— Конкретнее… гхм. Да уж…

Вздох.

— Скажи, Ложка: что такое огонь? Что отличает его от иных стихий?

— Огонь — это цепная реакция… взаимодействие горючего вещества и окислителя… того вещества, соединение с которым при некоторых условиях позволяет горючему гореть. В воздухе в роли окислителя выступает кислород, но горение возможно не только в нём…

— Довольно! — по мере моих объяснений Лараг кривился всё сильнее. — Что тогда, по-твоему, магический огонь?

— В книгах есть куча дурацких и противоречивых определений, но я не хочу ссылаться на них. Потому что когда я призываю огонь, то просто повышаю температуру, и всё.

Кремень зажмурился, как от головной боли.

— Огонь призывает, — пробормотал он. — О Высочайший, терпения ниспошли мне!

— Да что не так-то?

— Всё! — рявкнул он, открывая глаза и снова вперяя в меня свой взгляд. — Ты похож на блядского некроманта, поднявшего труп невесты и дивящегося, почему жених отшатывается от пустоглазой дохлой оболочки! Температура, взаимодействие веществ… тьфу!

— Если ты хочешь, чтобы «некромант» и дальше путал подъём трупа с воскрешением, то ругайся дальше. Если ты этого НЕ хочешь — объясни, что не так, чёрта тебе в зад!

Лараг длинно выдохнул и словно заледенел. Поднял правую руку — и над ней заплясали быстрый танец рыжие, местами синеватые язычки…

Стоп. Они танцевали не над рукой, а НА руке. Прямо на ладони!

А Кремень уже взялся горящей рукой за рукоять мечехвата, выдёргивая его из ножен. На лезвии заплясало колдовское пламя, ставшее ярче, светлее и злее. Маг припал на колено и провёл горящей сталью по земле. Чахловатые стебли полигонной травы задымились, пережжённые в один миг, а на земле осталась багрово светящаяся оплавленная полоса.

Ещё мгновение, и он встал, а затем бросил в мою сторону мечехват. Я поймал.

— Потрогай лезвие, — велел он. Я повиновался — и без особого удивления обнаружил, что оно едва тёплое. В отличие от полосы сплавившейся земли. — Понял?

— Кажется, да.

— И что же ты понял?

— Призываешь огонь ты. А я — повышаю температуру.

Лараг фыркнул.

— Неужели сообразил? Те самые «дурацкие и противоречивые определения», на которые ты не бросил второго взгляда, позволяют понять и сделать то, чего ты, со всей своей дурной силой, повторить не сможешь. Или сможешь, у?

— Если даже смогу, то не сразу — и не без обучения. Ну так для этого я, собственно, и пошёл в гильдию: обучиться тому, что пока не умею.

— А ты интересный парень, — короткий хмык. — Дерзкий так уж точно. Что ты там ещё умеешь, кроме как… м-м… температуру повышать?

— Да так, по мелочи… например, вот.

Когда Кремень, на которого я направил руку, воспарил вверх локтя на два, выражение лица у него стало… интересное.

— А ещё вот.

Не отпуская Кремня, я запустил над нами форслайт в осветительной версии — но яркой.

— И вот.

Там, куда я протянул вторую руку, на высоте человеческого роста вспыхнула маленькая и злая звёздочка. А из неё в землю ударили с оглушительным треском электрические разряды.

Снова запахло озоном — острее прежнего.

В обратном порядке отменив воздействия, я скромно помолчал, пока поставленный обратно на землю Лараг очухается от новых впечатлений. Надо отдать ему должное: очухался он быстро, хотя и не без облегчения души богохульством с сексуальным подтекстом.

— Прости Высочайший, — тут же повинился он и сосредоточился на мне. — Слушай. Ты откуда такой вылез, чудотворец хренов?

— Откуда вылез, там меня больше нет, — огрызнулся я. — По делу есть что сказать?

— По делу… что ты ещё умеешь?

— Ещё… ну, с магией разума более-менее знаком. Исцелять могу. С немагическими субстанциями кое-какие изменения проделываю. Могу залатать дырявые носки.

— Что?

— Неужели починка носков магией Зальнаю Дамокоменскому тоже не нравилась и попала в список запрещённых тёмных искусств?

Кремень закрыл лицо ладонями.

— Умолкни! Небом заклинаю! А то я или сожгу тебя в Белопламени, или умом тронусь.

— Ты же сам спросил, что я умею. Между прочим, затянуть дыры в ткани куда сложнее, чем призвать свет или там предметы волей передвигать. Хотя ты, наверно, скажешь, что призывать свет я не умею, а умею только повышать степень освещённости. И будешь прав. От рассуждений про «чистый» свет, «нечистый» свет и «демонический» свет меня начинает забирать тоска.

— А что, — убирая от лица ладони, — по-твоему, свет не имеет множественной природы?

— Ты действительно хочешь знать, что я думаю по этому поводу?

— Не хочу, — признался Лараг. — Но я обязан это знать, раз уж…

«…меня сделали твоим куратором», — вот что он не договорил.

— Тогда так. Я, как уже было сказано, знаком с магией разума. Но если я начну излагать всё, что знаю из оптики, вслух, у меня язык отвалится. Поэтому я бы предпочёл передать тебе основы этого знания напрямую, мысль к мысли. Заодно владение этой гранью магии покажу.

Помолчав, Кремень вздохнул и обречённо закрыл глаза.

— Передавай, — сказал он. — Что мне надо сделать для облегчения передачи?

— Хм. Желательно очистить сознание. Представь молчащую, равномерно чёрную пустоту. А потом запоминай образы, которые я пошлю.

— И всё?

— Если ты про рисование на земле геометрических фигур, возжигание разноцветных свечей, пение мантр и ритуальные танцы, то этого не надо. А если бы было надо, я бы уж лучше языком поработал — всё проще. Ну что, представил пустоту?

— Да. Готово.

Ну, я и вывалил на беднягу обещанный пакет знаний по оптике. Понятие непрерывного электромагнитного спектра, физическое значение цвета, свет простой и поляризованный, видимый и невидимый, законы отражения, преломления и дифракции. А на закуску поведал о фотоэффекте, теории корпускулярно-волнового дуализма и — на примере лазеров твердотельных, газовых и жидкостных — когерентном излучении.

Где-то на середине процесса передачи пришлось ухватить Кремня форсгрипом за грудь и пояс, потому как его ноги начали подгибаться. А после окончания он отфыркивался ещё минут пять. То есть примерно вдвое дольше, чем длилась сама обратная копипаста.

Крепкий куратор мне достался.

— Ну ты… ну у тебя… святые небеса! — он наконец-то встал ровно и сам, но, похоже, даже не понял, что недавно собирался падать. — И ты ещё жаловался, что догмат о троичной природе света кажется тебе слишком сложным!

— Э, нет. Я не говорил, что он слишком сложен. Речь шла о тоске, наводимой на меня измышлениями теологов, которые отродясь даже с трёхгранной призмой опытов не ставили.

— То есть ты хочешь сказать…

— Меня, — перебил я, — учили так: теория подтверждается опытом. И только опытом. Экспериментами. Если теория не подтверждена опытом — это не теория, а просто отвлечённое умствование, в лучшем случае. А если она опыту противоречит — то это нагромождение лжи. Так вот: в знании, которое я тебе передал, нет ни лжи, ни умствований. Эту науку строили, дополняли и подтверждали при помощи множества опытов тысячи учёных на протяжении сотен лет. И в ней всё, от банального «угол падения равен углу отражения» и до свойств лазерного света, ТОЧНО. Любой эксперимент из тех, о которых я поведал, можно повторить и убедиться, что результаты соответствуют ожидаемым. От простейших до самых сложных.

— Но это не так.

— Почему?

— Потому что исход опыта зависит от ожиданий. Опыт вторичен, первична идея. Теория.

Я и Лараг уставились друг на друга.

— Тысячи учёных на протяжении сотен лет, — сказал он осторожно, — не могут повторять одни и те же действия так, чтобы они приводили к одинаковым результатам.

— Постой, — с равной осторожностью начал я. — Уж не хочешь ли ты сказать, что если я стану измерять… ну, например, протяжённость дня при помощи песочных часов, и буду уверен, что каждый чётный день длится дольше, чем нечётный…

— Так оно и будет. Для тебя. Если ты будешь твёрдо уверен в этом.