Зимняя сцена; канал с обнаженными деревьями и маленьким мостиком. На заднем плане — дома и лавка на углу. Это была картина, которую ему самому хотелось бы иметь.

В нижнем этаже размещались еще обшитый панелями холл, маленькая столовая и нечто вроде небольшой гостиной, — кабинет, пожалуй, или библиотека, которая могла предназначаться для женского будуара, когда строили дом. Очень славный маленький домик, комфортабельный и очаровательный, с прекрасно выдержанными пропорциями. Ни одна из этих комнат не была меблирована, но в холле висели другие виды Амстердама. Две маленькие картины маслом: Западная башня и Цветочный рынок у канала Сингел, товар для туристов. И три маленькие акварели, выглядевшие как рисунок серебряным карандашом, раскрашенный акварелью. Он не эксперт, конечно, но картинки премиленькие. Шрейерс Торен, Монтельбаан и Вааг, на заднем плане — гавань. Этот человек любил Амстердам, — вот и все, что знал о нем ван дер Валк.

Он нашел в погребе бумагу, дрова и щепки; черт возьми, он намерен разжечь камин. В комнате, которая станет чуть веселее и теплее и начнет выглядеть более нормальной, ему легче будет привести в порядок свои мысли.

В самом деле, почему бы ему не устроиться поуютнее? Он взял сигару и немножко шотландского виски, добавил воды перье и после первого же блаженного глотка почувствовал себя лучше. Он поглядывал на кресло, где лежал мертвец, почти дружелюбно. Я намерен познакомиться с тобой поближе», — сказал он мысленно и пустился в догадки, довольно-таки бесплодные.

Он ли правил машиной? Если правил посетитель — зловещее слово, — зачем было оставлять машину? И почему так оставлять? Зачем привлекать внимание? Означало ли шампанское какое-нибудь торжество? Для вас или для меня, возможно. Для богатого же человека, по всей вероятности, нет. Было ли это частное свидание? Деловая встреча? Женщины не носят с собой ножей с лезвиями на пружине, или носят? Носят ли? Если здесь была женщина, то очень аккуратная. Он подумал об Арлетте, которая решительно не была аккуратна.

Очень глупо приходить в возбуждение из-за таких мелочей. Этот ход размышлений завел его в тупик. Что это был за человек? Почему у него был такой опрятный пустой дом, только Брейтнер на стене? Если бы он знал это, это дало бы куда больше, чем сидеть и ломать голову над всем этим « были ли стерты следы с ножа».

А, может, он хоть чуточку заслужил, чтобы его убили?

Насколько можно еще поглупеть? Так ведь можно всю ночь бродить между двух сосен, как в детской игре.

Ван дер Валк с огорчением посмотрел на маленькую кучку пожиток. Ему бы хотелось, чтобы вопросы начали, наконец, на себя отвечать. Эти вещи были такими же безличными, как дом, — они могли появиться из карманов абсолютно любого человека. Но ему надо с чего-то начинать. Он сказал себе, что это дело из тех, которые требуют времени. Больше откладывать он не мог.

Два носовых платка, один чистый, один почти чистый. Без инициалов. Маленький серебряный перочинный ножик, кожаный бумажник, кошелек с мелочью; нигде нет инициалов. Ни чековой книжки, ни визитных карточек, ни писем, ни бумаг.

— Он что, в игры со мной играет? — пробурчал ван дер Валк сердито. — Что это еще за прятки?

Строгие золотые часы «Этерна» на черном кожаном ремешке. Обручальное кольцо. Соломенный портсигар. Кольцо для ключей. Очки. Ни записной книжки, ни карманного календарика. Ни даже водительских прав. Черт побери, водительские-то права должны быть! В машине? Ван дер Валк устал, но, наконец-то, он вышел из состояния раздражения. Это дело может оказаться жалким и глупым, как большинство дел, но он начал думать, что это не так. Это был не просто скучный обыватель. Этот странный порядок и страсть к анонимности, это наверняка умышленное отсутствие чего-то личного, персонального, — это стало его увлекать, он даже начал испытывать симпатию к этому человеку. Не означает ли это чего-то интересного, необычного, многогранного?

«Как алмаз, — подумал он. — У них такие же таинственные качества, как у людей. Сердце из огня, которое не всегда себя проявляет. Каждый — единственный и неповторимый. Но чем больше граней, тем больше света. Подобно людям, они содержат в себе, скрывают и обнаруживают разные оттенки, жар и холод, внезапную жизнь и яростный огонь. Была какая-то английская метафора относительно неотшлифованного алмаза. Людей шлифует и гранит тот образ жизни, который они ведут, люди, которых они встречают — другие алмазы. И в некоторых появляются трещинки. Немногие обладают качествами драгоценных камней. Но каждый алмаз прекрасен, странный и завораживающий. И очень редко попадается по-настоящему ценный камень. Бриллиант. Вознаграждающий за узнавание, уход, изучение, любовь. Алмазы, — он это знал, — становятся страстью». Довольный своей фантазией, он поплелся спать.

На следующее утро он рано пришел на службу; нужно было многое сделать. Сначала предстояло написать рапорт и отнести erb к боссу. Потому что сам босс должен будет написать свой собственный рапорт для шефа, главного комиссара, который управляет всем аппаратом розыска, со всеми его отделами и службами. Босс — комиссар, командующий «Службой розыска», — вроде голландского Мегрэ — будет, в теории, руководить этим расследованием, как и всеми делами об убийствах. На практике же он окажется слишком занят, во всяком случае, так говорили. Истина заключалась в том, что комиссар Самсон отнюдь не походил на Мегрэ. Он был пожилым человеком, которому оставался год до пенсии, и он любил покой. У него не было желания фигурировать в газетах и без нужды расходовать энергию. Ни похвалы, ни продвижение по службе его не интересовали — он свое отслужил.

Все дела он предоставлял своим инспекторам — если на одного из них поверх всего остального навьючивали еще и убийство, — что же, тем хуже. Арлеттё это было не по душе, но ван дер Валк считал это справедливой платой за полную свободу действий. Старый Самсон позволял вам делать все, что заблагорассудится, а если вам случалось попасть в затруднительное положение, столкнувшись с бургомистром или судьей, он вставал на вашу защиту. Упрямо, не реагируя на язвительные слова или злобные письма. И когда прибывали коротенькие меморандумы — потому, быть может, что вы огорчили личных друзей каких-нибудь важных должностных персон, — он не махал руками, а царапал под тем же местом, где говорилось: « Выясните и доложите», — старинным готическим почерком: «Занимаюсь расследованием, Самсон», — и немедленно забывал о них.

Что же касается главного комиссара — он был известен, как Его Высочество, и наводил ужас на младших инспекторов, — то это был типичный государственный служащий, которого занимали только бесперебойное функционирование и правильная грамматика на бланках. Деятельность его заключалась главным образом в преследовании подчиненных за расходование электричества, бензина и бумажных скрепок. Старый Самсон, широкоплечий, сильно поседевший, с маленькими глазками, похожий на старого барсука, с хрипловато-бормочущим голосом, исходящим из вонючего дыма его дешевой сигары, знал, как с ним надо обращаться.

Ван дер Валк написал свой рапорт, — к счастью, старик предпочитал, чтоб они были краткими, — и начал рассматривать улов. Одежда. Содержимое карманов. Куча блестящих, ярких фотографий. Медицинское заключение. Подробный план помещения из технического отдела, со всеми размерами, все в должном масштабе. Сегодня утром будет и донесение об автомобиле.

И это все? А как с установлением личности? Он потянулся к телефону.

— Кноль, свяжитесь с ребятами из фотоотдела, скажите, чтобы кто-нибудь из них отправился в морг с одеждой, которая здесь у меня, и соорудил хороший снимок для установления личности. Да, мой субъект, с прошлой ночи. Хороший снимок, чтоб выглядел, как живой.

Он встал и прошел в комнату агентов.

— Чем-нибудь заняты?

Детектив Рустенбург, крупный беззаботный малый, тихий, но смышленый, положил на стол донесение, которое изучал.

— Да нет, инспектор, я в некотором роде и рассчитывал, что понадоблюсь вам. Большой шум на Аполлолаан, но нам неизвестно, кто этот старикан. Угадал?