Зарядив аккумуляторную батарею, мы погрузились. Под водой было тихо, спокойно и даже тепло. Сбросив с себя полушубок, сильно отяжелевший от воды, я сел за стол. Резало глаза. В последнее время мы не умывались, так как запасы пресной воды были на исходе и по закону моря она расходовалась экономно. На лице был слой соли. Чтобы не воспалились глаза, я все-таки попросил принести мне полкружки воды, чтобы промыть их. Ко мне подошел молодой гидроакустик Облицов.

— Неужели мы никого не потопим, товарищ-командир? — спросил он меня.

Потопим, помоги-ка лучше мне снять сапоги, так размокли, что одному с ними никак не справиться. Лучше прослушивайте море.

— Мы стараемся, товарищ командир.

«Все стараются, и я тоже, а что толку?» — подумал я, а вслух сказал:

— Появится в нашем районе — непременно потопим, только не зевайте.

«Потопим! — с досадой повторил я про себя, когда Облицов ушел. — Легко сказать! Почему же мы до сих пор не топили? Может быть, я неправильно выбрал маршрут? Неужели за все это время ни один конвой не прошел через наш район? А если не прошел, то со дня на день должен пройти. Только где именно?»

От всех этих вопросов было не по себе. Немного отдохнув, я прошел в центральный пост. Штурман Усенко, увидев меня, спросил:

— Как будем маневрировать в эти сутки?

— Так же, как и до сих пор. — Я подошел к карте и показал ему курсы, слегка обозначив их карандашом. Ночь не принесла ничего нового. Так же прошла первая половина дня. Обед проходил скучно.

— Когда нас будут вызывать с позиции? — спросил меня Смычков.

— Должно быть, завтра. А что?

— Нужно подремонтировать машину. Масляный трубопровод проверить. Где-то пропускает масло.

— Возможно, нам придется задержаться еще на пару суток.

— Двое суток потерпим как-нибудь. Был бы от этого прок, — сказал Смычков.

Да, был бы прок…

— Как вы думаете, будет прок? — в шутку спросил я у моряков, стараясь расшевелить их.

— А как же иначе? — быстро ответил за всех Матяж. — Конечно, будет.

Этот ответ немного взбодрил ребят.

После обеда я подошел к гидроакустической рубке и открыл дверь. Лебедев встал и снял наушники. Лицо его мне показалось исхудавшим и каким-то удрученным.

— Вы больны? — спросил я.

— Как вам сказать, — замялся Лебедев, — наверно, просто устал.

Этому можно было поверить. Я тоже устал, и все устали. Но мы, черт возьми, все равно встретимся с противником. То ли какое-то чувство подсказывало мне, что на этот раз мы вернемся домой с победой, то ли желание было так велико, что оно стало убеждением. Есть вера — есть и надежда, а с ней и запас сил. Время тоже еще есть.

Я посмотрел на часы: приближался час заступления очередной смены на вахту.

— Сейчас вы сменитесь, — сказал я Лебедеву, — проинструктируйте как следует Облицова, а сами отдохните.

— Нет, товарищ командир, — ответил он, — я не выйду из рубки, пока не найдем противника. Сейчас темное время, а корабли чаще всего в эту пору и совершают переход.

— Ну что же, оставайтесь. — Я отошел от него, а он снова надел наушники и погрузился в привычную ему симфонию причудливых звуков подводного царства.

Я прошел в спальный отсек и лег на диван. Перелистывая томик Пушкина, незаметно задремал. Проснулся внезапно. Поднявшись с дивана, подошел к двери, ведущей в рубку, и открыл ее.

— Как дела? — хотел было спросить я у Лебедева, но, увидев необычную, напряженную его позу, нагнулся к нему. Прижав одной рукой наушники и широко раскрыв глаза, он неподвижно смотрел в какую-то точку, будто увидел что-то удивительное. Я следил за неспокойной работой его правой руки, которая судорожно сжимала маховичок компенсатора прибора: стрелки нащупывали максимум звука в трех различных секторах шкалы. Лебедев, казалось, не замечал моего присутствия. Но через несколько секунд он сбросил наушники, резко проговорил:

— Товарищ командир, слева на курсовом появился какой-то шум, — и снова надел наушники.

Я ринулся в центральный пост.

— Аппараты к выстрелу приготовить! Боцман, всплывать под перископ! — разнеслись по кораблю команды.

В лодке все в миг пришло в движение. Как будто только и ждали этого сигнала. Столько было нетерпения, что мне казалось, будто лодка всплывает слишком медленно. Наконец стрелка глубиномера показала нужную глубину. Я нажал кнопку, и стальной ствол перископа с шумом пошел вверх. Быстро откинув рукоятку нижней головки перископа, я развернул его в том направлении, где был обнаружен шум.

Над морем уже висели сумерки, и только через несколько секунд глаза, привыкнув к темноте, смогли разглядеть темные контуры двух транспортов. Они едва различались на свинцово-сером небосклоне. Рядом виднелись чуть приметные точки — корабли охранения.

«Ударить сразу по двум транспортам!» — мелькнула мысль. Опустив перископ, я приказал увеличить ход, и мы уверенно начали сближение с противником. Лебедев теперь уже ясно различал шумы винтов, мы ориентировались по ним и лишь время от времени на Пару секунд поднимали перископ для контроля.

Подошло время ложиться на боевой курс. Снова подняли перископ. Дистанция заметно уменьшилась, но до головного транспорта, который я решил атаковать первым, было еще далеко. Быстро уточняем элементы движения цели, курсовой угол и скорость. Все действуют четко и слаженно. Увеличиваем скорость.

Смотрю в перископ. До залпа остается совсем немного. Мы сближаемся с противником, уже не опуская перископа из опасения потерять цель из-за наступающей темноты.

— Хорошо слышу шумы винтов сторожевых кораблей и охотников, — громко доложил Лебедев и дал семь различных направлений. Щекин тотчас же передал мне все данные и нанес их на карту.

В запасе еще несколько секунд. Сумерки сгустились, все труднее различать транспорты.

Больше нельзя выжидать, в темноте легко потерять цель. Последний взгляд в перископ: нос транспорта медленно вошел в окуляр перископа… Форштевень… Полубак… Передняя мачта с грузоподъемными стрелами…

— Пли!

И почти в тот же миг лодка слегка дрогнула и пошла на всплытие.

— Идти на глубину! — резко крикнул я Смычкову. Но Смычков и без того знает, что нужно делать. Еще мгновение, и лодка медленно пошла вниз.

Все затаили дыхание. Сейчас должен раздаться взрыв. Но что это? Прошла минута, вторая — взрыва нет. Снова всплыли на перископную глубину. Подняли перископ, и я не верю своим глазам: головной транспорт лежит на новом курсе и довольно быстро удаляется от нас.

— Уклонился, сволочь! — Я в бешенстве стукнул кулаком по глубиномеру. Зазвенело осыпающееся стекло. Нельзя терять ни секунды. Сильно закусив губу, не обращая внимания на тревожные доклады Лебедева 6 том, что корабли охранения врага приближаются к нам, в пылу азарта быстро рассчитываю новый боевой курс для атаки уже второго корабля. Он сплошной черной массой надвигается на нас. Сближение идет быстро. Уже можно хорошо различить его корпус и надстройку. Это крупный танкер, он глубоко сидит в воде.

«Ну, этого-то я не выпущу, что бы тут ни случилось, даже под бомбами».

— Аппарат, товсь!

Опускаю на несколько секунд перископ. Слышу доклад Лебедева: с кормы и с носа часть кораблей охранения пересекли наш курс, остальные продолжают приближаться.

Но в этот момент меня пугает только возможность второй неудачи, а не стая охотников за подводными лодками. Стыдно будет людям на глаза показаться, если опять выпустим противника.

Танкер продолжает идти вперед. Уже совсем темно, но черно-белый корпус его ясно вырисовывается на горизонте, особенно отчетливо видна белая надстройка на корме.

Аппарат… — даю предварительную команду, когда форштевень корабля входит в поле видимости. Замирает сердце.

Аппарат! — почти в тот же момент крикнули в центральном посту несколько человек, один громче другого, повторяя мою команду…

— Пли!

И в тот же миг:

Пли! — повторяют в центральном посту.

Толчок. Борьба за удержание лодки под водой.