Тут он заметил госпожу Казатул и кивнул ассистенту:

— Займитесь.

Девочек подвели к столу напротив, где уже лежала чуть кренящаяся на бок, рассыпчатая гора медкарт. Ассистент принял все три, пролистал, останавливаясь то там, то здесь. Сказал, не поднимая взгляда:

— Можете идти, спасибо.

— …и поменьше разговоров, — продолжал врач, — ну, да это вы и сами понимаете. Обязан, однако, предупредить: в случае недолжного поведения возможны… скажем так, рецидивы. Вплоть до обострения, грозящего летальным исходом.

Выходя, Марта обернулась. Женщина в платке слушала, дробно кивая; парень — тот самый брат Тамары? — стоял рядом, тяжело навалившись на костыли и глядя мимо врача, на дешёвый календарь с репродукциями древних батальных полотен. Ассистент положил карту Ники в общую стопку, а вот такие же Аделаиды и Марты — в отдельную, поменьше; в ней было хорошо если три-четыре другие карты.

В коридоре Марта вдруг обнаружила, что никакие отговорки для подружки ей не нужны. Ника оживлённо обсуждала с молоденькой госпожой Казатул и Аделаидой новый сезон «Дорогих слёз», эпизоды первый и второй. То ли понимала, насколько необходимо отвлечь сейчас Штейнер от воспоминаний об осмотре, то ли намеревалась ни на минуту больше не оставлять медсестричку одну с изумрудноглазым господином Вегнером.

Так или иначе, Марта была наконец свободна! Вместе с богатырями она поспешила к выходу — тому, что вёл из левого крыла сразу к трассе. На остановке была толчея, едва впихнулись. Она ехала, уцепившись за поручень, и почему-то вспоминала тот день на поле — как сама себе намечтала всякой чепухи, поддалась мгновенному порыву. Что-то мешало, тревожило, как камешек в туфле.

Только Марта пока никак не могла сообразить, что именно.

Всё складывалось — лучше не придумаешь. Если бы не медосмотр, они попали бы к Стефану-Николаю домой одновременно с Уной, его младшей сестрой. А так их встретил только дед — человек широких взглядов, ветеран Второй и Третьей крысиных войн, герой, лично спасший Нусскнакера-младшего во время Падения игл. Об этом, впрочем, вспоминать он не любил — как и о годах, проведённых в одном из тогдашних артыков. В артыки, насколько знала Марта, отправляли людей опасных и неблагонадёжных, преступников, и что там делал господин Клеменс, она понять не могла, а расспрашивать было неловко.

Бабушек дома не оказалось, но роль заботливого хозяина дед исполнил легко и охотно: он напоил ребят чаем, а когда узнал, что те задержатся по крайней мере на час, выгнал их с кухни и заперся изнутри.

— Ну держитесь, — сказал Стефан-Николай. — Он тут на днях новый рецепт раскопал…

— Нам же ещё за остальными костями!..

Марта пожала плечами:

— Смирись, Чистюля. Как будто не знаешь: от нас тут уже ничего не зависит. И вообще, я вот лично жрать хочу, а господин Клеменс готовит вкусно. Но ты, если так не терпится, можешь бежать на поле прям сейчас, мы догоним, не бойся.

Чистюля на это издал губами протяжный и немелодичный звук, после чего заявил, дескать, вместо того, чтоб время терять — давайте к делу.

И они пошли в лабораторию, молоть кости.

Надо сказать, комната Стефана-Николая могла человека неподготовленного ввести в состояние восхищения, ужаса или паники — зависело исключительно от склонностей конкретной личности. Вообще квартира Штальбаумов была огромной и суперсовременной, с семью комнатами, просторным гостевым залом (скорее напоминавшем Марте салон магазина подарков), с двумя длиннющими балконами и одним коротким, с аквариумами вдоль стен и картинами на стенах… словом, с точки зрения Марты, квартира эта была местом, наименее приспособленным собственно для жизни. Исключение составляло лишь то, что являлось владениями Стефана-Николая: упомянутые выше комната да короткий балкон.

В этой комнате всегда пахло чем-то странным. Химикалиями, малиной, древними книгами, мокрым мхом, шоколадом, горелой пластмассой, а вот сегодня, например, — свежим кофе. Сама комната представляла из себя узкое пространство, оставшееся после того, как сюда втиснули кровать, стол размером со школьную доску, а также — высоченную стенку, забитую тетрадями, приборами, коробками, инструментами, пустыми и заполненными всякой чепухой банками… Возмутительней всего было то, что Стефан-Николай совершенно точно знал, где и что у него лежит; это напоминало выпендрёж и фокусничество, и азартный Чистюля не терял надежды когда-нибудь поймать приятеля на невнимательности — но пока терпел сплошные фиаско.

На балконе же Стефан-Николай оборудовал лабораторию — и это была ого-го какая лаборатория! Небось, не в каждом институте такая есть, о школах и говорить нечего.

Никто из Штальбаумов не допускался в эту святая святых — за исключением мелкой, вредной, но совершенно неотразимой Уны. И действовать следовало быстро, пока она не явилась из школы.

Откуда-то с верхней полки Стефан-Николай добыл ручную мельницу, из-под кровати вытащил костедробилку. Содержимое рюкзака и сумок вывалили на стол, рассортировали. Мелкие зубы и фрагменты следовало спрятать, наиболее крупные — перемолоть и тоже спрятать.

Чистюля при виде мельницы только вздохнул. Хотя официально использовать драконовы останки было запрещено, их, конечно же, добывали и пускали в дело. По интернету гуляли советы о том, как обезвредить кости, там можно было найти схемы мельниц и костеискателей, рецепты драковухи, рассказы об удачных попытках переплавить кости в червонное золото и о том, как из них вытачивать детали ко всяким хитромудрым механизмам, очень полезным, просто незаменимым в быту. Костным порошком пытались травить крыс, тлей, долгоносиков, его использовали при химиотерапии; из костей делали клавиши для особо дорогих фортепьяно с безупречным, манящим звучанием, амулеты от уныния и малодушия. И конечно, на ортынских рыночках кое-чем приторговывали — негласно, как бы совсем с другими целями. «Хотите оригинального щелкунчика, ага, в виде генерала Нусскнакера, это и патриотично, и практично. В большой семье, как известно, челюстью не щёлкают, ха-ха», — а потом ведь это уже твоё, не продавца дело, что ты на самом деле колешь стальным генералом, орехи или кости. Или просто держишь в виде украшения на буфете, а вы что подумали, господин проверяющий егерь?..

Но стоило всё это добро недёшево — и Чистюля, если уж лишился мельницы, то надолго. Теперь вообще его находка из сокровища превращалась в бесполезную, даже опасную вещь. Конечно, не один Губатый торговал в Ортынске порошком из драконовых костей, но после сегодняшнего случая остальные перекупщики затаятся, дураков нет.

— О, глядите-ка, глядите! — Чистюля оторвался от попыток расколотить очередной волнистый зуб и сделал погромче звук на широченной плазме, что висела над столом. Телик они включили, чтобы не привлекать внимание господина Клеменса. Да и новости надо было послушать.

Их как раз и передавали. Доблестный егерь, вздрагивая щеками, сообщал, что в результате планового обыска в одном из гаражей на улице Трёх Царей обнаружены подпольные склад и фабрика по переработке драконовой кости. Преступная группировка, причастная к созданию и использованию упомянутых склада и фабрики, задержана, ведётся следствие.

За спиной егеря видны были гаражи — в том числе и отцовский; вокруг толпились зеваки, но выглядело всё так, будто в остальные никто не совался, только в тот, который принадлежал Губатому. И на дворе, когда снимали сюжет, было утро, никак не полдень.

— Они всё знали заранее, — сказал Стефан-Николай. Он как раз добывал из недр стенки всяческие ёмкости для хранения порошка и зубов. И явно был не в восторге от новостей.

— Так это ж здорово! — хмыкнул Чистюля. Приналёг, нажал. Откинул стальную челюсть и принялся вытряхивать обломки в миску, из которой их потом выбирала Марта. — Значит, все довольны. Егеря раскрыли крупное дело, Губатый не сдал своих приятелей…

— Но кто-то, — тихо завершил Стефан-Николай, — вбросил ошибочную информацию. Про обыск после обеда. Понимаешь?