— Зачем ты Сиваша сфотографировал: ведь он даже не подозревает об ограблении? — успокоившись, спросила Анна Николаевна.
— Сравню с фотографией Нимыхина: если черты общие, то все сомнения отпадут: именно удостоверение Сиваша использовалось Немыхиным при обыске у Панкратиотова.
Немыхин жил в Марьино в однокомнатной квартире, которую получил после развода с женой и размена жилплощади; когда Вилкин подъехал на «Москвиче», он как раз выходил из подъезда и был настолько похож на Сиваша, что сыщик сразу его узнал. Щелкнув фотоаппаратом, сыщик с этой же целью отправился в район Москольца, потом посетил ряд магазинов и старые развалины за железнодорожным переездом, — и ближе к вечеру вернулся домой.
— Вот она: преступная троица, — поужинав, Вилкин разложил фотографии Немыхина, Войтенко и Кураганова на столе. — Как думаешь: что делать дальше?
— Если не хочешь использовать возможности Панкратиотова — тогда… — развела руками Анна Николаевна. — Напугаешь тем, что знаешь об их участии в ограблении, и потребуешь за молчание ожерелье?
— После чего превращусь в объект охоты…. Их слишком много: целых трое, нужно это количество уменьшить
— Ты собираешься кого — то ликвидировать? — испугалась Анна Николаевна.
— Мама, ты перепутала меня с бандитом, — засмеялся Вилкин. — В моей работе смертные случаи исключены. А трудности кое — кому испытать придется, в том числе физические. Я собираюсь общаться только с одним из них.
— Войтенко? — спросила Анна Николаевна. — Он — главный и знает, где ожерелье.
— Об этом должен знать еще один человек — племянник и ближайший помощник. Войтенко — старик, в таком возрасте нужно предусмотреть все: в том числе внезапную смерть или больницу.
— Но лишь Войтенко имеет право решать: отдать или не отдать ожерелье! — запротестовала Анна Николаевна. — Ты ведь по мирному хочешь, без насилия.
— Я его право проигнорирую, — объяснил Вилкин. — Мне Войтенко не по зубам, он меня на куски разорвет, если узнает о моем существовании.
— Тогда Немыхин: единственный, кто засветился. Он понимает, что с ним сделает Панкратиотов, и пойдет на все в обмен на твое молчание. Милиционер — оборотень: наказать его надо!
— Мама, я занимаюсь розыском, а не наказанием: пусть об этом заботится государство. Мне необходимо ожерелье, а Немыхин его в руках не держал. Слабое звено троицы: Кураганов!
— Насильник — всегда трус! — согласилась Анна Николаевна. — И при ограблении не перетрудился: в темноте напал сзади на пожилую женщину! Что будешь делать?
— Сегодня — пятница: я выяснил, что Кураганов по пятницам отдыхает в ресторане «Кечкемет». Думаю, участие в ограблении не повлияет на его привычки.
До ресторана Вилкин добрался на маршрутке. Был поздний вечер: убедившись, что курагановскии «Мерседес» стоит на обочине дороги рядом с «Кечкеметом», Вилкин универсальной отмычкой открыл замок на задней двери и нырнул в кусты. Визжащие звуки сигнализации разорвали воздух; из ресторана выскочил швейцар, взглянул на номер «Мерседеса» и поспешил обратно. Минут через десять, пьяно покачиваясь и матерясь, из ресторана выбрался Кураганов. Выключив пультом сигнализацию, Кураганов, проверяя, дернул переднюю дверцу. В тот момент, когда Кураганов нагнулся к машине, Вилкин, неслышно подойдя сзади, оглушил его ударом резиновой палки по голове. Подхватив падающее тело, сыщик быстро обшарил курагановские карманы, переправил в свою сумку ключи от машины, техпаспорт, водительское удостоверение и пульт, сковал наручниками руки и ноги Кураганова и затащил его на заднее сиденье. Открыв переднюю дверцу, сел за руль, включил мотор и направился в сторону вокзала. Переехав железнодорожный переезд, углубился в район старых развалин. Здесь несколько месяцев назад Вилкин обнаружил глубокий подвал с прочной железной дверью. Приделав к двери замок, а к стенам — специальные приспособления, сыщик превратил подвал в тюремную камеру, пока еще ни разу не использованную.
Остановив машину возле развалин дома, где находился подвал, сыщик включил фонарь, снял с начавшего приходить в сознание Кураганова наручники; поддерживая под руку, завел Кураганова в подвал, раздел догола и приковал наручниками к торчащему из стены железному кольцу. Положив курагановскую одежду в висевший возле двери шкафчик, Вилкин запер подвальную дверь и сел в машину. Включив мотор, осторожно, чтобы не пробить шины, выехал из развалин и отправился в Марьино. Учитывая позднее время и роскошную машину, Вилкин остерегался бдительных гаишников и не удивился, когда возле гостиницы «Москва» был остановлен дорожным патрулем. Передав подошедшему сержанту техпаспорт и курагановское удостоверение водителя с пятьюдесятью долларами, Вилкин, благословляя продажность современных Соловьев — разбойников, положил возвращенные документы в карман и продолжил путь.
Остановив машину возле подъезда пятиэтажки, где проживал Немыхин, Вилкин носовым платком протер все, до чего дотрагивался руками, засунул под сиденье водителя ключи от машины, пульт, техпаспорт и курагановское водительское удостоверение, захлопнул дверцы «Мерседеса» и быстрым шагом направился к ближайшему телефону — автомату. Бросив монеты, набрал номер немыхинского телефона. Трубку взяли не сразу: Немыхин, конечно же, спал.
— Кто? — услышал Вилкин злой голос.
— Я — дружок Кураганова, звоню по его просьбе, — зачастил Вилкин. — Люди Панкратиотова вышли на Войтенко, требуют ожерелье. Войтенко решил вас сдать: Андрей слышал разговор. Причем Войтенко утверждает, что ожерелье у вас.
— А почему Андрей не позвонил? — перебил сыщика Немыхин.
— Он далеко, на пути в Россию. Жить хочется: а тут неизвестно, как карта ляжет. Не верите: позвоните на Москольцо, попросите Андрея к телефону — услышите, как Иван Семенович врать будет… Но чего разбудил: по просьбе Андрея его «Мерседес» к вашему дому подогнал, чтоб было на чем из Крыма выбираться. Документы и ключи — под сиденьем водителя. До рассвета не уедете: вам кранты!
Вилкин повесил трубку и зашагал в сторону больницы имени Семашко. Минут через семь повезло поймать такси и вскоре он открывал дверь в свою квартиру, где его ждала ни на минуту не прилегшая Анна Николаевна.
Проснулся Вилкин поздно и не торопясь позавтракал, пересказывая матери события прошлой ночи.
— А зачем раздевать было? — возмутилась Анна Николаевна. — Это бесчеловечно!
— Точное определение, — согласился Вилкин. — Через одежду человек принимается обществом, одежда позволяет человека чувствовать себя личностью: даже угнетаемой и пытаемой. Голый человек — это существо, тварь дрожащая. Представь: он очнулся, темнота, холод. Кричит, приходится мочиться и испражняться под себя, хочется пить. Не знает, почему здесь оказался, мучается мыслями: а предположения всегда страшнее действительности, потому что грехов накоплено много и все в сознании прокручиваются.
— Все равно: жестоко! — отрезала Анна Николаевна.
— А девушек насиловать не жестоко? Я уверен: таких случаев немало было, лишь один на поверхность всплыл, да и тот Немыхин замазал.
— Может быть, — смутилась Анна Николаевна и перевела разговор на другое:
— Как думаешь: где Немыхин?
— В очень глубокой норе, из которой не скоро вылезет. Он наверняка сразу позвонил Войтенко и объяснение уважаемого дядюшки, что Андрюша загулял, вряд ли ему понравилось. Главное: вчера мне противостояла шайка из трех человек, а сегодня остался один, обзванивающий всех знакомых и уже понявший, что племянник и Немыхин исчезли.
— Ты к Кураганову вечером пойдешь? Будь осторожен: он разозлен, может напасть.
— Он, мама, на шею мне от радости бросится. Потому что с определенного момента для человека в его положении самое страшное: мысль, что за ним не придут.
По дороге в агентство Вилкин заехал в магазин и купил необходимое оборудование, затем посетил старый чердак заброшенного дома. После недавних дождей тянуло прохладой: природа готовилась к зиме. Вилкин представил сугробы, лед на дорогах и поежился: он не любил чукотских радостей. «Гонорар, обещанный Панкратиотовым, значителен, можно до весны агентство закрыть, — размышлял Вилкин. — Хотя без работы: что я и зачем?».
