В самые первые месяцы жизни ребенка все его внутренние объектные отношения или следы памяти, вполне возможно, остаются в сфере сознания. Как я уже отмечал, со временем они организуются в соответствии с аффективным окрашиванием, причем психика будет охранять «хорошее» от «плохого». Интеграция увеличивает проявления тревоги, вызванные попытками соединить конфликтующие объектные отношения. Эти проявления могут быть уменьшены с помощью защитных механизмов расщепления, проекции и проективной идентификации (см. главу 8).

Рис. 5.3

Рис. 5.4

Смысл этой модели психики в том, что в первые месяцы жизни бессознательного не существует. Детское чувство «я» все время перемещается между возможными (но различными) Я или я-представлениями. И лишь позже, когда в разуме начинают интегрироваться объектные отношения, вытеснение, которое используется как защита от тревоги, становится все заметнее.

Вытеснение приводит к потере для сознательного доступа целых объектных отношений вместе с ассоциированными аффектами. Именно на этом этапе психического развития (в этой модели) бессознательное развивается как часть психики. Итак, бессознательное является не столько источником влечений либидо и танатоса (Ид в топологии Фрейда), сколько царством бессознательного в разуме, куда изгоняются те объектные отношения, которые в более сознательных областях психики вызывают тревогу и причиняют страдание и боль (Kernberg, 1976:69).

Взрослыми мы хорошо осознаем наши сознательные фантазии и «сны наяву» — грезы. Как часто они включают в себя аспекты нашего собственного «я» (иногда спроецированного или перенесенного на других) и объекта, будь то личность или вещь, в их взаимоотношениях. Подобные фантазии столь же явно выражены в играх детей, что было подмечено и Мелани Кляйн, и Морено. Иные, укрытые гораздо глубже, фантазии всплывают в богатом мире сновидений.

Внутреннее объектное отношение можно также охарактеризовать как фантазию. Оно представляет внутреннюю драму, происходящую в разуме, с объектом и субъектом, вместе с их ролями и чувствами. К примеру, малыш захлебнулся молочком во время кормления грудью и ощутил расстройство и гнев.

Именно в сновидениях аспекты скрытых отношений становятся осознаваемыми, правда, с теми искажениями, которые вносят механизмы работы сновидений: сгущением, изменением обстановки, использованием символизма (см. Rycroft, 1968:37). И лишь когда эти аспекты психики попадают в сознание, а, стало быть, становятся подвластны мысли (и познанию), появляется возможность изменений.

Описывая свою фантазию другим (раз уж она стала сознательной), мы часто используем слова, проговаривая или записывая свой рассказ; однако ранние интернализации являются невербальными и «фантазии переживаются как ощущения, а позже принимают форму пластических образов и драматических представлений» («Природа и функция фантазии», Isaacs, 1948:96).

Эти ранние внутренние объектные отношения закладываются задолго до того, как ребенок начинает использовать или понимать слова и язык. Сьюзен Айзекс писала:

Айзекс также обратила внимание на то, что самая разнообразная деятельность, включая танцы, музыку, живопись и скульптуру переживаются невербально, так же как и многие стороны взаимодействия между людьми (к примеру, выражение лица, тональность голоса, жестикуляция).

Мечты и определенные аспекты повторяющегося поведения предполагают, что внутри интегрированного представления о себе и других скрыто то, что Кернберг описывал как «неметаболизированные объектные отношения» (1976:29), не ставшие цельной частью эго–идентичности или представления о мире. Обычно эти неоднородные (и чаще всего примитивные) объектные отношения хранятся вытесненными, скрытыми внутри интегрированных аспектов эго–идентичности.

Однако время от времени они появляются на поверхности, воздействуя на поведение (которое полностью нарушается и как бы контролируется детскими объектными отношениями). С помощью психотерапии эти фантазии могут попасть в сознание и стать более управляемыми и полезными.

В психодраме Джорджа экстернализация внутреннего мира включала объектные отношения (к тому времени интегрированные) из «фазы участия (жалости)». Однако некоторым протагонистам этот терапевтический метод позволяет драматически исследовать такие изначальные, примитивные диады (так же как и более интегрированные внутренние взгляды на себя и других вместе с соответствующими ролями).

Ребенок, уже столкнувшийся со своими гневными атаками на персону, которую он любит, начнет страдать и испытывать чувство вины. Именно такая чувственная окрашенность (возникающая у взрослых в клиническом состоянии депрессии) склонили Мелани Кляйн к тому, чтобы назвать этот естественный период развития «депрессивной установкой». Ребенок борется со своей амбивалентностью — ощущением любви и ненависти — и со своей властью причинить боль любимому человеку (а в фантазиях — и вовсе его уничтожить).

Винникотт (1958:264–5) отмечал, что в самом раннем возрасте ребенок не испытывает депрессии (термин, подразумевающий болезнь), поэтому он желает использовать более позитивный термин «состояние участия или жалости». Тем не менее он понимал, что по ряду причин термин, предложенный Мелани Кляйн, будет пользоваться популярностью (что на самом деле и произошло в определенных психологических кругах).

Психологические и психоаналитические термины, в том числе жаргонные, часто являются причиной серьезной путаницы и не–избежных разногласий. Многие из них уродливы, просто отвратительны и вовсе не подходят к восхитительному и таинственному миру человеческой психики. Ну как, например, можно бесстрастно назвать «объектом» пенис или женскую грудь, и уж тем более использовать это холодное слово по отношению к матери?

Дополнительные проблемы возникают, когда различные авторы измышляют новые понятия для своих концепций, которые лишь слегка отличаются (если вообще отличаются!) от идей других исследователей, описывавших все богатство раннего психологического развития ребенка.