— Ещё не знаю. Но я буду просить, чтобы тебя допустили. И ещё одно. Я заметил, — чуть повернуться, слегка сощуриться, — тебе трудно говорить. Могу я предложить свою помощь?

— Какую цену запросишь? — определённо: голос более грубый, затруднённый…

— Я ещё никогда не видел живых алэфэш, — да, и даже картинок с их изображениями… — И я не обещаю, что непременно помогу. Но если я возьмусь за исцеление, мне придётся изучить… того, кого исцеляю. Это будет новое для меня знание, и такой цены для меня достаточно. Ведь для настоящего мага нет ничего драгоценнее новых знаний.

Эльфы переглянулись.

— Мы ответим тебе позже.

— Хорошо, алэфэш. Всего вам доброго.

М-да. Знаю, что перескакиваю с одного на другое вне чёткой последовательности, но я должен рассказать ещё об одном из своих экспериментов. Тайном и провальном.

Йени Финр, попавший со мной вместе в число будущих Охотников, не оставил также и мысли о том, чтобы учиться у меня тому, чего сам не умел. И я, в принципе, всеми конечностями одобрял это стремление. Однако, помня итоги освоения форспуша и выдвинутый постулат о том, что возможности мага определяются верой, решил, что не будет большого вреда, если я попробую слегка подтолкнуть и ускорить прогресс учащегося.

К чести моей, я предварительно — и подробно — обговорил суть эксперимента с самим Йени Финром, получив его осторожное согласие. И вряд ли я бы вообще затеял такое, если бы уже знал об ограничениях техники копипасты, начиная догадываться, какие ещё ограничения лежат на даре мага и его проявлениях в реальности. Даже демонстрация настоящей огненной магии во время разговора с Ларагом могла бы надоумить меня не делать того, чего позже стану стыдиться.

Но тогда у меня наступило, видно, головокружение от успехов. Так что я выгадал для себя и Йени Финра свободный день, и мы отправились в пещерку для медитаций. Где я на пару с ним со всем возможным тщанием соткал для менталиста убеждение, что ему доступна и полностью покорна «стихия» молнии. (Прочитал я как-то книгу про менталиста, которому именно молнии служили любимым оружием. Ну и…)

Что сказать об итоге, кроме уже сказанного? Я остерёгся лезть в психику слишком глубоко и это, возможно, послужило причиной провала. Но не стирать же цельную, интересную и вполне достойную уважения личность только ради того, чтобы выстроенный на руинах… кадавр мог в кого-нибудь запульнуть молнией?! Вот как появится у меня подходящий «материал» для опытов, которого я захочу не просто убить, а уничтожить с особой жестокостью и цинизмом — вот тогда я и проделаю трюк с полным стиранием-заменой личности, а потом посмотрю, что выйдет. Но на Йени Финра мы наложили только узконаправленное… мгм… наваждение. Не тронув основ, попытались добавить новую способность. Поиграть с верой.

Но успеха не достигли.

Если честно, никогда не забуду, как светилось лицо мага разума, когда он «играл искрами» и «стрелял молниями»… в своём воображении. Это выглядело, как самое настоящее сумасшествие — да, собственно, и являлось сумасшествием. Жуткое зрелище. Вдвойне жуткое от осознания, что вот ЭТО — результат твоего вмешательства. Я выдержал… ну, не больше пяти минут. После чего отловил смеющегося (!) мага разума и откатил назад основные изменения. Очередным ударом стало возвращение на лицо Йени Финра обычной бесстрастной маски. Больно было смотреть, как уходит детская радость, пусть даже основанная на лжи. Но когда я предложил сделать что-нибудь с воспоминаниями о наведённом психозе, он посмотрел на меня… странно. И сказал:

— Это МОИ воспоминания, Иан-па. Как воспоминания о тьме, вкусе крови, пытках и… обо всём остальном. Если я захочу что-то сделать с ними, я сделаю это сам.

Помолчал и добавил:

— Спасибо, мастер.

Я не стал спрашивать, за что он благодарит. Мне просто было слишком хреново, чтобы в такой момент задумываться о «мелочах».

Что ж. По крайней мере, феерический провал эксперимента с ускоренным овладением магией наглядно доказал: силы мира повинуются не только вере в то, что возможно, а что нет. Да и потом, с запозданием дошло до меня, с чего я решил, что если «формула веры» у меня самого работает не без осечек, то чего ради она будет работать, навязанная другому, да ещё в урезанном виде? Можно было даже не пытаться, но где там…

Идиот.

В смысле — я идиот. Неизлечимый. Балда дырявая, думмкопф, баканэко без ушей и хвоста, тупорыльник самосадский, массаракш-и-массаракш…

— Мастер, — сказал Йени Финр, — раз не вышло с магией, может, научите меня сути?

— А? — умно откликнулся я.

— Может, ты передашь мне своё знание о природе молний?

Вот оно, ещё одно задним числом обнаруженное свидетельство моего «ума»: соткать убеждённость в способности управлять молниями, даже не удосужившись дать реципиенту хоть смутное представление о том, что это вообще такое.

Ну хоть ученик попался мне, дураку, толковый. Отвлёк от самокопаний.

Молодец!

…именно тогда я впервые отработал обратную копипасту. Когда я «рассказывал Ларагу о природе света», я пользовался уже проверенной техникой. Неудача научила меня ещё и кой-какой осторожности. Ну а Йени Финр получил от меня не только знания о молниях. Разогнавшись, я с гордой миной скормил ему чуть ли не весь школьный курс физики, начиная с азов механики твёрдых тел и вплоть до той же самой оптики. Но не одним куском, а малыми порциями, чтобы материал усваивался лучше. К оному материалу, кстати, пришлось пристегнуть ещё и математику, которую у Охотников не изучали: квадратные уравнения, степенные функции, кое-что из анализа и продвинутой геометрии…

Под самый конец, на замечание о неохватности моих познаний, я рассмеялся своему визави в утратившее бесстрастность лицо:

— Если бы, друг мой, если бы! Я сейчас скажу тебе две вещи, а ты запомни их крепче, чем тот материал, который я сегодня запихнул в твою голову. Во-первых, то, что я тебе поведал о силах, действующих в материальном мире… у меня на родине всё это входит в учебный курс средней школы. Как у Охотников на первом, подготовительном этапе. Настоящие учёные, что посвятили этому жизнь, знают ГОРАЗДО больше меня.

Тут я вздохнул.

Да… совсем не отказался бы знать «гораздо больше» о мире…

— А второе, что я скажу, — и это бесконечно важнее, — не испытывай большого почтения к тем, кто просто много знает. Они подобны тем, кому повезло родиться в благородной семье: то, что таким много дано — не их заслуга! Уважай и почитай превыше прочих тех, кто не только хранит, но и умножает знание, ищет его, стремится к новому. Жаждущий учиться — и только он — способен одолеть золотую дорогу к вершинам истинного могущества.

— Я запомню, — медленно кивнул Йени Финр, пряча взгляд за сомкнувшимися веками.

…как позже выяснилось, он не просто запомнил мои неуклюжие слова. Он воспринял их как прямое руководство к действию.

Но о том, что из этого вышло, я скажу в свой черёд.

В общем, плюс-минус так оно всё и шло. Я учился, экспериментировал, терпел фиаско или, наоборот, тайком праздновал очередную победу… если же быть полностью честным, настал момент, когда я практически вернулся в привычное русло. То есть…

Короче. Это местные меня считали «рождённым в шелках», но вообще-то я гораздо больше привык к тому, чтобы мои действия и мою жизнь вообще определял кто-то другой, оставляя себе лишь психологическую отдушину в виде двуединой свободы слова и мысли. Если подумать, тут видится заблуждение, распространённое в тех кругах, к которым я принадлежу по праву рождения и воспитания: считать, что если ты хоть что-то понимаешь в происходящем, то можно стоять в сторонке, лениво поплёвывая и похмыкивая… и при этом ничегошеньки не делать. За что русские во власти, замечу в скобках, традиционно не любят русскую интеллигенцию. И за что, прошу обратить особое внимание, русская интеллигенция втайне всегда недолюбливала сама себя.