Как же я удивился, когда утром следующего дня мне позвонил Варченко, предложивший «заглянуть» к нему. Там он, радостно улыбаясь, сообщил, что о моих способностях сообщил «наверх» и получил разрешение увеличить мое вознаграждение ровно в два раза. Он особо подчеркнул свою роль в этом и заявил о высокой оценке товарища Геворка.
Вечером того же дня вновь раздался звонок «Геворка» и тот со смехом предложил отметить в мужской компании два радостных события: повышение жалованья и вступле-ниє в брак. Во время этой второй встречи он снова больше говорил сам, но уже иначе, как со своим другом.
На прощание он предложил мне «дополнительную работу»: просто перевести еще один свиток с тибетским текстом. Я согласился, конечно, поскольку это было напрямую связано с моими научными интересами.
За переводом «Геворк» пришел через два-три месяца ко мне домой, и я, отдавая и свиток, и перевод, отметил, что, на мой взгляд, свиток этот является подделкой. Гость заинтересовался причинами такой оценки, и неожиданно завязался разговор о самих принципах подхода к текстам.
Именно «Геворк» тогда посоветовал мне пристальнее всмотреться в психологический пласт текстов, извлекая из них, как он выразился, «практические соображения». Напомню, по образованию я все-таки филолог, поэтому психологический аспект мне был малоинтересен. И, тем не менее, благодаря подсказке «Геворка» я занялся именно этим, в чем, кажется, и преуспел.
Могу признать сейчас, что многие его идеи я потом реализовал, придав им, конечно, научный характер. Хотя практическая сметка этого человека меня поразила.
Потом «Геворк» достал бутылку коньяка из «старорежимных запасов» и предложил отметить успешное окончание моей работы над текстом и начало «длительного и плодотворного сотрудничества».
После этого он рассчитался со мной за выполненную работу, вручив неожиданно большую сумму денег и попросил сообщать ему о тех конфликтах, которые происходят в нашей группе. Он и сам был хорошо осведомлен о сложной обстановке в группе, рассказал об отношениях и соперничестве, которые мне, конечно, не были известны. Говорил о том, что эти «акадэмические битвы» мешают делу, тормозя получение результата.
Потом, взяв с меня слово, что все останется между нами, сообщил: мой возраст предполагает наличие огромных ресурсов и сил для работы, а потому в скором времени решится вопрос о разделении группы. Видимо, «ака-дэмики» как балласт будут оставлены в подчинении Варченко, а «перспективную молодежь» объединят в другой коллектив — скорее всего с официальным статусом государственного научного учреждения.
После этого «Геворк» наполнил рюмки, предложил выпить за мою победу в этом соревновании и намекнул, что пока еще не решен вопрос о том, кто возглавит это новое учреждение. На прощание он посоветовал вести некоторые записи обо всем происходящем в нашей группе, чтобы он смог, когда понадобится, ссылаясь на них, представить меня как наилучшего кандидата в руководители!
Значительно позднее я осознал, что его просьба, если называть вещи своими именами, являлась, по существу, предложением заняться доносительством. Однако в тот момент я искренне согласился с «Геворком»: распри мешают нормальной работе и, следовательно, должны быть прекращены.
Кроме того, я полагал, что от меня он хочет получить подтверждение уже рассказанного моими коллегами. И, наконец, я был уверен, что, пристальнее вглядываясь в наши распри, я буду способен лучше организовать работу, когда окажусь во главе обещанного «Геворком» исследовательского коллектива. Заблуждение мое долгое время оставалось самым искренним.
Вновь «Геворк» появился примерно через полгода, пригласил меня на свидание, попросив взять мои записи. Изучил их внимательно и стал расспрашивать. Больше всего вопросов поступило о том, как формулирует задания профессор Варченко и от кого, по моему мнению, он их получает. Тогда же мне было рекомендовано войти в ближайшее окружение Варченко.
Однако больше с «Геворком» я не встречался и долгое время был в неведении относительно его судьбы.
Работы наши продолжались, и, погрузившись в сферу психологических тонкостей, содержащихся в тибетских текстах, я невольно стал интересоваться и тем, что вообще происходит в этой области.
В ту пору велось еще несколько исследований в том же направлении, однако они основывались на иных принципах и предполагали использование мощных аппаратов, способных концентрировать некие физические волны, воздействующие на человека.
Я же выдвинул концепцию по психологическому воздействию путем применения звуков, рассчитанных на определенный эффект. Поскольку моя методика не предусматривала какого-либо оборудования, она была названа в числе приоритетных.
Однако в связи с тем, что всей информацией о нашей работе располагал профессор Варченко, он организовал дальнейшую работу по своему усмотрению, являвшемуся уже устаревшим. Тем не менее мне удавалось все-таки получать хорошие результаты.
В начале 1934 года меня пригласил Варченко, который уже доверял мне весьма важные дела. (Тогда я еще не сомневался, что он опять выполняет указание «Геворка», как и в случае с оплатой, и готовит меня к самостоятельной руководящей работе.) Варченко поручил мне в кратчайшие сроки подготовить программу работы с человеком, которому необходимо было внедрить модель управляемого на расстоянии поведения.
Такие опыты в лабораторных условиях мы уже проводили на базе колонии для малолетних преступников, вселяя в их подсознание необходимость ударного труда и сознательного отношения к социалистическому строительству. Однако взрослых людей, с устоявшейся системой жизненных ценностей, мне моделировать еще не приходилось, тем более в условиях свободы их передвижений.
Поставленная задача состояла в следующем: требовалось произвести такую обработку подсознания человека, чтобы он автоматически выполнял потом некую совокупность действий.
Проблема заключалась в том, что человек этот не находился постоянно под контролем нашего сотрудника. Более того, возможно, на него могло оказываться какое-либо иное давление или даже противодействие. Иначе говоря, я должен был подготовить человека в качестве того, кого сейчас называют «зомби».
По документам, отправляемым руководству, такая проблема еще находилась в стадии теоретической разработки, но Варченко знал мои уже практические результаты. Он пообещал, что в случае успеха меня ждет поощрение не только материальное, но и в карьерном отношении.
Предложенную мной программу профессор Варченко одобрил, и меня поселили на Охте, в отдельном домике, стоящем на отшибе. На следующий день привезли человека, с которым я должен начать работу.
К моему удивлению, в программу были внесены без согласования со мной неожиданные изменения, а через неделю мне объявили, что я могу отправляться домой, откуда меня вызовут в течение недели.
Варченко, к которому я обратился, никаких внятных разъяснений не дал. Правда, учитывая его возраст, от него мало чего можно уже было ожидать, кроме нелепых руководящих указаний. Все, что я услышал, так это совет возвращаться и готовиться к продолжению работы по новым методикам.
Следующий вызов меня в тот же домик на Охте произошел через десять дней. Правда, на сей раз, я должен был провести проверку внушаемости и отзывчивости у нескольких человек, включая и того, с кем я уже поработал.
После этого мне объявили, что опыты прекращены, поскольку необходимо создать новое теоретическое обоснование взамен прежнего, не подтвержденного практикой. На мой вопрос: когда следует приступать к этому этапу, мне посоветовали хорошо отдохнуть.
В конце августа, сразу же по возвращении с семьей из Ялты, где мы проводили отпуск, я был приглашен к Варченко. Это был теперь человек, внезапно ослабевший и в физическом, и в интеллектуальном отношении, о чем, впрочем, он и сам мне сказал в самом начале беседы. Ссылаясь на свое нездоровье, он попросил забрать к себе архив лаборатории, пояснив, что самостоятельно составил конспекты всех наших лабораторных тетрадей, в которых фиксировались опыты.
