— Как же попасть внутрь? Ну-ка, посмотрим. Дайте мне на минутку ваш фонарик. Ага, кухня… Шпингалет на этом окне чуточку выступает; похоже, что он не совсем вошел в паз. А что, если мы подергаем его немножко… Может отойти. — Он щелкнул лезвием ножа и стал деловито ковырять окно. — Нет подходящей точки опоры, но оно все-таки поддается… Нужно что-то покрепче, ну-ка посмотрите в багажнике моей машины… Да, теперь лучше; теперь можно просунуть подальше… Порчу раму… Ага, пошло.

— Мы чертовски шумим, — сказал с беспокойством минхер Фогель.

— Действительно, это наглость с нашей стороны. — Ван дер Валк поставил колено на подоконник, подтянулся и со стуком свалился в комнату. — Дьявольски удачливый вышел бы из меня грабитель. Ключ в двери, подождите, я отопру.

Они дошли до столовой. Молчание встречало их повсюду; дом был чист, прибран и не пах затхлостью. Ван дер Валк открыл дверь столовой, зажег свет и так и застыл на месте с вытянутой рукой. Из-за плеча выглядывал Фогель, тяжело дыша разинутым ртом.

Ощущение страха, волнения, шока при виде мертвого тела там, где никого не ожидаешь увидеть, — сколько бы раз ты раньше их ни видывал. Профессиональное возбуждение, инстинктивное, натренированное переключение наблюдательности «на высшую скорость» и повышенная восприимчивость. Чувство удовлетворения от того, что не ошибся — это будет интересное дело. Ван дер Валк ощутил все это; но в то же время действительность резко одернула его. Вот человек, который несколько часов назад был живым, дышащим, с живыми глазами, ушами, носом, со своей общественной жизнью и жизнью частной, и со своей внутренней, скрытой от всех жизнью. И теперь он лежит, как мешок, готовый к тому, чтобы его толкали и трогали, фотографировали, раздевали и щупали. Чтобы, наконец, быть поданным в горячем виде на завтрак пяти миллионам буржуа. Вращается теперь в пространстве, вместе со скалами, камнями и деревьями. Без движения, без усилий.

— Спокойнее, — сказал ван дер Валк. — Мы вломились сюда, как мужики, теперь нам придется ступать чуточку полегче.

Поглядев на шторы, он включил больше света. Мужчина лежал наполовину в кресле, наполовину на полу, лицом вниз, со свесившейся головой, расслабленный. Ван дер Валк мягко прокрался вперед, дважды обойдя вокруг кресла кошачьей походкой. Комок вздувшейся на шее вены был жирным и страшным, как у свиньи, висящей в морозильнике мясной лавки. Он вовсе не был расслабленным, он был закостеневшим и скрипучим под своей мягкой одеждой. Ван дер Валк отошел к двери, все еще ступая, как кот, и с любопытством втягивая носом атмосферу смерти.

— Ладно, сынок, мчитесь назад в отделение и заставьте этих напыщенных типов пошевелиться. Это их разбудит. Мне нужна вся вспомогательная служба, врач, санитарная машина, аварийная бригада. Фотографии, отпечатки, ребята с инструментами; тут понадобится вся современная техника. — По его голосу трудно было судить, такой ли уж он страстный поклонник современной техники. — И мне немедленно нужен полицейский в форме, чтобы он стоял у входа и не пускал сюда народ и чтобы никаких грязных пальцев на этой машине.

Минхер Фогель имел возбужденный вид, ван дер Валк выглядел взволнованным не больше, чем кондуктор трамвая, принявший фунтовую бумажку за четыре пенни. Печально. «Странный тип», — подумал минхер Фогель; и он был не первым, кто так думал.

— Газетчики не заставят себя ждать, как только соседи заметят появление наших ребят. Это им придется как раз по вкусу. Ну, не стойте же, малыш. Давайте, действуйте!

Ему не хотелось сидеть или расхаживать по комнате; он стоял, заложив руки в карманы, ему и курить не хотелось. С надеждой пошарил он в кармане и обнаружил две мятные лепешки, завернутые в обрывок фольги. Не долго будет окружать его тишина. Этот парень скоро вернется. Ему хотелось как можно лучше использовать то, что у него было. Он пососал свои лепешки.

« Этот малый мертв уже порядочно времени; с прошлой ночи, вероятно. Машина, видимо, его. Когда он висит вот так, вверх ногами, мне не видно, что же послужило причиной его смерти. Пистолет малого калибра, быть может? Умер совсем внезапно. Если здесь и были какие-нибудь интересные запахи, они уже давно выветрились. Жаль. Есть ли что-нибудь в этой комнате, что не будет через несколько минут зацапано фото-вспышками, моментальными снимками? Нет. Слишком поздно. Жаль. Все утратило свежесть. Кровь высохла, шампанское выдохлось, огонь погас, духи испарились, празднество окончено. Ничего не опрокинуто, ничего не помято. Никаких признаков спора, не говоря уже о драке. Здесь были двое; и один из них умер, а второй ушел. И снаружи машина. Почему снаружи машина? »

Когда минхер Фогель вернулся, несколько запыхавшись из опасения, что он что-нибудь пропустит — это было его первое убийство, и он очень старался припомнить все, чему выучился в спецшколе, — и обнаружил, что инспектор все еще стоит там, где он его оставил, жуя, — нет, хуже, посасывая — мятную лепешку, из него словно воздух выпустили. Мало того, ван дер Валк еще сильнее возмутил его, послав в ближайший автомат за новым тюбиком мятных лепешек. Если бы он знал, что его пошлют покупать сласти, как шестилетнего малыша для мамочки, он бы так не торопился.

«Любопытная комната, — думал ван дер Валк. — Кое-что в ней сразу же вызывает вопросы. Много было затрачено денег и усилий, чтобы сделать ее удобной и пригодной для жилья. Но она абсолютно не выглядит обжитой. Здесь жил богатый человек, но что он здесь делал? Почему он здесь жил?»

В комнате был открытый камин — прихоть богача в Голландии. Он был сделан из больших неотшлифованных камней, скрепленных известкой. И тут же. широкая каминная доска из дуба, грубо сработанная на вид. Большая старинная кочерга и каминные щипцы из кованого железа. Полуобгоревшие поленья, много золы. Возле камина старинные голландские часы Заанзе с медным рельефным циферблатом и гирями на цепях. Все это должно было создавать иллюзию сельского домика. Старая карта в раме. Толстые свечи в подсвечниках. Два тяжелых дубовых кресла. Комплект карт для игры в таро в рамках над каминной доской. Ковриком перед камином служила шкура белого медведя.

Это была большая длинная комната, разделенная одним из книжных шкафов красного дерева, застекленных с обеих сторон. Часть ее, примыкающая к двери, была обставлена по принципу полного контраста. Здесь мебель была современной и дорогой. Длинная, низкая и широкая. Кресла и диван-кровать, обитые красной кожей. Лампы с цилиндрическими абажурами из плетеной травы, кофейный столик. «Достаточно длинный, — подумал он угрюмо, — чтобы установить на нем гроб».

Японский поднос с шотландским виски, вермутом «Лиллей» и бутылкой перье. На длинной стене висела написанная яркими красками картина. Похоже на Брейт-нера, неужели это подлинник? Хотелось бы ему это знать. Бутылка шампанского лежала в ведерке для льда, два хрустальных бокала. Очень мало книг. Никаких признаков профессиональных занятий. Никаких признаков жены, — да и вообще женщины, если на то пошло.

На улице с шумом появились машины. Ворвался фотограф, будь он проклят!

— Хэлло! Что у нас тут? Любовное гнездышко?

— Возможно; я еще не был наверху.

— Его застрелила женщина?

— Жду, что скажет доктор.

Вспышка за вспышкой этого жесткого, ужасающего света; почерневшие лампочки бесшумно упали на ковер.

«Интересно, может ли это быть подлинный Брейт-нер?» — думал ван дер Валк. Он бегло оглядел верхнюю часть дома, но больше трупов не обнаружил.

У доктора не было никаких ложных чувств и очень мало сожалений.

— Сделали свои снимки, вы, Картье-Брессон, известный французский фотограф-художник? Тогда помогите мне. Возьмитесь-ка за него и переворачивайте. Достаточно окостенел. Поставьте его, как шезлонг, вот так. Теперь давайте посмотрим, ух ты!

В груди мужчины, посланный вверх, между ребер, либо с ужасающим везением, либо с ужасающей умелостью, торчал карманный нож с лезвием на пружине. Заколоть человека ножом не так легко, как это может показаться на первый взгляд.