наружу и меня самого, я некоторое время подержал крышку в прикрытом положении и отпустил ее только тогда, когда давление в лодке сравнялось с наружным. Свежий морской воздух одурманил меня. Закружилась голова, в глазах потемнело. Но это было только на миг. Следом за мной подымался сигнальщик Федосов. Он качнулся и поспешно ухватился рукой за поручень.

В этот вечерний час была редкая тишина. Едва заметная зыбь слегка, как будто осторожно, качала лодку, и вода с тихим, ласковым журчанием перекатывалась через палубу. Небо было без единого облачка, с пирамидами ярких звезд. Лунная дорожка, начинаясь от резко очерченного горизонта, пересекала морскую гладь и бежала прямо к нам, разливаясь бледным светом по темно-зеленому сырому корпусу корабля. Стояла одна из тех редких ночей, какие бывают только в Заполярье. Нам, после только что пережитых испытаний, казалось, что никогда мир, в котором мы живем, не был таким прекрасным. Было радостно. Хотелось жить, очень хотелось жить! И каждый, выходя на мостик, не мог удержаться от восклицаний: «Как хорошо!», «Какая погода!», «Какая ночь!».