Он кивнул Марте и вышел прежде, чем ребята успели хоть слово сказать. Но не сбежал, вот в чём штука. Просто дал им шанс и удалился.

Совсем другой Штоц, подумала Марта. Этого я никогда раньше не видела. Но, ох, если по-честному — да что я вообще о нём знаю?..

— Пусть себе как хочет, — сказал Дрон. — Нифига я не буду переписывать. Не нравится — и пожалуйста. Выложу у себя в дневнике.

Жук кашлянул и виновато посмотрел на Марту.

— Слушай, Дронище, ты, конечно, старался… но, в общем… господин Штоц… в смысле, цензор… он же не дурак. Правда, Марта?

Дрон скрестил руки на груди и оттопырил нижнюю губу:

— Не дурак, а придурок! Про горшочки все слышали, нечего тут!.. А насчёт Драконьих Сирот я даже специально узнавал. Пусть не свистит.

— Он не свистит, — внезапно вмешался Пауль Будара. Всё это время он стоял чуть в сторонке, с таким видом, будто всё это его ни разу не касается. — Он, — нехотя добавил мальчик, — серьёзно. Серьёзней некуда.

— Это из-за подачи. — Марта пододвинула стул, села и махнула рукой, мол, вы-то чего встали, давайте, за работу. — Я тоже хороша, прошляпила. А господин Штоц мог бы закрыть глаза на это, но не стал. Потому что относится к нам как к настоящим журналистам.

Дрон фыркнул:

— Да ну? Ты читала «Свежие факты»? Или «Вечерний Ортынск», например? Они и не такое печатают.

— А мы, — рявкнула Марта, — не печатаем!

Взять бы и треснуть по башке этого тупицу. Просто взять и треснуть! Как будто она не знает, что за хлам печатают в «Фактах» и «Вечёрке». Сочувствуешь малявке, а он ещё хамит. И Штоц, великий педагог, вовремя вспомнил, что принципиальный; а вчера на уроке за милую душу рассуждал про «не критиканствовать и хранить свои исконные традиции».

— Если мы договорились, что рассказываем только о фактах, то давай факты. — Марта придумывала на ходу. — Материал мне нравится. Только придётся над ним поработать, поставим в следующий номер. Во-первых, постарайся выяснить, кто и что говорит, и откуда такие слухи. Во-вторых, про Сирот. Что там было, какие есть свидетельства. С цитатами, что ли… но чтоб не скучно было. Сумеешь?

Дрон снова фыркнул, но уже по-другому.

— А он опять зарежет?

— Если будут факты — куда он денется!

— Это всё ладно, — вмешался Жук, — но теперь у нас дырка на полосе. И чем будем заполнять? Нет, Утюг, спасибо, твоих стихов и так хватает…

Марта оставила их разбираться, тут они уже могли и без неё. Главное — с кризисом вроде бы разрулили: Дрон, хоть и обиженный, горел теперь не жаждой мести, а желанием доказать, что на что-то способен.

Марта вышла в коридор и по скрипучему паркету зашагала в дальний конец, к балконной двери. Дверь была покрыта многочисленными слоями краски, из-за чего плохо закрывалась, в коридоре вечно гуляли сквозняки, с балкона тянуло куревом. Сам балкон был причудливой конструкции: в одних местах узкий, в других широченный. Почему так, наверное, знал один только вахтёр, дедушка Алим, но Марта всё забывала спросить.

— Ну наконец-то! — сказал Штоц, едва она оказалась возле двери. — Не слишком ты спешила.

И прежде, чем Марта успела хоть словечко вставить, продолжил:

— Нет, разумеется, по делу. Я понимаю, ты занята. Да. Да. Именно. Именно об этом.

Голос его становился то громче, то тише: Штоц расхаживал по балкону вдоль стены. Марта замерла: попытаешься бесшумно убраться, паркет наверняка заскрипит и тебя выдаст, а если постучать и войти… Он же этого разговора ждал, небось. Нехорошо прерывать, мешать человеку. Подождём пару минут, сейчас суббота, в коридоре никто не появится. Никто не увидит, что Марта подслушивает.

А если присесть и тщательно перешнуровать кроссовки, то и Штоц не увидит сквозь стекло двери.

Она присела и начала перешнуровывать — один, затем второй.

— Послушай… — говорил Штоц. Собеседница делать этого явно не собиралась, и тогда он повторил, уже громче: — Нет, ты послушай! Что происходит — я вижу, не слепой. Меня интересует: почему. И не говори, что ты — в столице-то! — ничего не знаешь. Насколько всё серьёзно?.. Даже так? Да, явились. Пока ничего особенного, приглядываются и принюхиваются. Не думаю. — Он засмеялся сухим, злым смехом: — Пусть попробуют. Но я подозреваю, им скоро и без того будет чем заняться. Время они уже упустили, а теперь добавили себе проблем. Нет, вы в столице этого пока не чувствуете, повезёт — до вас и не докатится. Но на всякий случай позаботься о документах для Альфреда. Лучше за море. С этим я вам вряд ли сумею помочь, не в нынешнем моём положении, но если вдруг — дай знать, попытаюсь. Да-да, я знаю, ты и сама способна. Но всё-таки при малейших… да, просто позвони или напиши. В конце концов, это и мой сын. Нет, ничего не передавай, мы же решили: лучше как есть. Да. Спасибо. Береги себя.

И тут Марта услышала, как в противоположном конце коридора лязгнул замок. Подорвавшись, она потянула на себя балконную дверь и выскочила наружу.

— Марта? — невозмутимо спросил Штоц. Он стоял слева от двери: прислонился плечом к стене и с задумчивым выражением на лице вертел в пальцах мобильный. — Ты бы вела себя поосторожней.

Ох, подумала Марта, он знал. Знал, что я подслушиваю.

Мочки ушей аж покалывало, сами они раскраснелись, прямо пылали.

— Взяла бы чуть больший разгон, — продолжал Штоц, — могла и выпасть, перила здесь хлипкие. Я давно им говорю, но кто же слушает, никому ни до чего дела нет. — Он наконец спрятал мобильный и кивнул Марте: — Разобрались со статьёй?

— Будет другая. — Вдаваться в подробности ей совсем не хотелось. — Они уже пишут.

— А с этой? Ты объяснила, что с ней не так?

— Да. Извините, я должна была ещё раньше сообразить — и поговорить с Дроном.

Штоц отмахнулся:

— Ерунда, бывает. Но давай постараемся впредь обойтись без всех этих «говорят, будто». И особенно без сказок из прошлого.

Марта кивнула, слегка растерянная. Сказки-то ему чем не угодили?

— Вот и славно, — сказал Штоц. — Ну, пойдём трудится? Или ты хотела меня ещё о чём-нибудь спросить?

Ага, подумала Марта. Хотела. Очень хотела. Но больше не хочу, извините. Сама как-нибудь разберусь.

Правда, как именно, — она ещё, если честно, и понятия не имела.

— «Унзер Ланд, — негромко повторяла Марта, — унзер Ланд вирд фон дем вайзестен, гутхерцихьстен унд герехтестен Херршер регирт Циннобер».

Вроде бы простая фраза, но никак не запоминалась. И это ж только самое начало темы, которую к понедельнику — умри, но выучи. Потом ещё тесты по ней писать, и не раз.

Наверное, если бы сидела в гараже, учить было бы проще. Но оставлять отца одного с Элизой Марта не решалась. Прежний пирог закончился — только ведь мачеха приволокла новый пакет яблок. Наверняка подарочек от господина засранца Будары. Кушайте, господин Баумгертнер, поправляйте здоровье.

Она отодвинула учебник, встала, чтобы размяться. За окном местные мальчишки о чём-то отчаянно спорили, взмахивали руками. Даже отсюда Марта узнала долговязого Жирафа — вечного тихоню и мечтателя. Сейчас его придерживали двое или трое приятелей, и сперва Марта решила, что Жирафу от кого-то крепко досталось, а потом сообразила: нет же, наоборот, это он рвётся в бой. Перед Жирафом стоял низенький, полноватый Шуруп, его лучший — и как бы не единственный — друг. Судя по позе, Шуруп свой выпад уже сделал и теперь ждал ответа. Даже предвкушал его.

Марта не сдержалась и ущипнула себя за руку. С ума они там посходили, что ли?! А может, оба влюбились в одну и ту же девчонку?.. хотя нет, втрескайся Жираф в кого-нибудь — и об этом знала бы вся школа, вспомнить хотя бы, как он в девятом классе на целых три недели решил, что жить не может без Ники… ох и посмещище же из себя устроил!..

Проезжавшие по улице машины уже включили фары, свет их ложился жёлтыми полосами на лица мальчишек — и тогда казалось, что это вовсе не лица, а маски. Застывшие, древние маски, как в античном театре. Одна маска — одна эмоция… Испуг. Растерянность. Предвкушение. Злорадство. А ярче всего — ненависть, как бы усиленная взаимным отражением в лицах Жирафа и Шурупа.