Поэтому с известного момента я пришел к полной ясности относительно того, что с духо-познанием я вправе выступить публично.

Воля побуждала меня к тому, чтобы жившее во мне эзотерическое выразить в открытой форме. Поэтому 28 августа 1899 года — по случаю 150-летия со дня рождения Гете — я опубликовал в "Магазин фюр литератур" статью под заглавием "Тайное откровение Гете". Она была посвящена гетевской сказке "О зеленой змее и прекрасной лилии". В этой статье было мало эзотерического. Но большего я и не мог дать моим читателям. Содержание "Сказки" жило в моей душе как всецело эзотерическое. Из такого эзотерического настроя и была написана эта статья.

Начиная с 80-х годов я занимался имагинациями, которые связывались у меня с этой сказкой. Путь Гете от созерцания внешней природы к глубинам человеческой души, как в духе представлял его сам Гете — не в понятиях, а в образах, — был изображен в этой сказке. Понятия казались Гете слишком скудными, мертвыми, чтобы с их помощью суметь отобразить жизнь и действие душевных сил.

В шиллеровских "Письмах об эстетическом воспитании" Гете увидел попытку охватить эту жизнь и деятельность в понятиях. Шиллер пытался показать, что жизнь человека благодаря его телесности подчинена необходимости природы, а благодаря разуму — духовной необходимости. И он считал, что внутреннее равновесие между ними должно устанавливаться при помощи душевных сил. И тогда в этом равновесии человек в свободе переживает бытие, действительно достойное человека.

Все это основано на разуме, но слишком просто для реальной душевной жизни. Последняя дает возможность своим коренящимся в глубинах силам вспыхнуть в сознании; но, вспыхнув и оказав воздействие на подобные им недолговечные силы, они вновь исчезают. Это процессы, которые с возникновением тотчас же прекращаются; абстрактные же понятия можно применять к более или менее продолжительным процессам.

Гете чувствовал все это; в сказке он противопоставил свое знание в образах шиллеровскому знанию в понятиях.

Переживая это творение Гете, человек оказывается в преддверии эзотерики.

В этот же период от графа и графини Брокдорф я получил приглашение прочитать лекцию[164] на одном из проводимых ими еженедельных собраний. Эти мероприятия посещали представители самых разных кругов. Лекции, которые читались на этих собраниях, охватывали все области жизни и знания. До приглашения я ничего не знал об этом и не был знаком с Брокдорфами. В качестве темы мне предложили Ницше. Читая лекцию, я заметил, что многие из слушателей проявляют интерес к духовному миру. И когда меня попросили прочитать вторую лекцию[165], я предложил тему "Тайное откровение Гете". Эта лекция, в связи со сказкой Гете, была полностью эзотерической. Важным переживанием здесь было для меня то, что стало возможно говорить в словах, данных из духовного мира, тогда как до сих пор, в мой берлинский период, обстоятельства вынуждали меня освещать духовное только в собственном изложении.

Брокдорфы были руководителями одного из отделений "Теософского общества"[166], основанного Е. П. Блаватской. Сказанное мной в связи со сказкой Гете привело к тому, что Брокдорфы пригласили меня регулярно читать лекции[167] перед членами "Теософского общества". Я заявил, что могу говорить только о том, что живет во мне как духовная наука.

Говорить о чем-либо ином я действительно не мог. Ибо литература, исходившая из "Теософского общества", была мне мало знакома. Еще в Вене я знал теософов, а позднее познакомился и с другими. Это побудило меня поместить в "Магазин фюр литератур" критическую заметку о теософах, когда была опубликована одна из работ Франца Гартмана. То, что я вообще знал об этой литературе, по манере и методу изложения не вызывало во мне симпатии; я не видел возможности связывать мои лекции с этой литературой.

В своих лекциях я исходил из средневековой мистики. Образ мыслей мистиков, от Мейстера Экхарта[168] до Якоба Бёме[169], помогал мне находить средства выражения для того духовного воззрения, о котором я, собственно, и хотел говорить. Эти лекции впоследствии были обобщены мной в книге "Мистика на заре духовной жизни нового времени".

Однажды одну из лекций в качестве слушательницы посетила Мария фон Сивере, самой судьбой предназначенная стать руководительницей основанной вскоре после начала моих лекций "Немецкой секции Теософского общества" и уверенно вести это руководство. В этой секции я получил возможность развивать среди все возрастающего количества слушателей мою антропософскую деятельность.

Никто не остался в неведении относительно того, что в Теософском обществе я буду приводить только результаты своего собственного опытного созерцания: я говорил об этом при каждом удобном случае. И когда в Берлине в присутствии Анни Безант[170] была основана "Немецкая секция Теософского общества" и меня избрали ее Генеральным секретарем, я был вынужден уходить с учредительных собраний[171], чтобы прочитать перед нетеософской публикой очередную лекцию[172] о духовном становлении человечества. Эти лекции были мной недвусмысленно озаглавлены "Антропософия". Анни Безант также знала о том, что все, что я должен был сказать о духовном мире, я приводил тогда в своих лекциях под этим заглавием.

Когда я затем приехал в Лондон на теософский конгресс, один из руководителей сказал мне, что в моей книге "Мистика…" содержится истинная теософия. Это доставило мне удовольствие. Ибо в ней приведены только результаты моего духовного созерцания, и они были приняты Теософским обществом. Отныне у меня не было никаких оснований не излагать по-своему это духо-по-знание перед теософской публикой, единственной, целиком посвятившей себя духо-познанию. Я не уклонялся в сторону какой-либо сектантской догматики, но говорил о том, что считал возможным высказать из своих переживаний духовного мира.

Еще до основания секции состоялся ряд моих лекций в кругу "Грядущих" на тему "От Будды ко Христу"[173]. В них я пытался показать, что Мистерия Голгофы в сравнении с событием Будды означает мощный прогресс и что развитие человечества, которое стремится к Событию Христа, тем самым приходит к своей кульминации.

В этом же кругу я говорил и о сущности мистерий.

Все это принималось моими слушателями и не рассматривалось как противоречие с тем, с чем я выступал на прежних своих лекциях. Только когда была основана Секция и на меня навесили ярлык "теософа", начались разногласия. Это было связано не с делом, а с названием и принадлежностью к обществу, которое никто не принимал.

С другой стороны, мои слушатели-нетеософы, склонные лишь "интересоваться" моими лекциями, воспринимали их "литературно". Они не понимали того, что лежало у меня на сердце, а именно желания внести в жизнь импульсы духовного мира. Это понимание постепенно развивалось в людях, интересовавшихся теософией.

В брокдорфском кругу, где я говорил о Ницше и затем о тайном откровении Гете, в этот же период я прочитал лекцию о гетевском "Фаусте" с эзотерической точки зрения. (Эта лекция позднее увидела свет вместе с моим толкованием гетевской сказки в Философско-Антропо-софском издательстве.)