Ну, оно и изменилось. Так изменилось, что теперь Марта ломала себе голову, как бы об этом ему сказать. И говорить ли вообще. В конце концов, не её дело. В конце концов, пусть сами как-нибудь.

Да, и была ещё одна причина молчать. Она это только вчера сообразила, глядя на кувшин в его руках. Почему-то вот по ассоциации пришло в голову.

В семье мачеха всегда зарабатывала больше. Парикмахерская была государственная, с лицензированными ножницами, с ежемесячной проверкой качества, инвентаризацией каждые полгода и всем прочим, что полагается. Ну и платили там на уровне. И то последние годы приходилось перебиваться.

А если отец подаст на развод? Прожить-то они и вдвоём проживут, не вопрос. Но про поступление в столичный универ можно сразу забыть, Марта — не Стефан-Николай, у которого самая большая проблема — выбрать уже наконец факультет и будущую профессию. У Марты в этом плане тогда всё будет очень просто. Никаких проблем: продавщицей в ларёк какой-нибудь, бухгалтером, воспитательницей в детсад, медсестрой. Богатый спектр возможностей. А главное: это значит, что будешь ты, Марта, жить в Нижнем Ортынске до седой немощной старости, повезёт — выскочишь замуж за слесаря, врача или егеря, такого, чтоб не слишком пил, нарожаешь ему двух-трёх слесарят или егерят, вкалывать будешь с утра до вечера, потом дома постирать-приготовить, и так до пенсии, если дотянешь, и неясно ведь ещё, что хуже.

Да и что тут плохого? Все так живут. Ты вон даже любишь возиться с детьми. Можно подумать, в столице чем-то лучше. Дело ведь, сказала она себе растерянно, вообще не в столице и не в Ортынске. В чём-то другом дело, только я не знаю, не могу пока понять — в чём именно.

И вообще — при чём тут это?! Мачеха, Людвиг мордатый, отец — вот в чём дело! В предательстве, во лжи! А ты, дура, про себя да про себя. Вот, значит, что для тебя важнее всего?! А на отца тебе плевать, признайся, плевать же, да?

Марта шагнула вперёд и сказала:

— Знаешь, пока тебя не было…

Он вздрогнул, поднял на неё удивлённый взгляд, как будто сообразить не мог, откуда Марта вообще здесь взялась.

И в этот момент лязгнула входная дверь, потом вторая, зазвенели ключи, брошенные на полочку под зеркалом.

— Ну что вы тут? — спросила Элиза с порога. — Ужинали? Марта, поставь чайник. Эти идиоты помотали мне нервы. Завтра нужно будет отпрашиваться и идти оформлять заново заявку, бланков у них нет и вообще ничего нет, в том числе мозгов.

Говорила она холодно, в этой своей надменной манере, которая Марту дико бесила. Но что-то было не так, не в словах и не в тоне, каким они были сказаны, а во взгляде.

Как будто Элиза боялась. Как будто ожидала увидеть в квартире не отца с Мартой, а чудовищ каких-нибудь, — и вот теперь испытывала сильнейшее облегчение.

Ну да, подумала Марта, она-то решила, что я всё ему расскажу. А я, дура…

Она могла ещё всё изменить. Сказать прямо сейчас, при Элизе, и пусть бы катилось всё к чёрту.

Но Марта просто кивнула и пошла ставить чайник.

Потому что отец уже не смотрел ни на неё, ни на мачеху — он крутил в руках змееголовый этот кувшин и хмурился, словно видел его впервые в жизни.

После истрода Ника решила, что ей срочно нужно в вестибюль, посмотреть расписание. А вдруг изменилось? — в начале года такое бывает. И вообще, если Марта не хочет, может с ней не ходить.

Марта пошла. С Никой на самом-то деле было интересно. Многим она казалась глуповатой, но Марта знала её с шести лет и понимала: тут другое. Ника напоминала ей волшебную птичку или вот Аделаиду, кстати: жила в собственном мире, по особым законам, свято верила, что и другие по ним живут. Для неё этот парень с мобилкой — уже наверняка физрук, которому на роду написано в неё влюбиться — и всё, что это повлечёт за собой.

И мирозданье, разумеется, уже готовит им новую встречу, нужно лишь не сидеть сложа руки.

Как ни странно, мироздание действительно откликалось на Никины ожидания и запросы. Словно робело перед ней, не смело огорчить.

Вот и теперь — они с Мартой даже не успели дойти до расписания.

— Девушки, я что-то запутался: где тут у вас медпункт? На втором или на третьем?

Он стоял на площадке между этажами, под выцветшей мозаикой, на которой предки ортынчан — набранные крупными квадратиками и напоминавшие фигурки из старой компьютерной игрушки — превозмогали таких же угловатых псоглавцев, сеяли хлеб, ловили рыбу и почему-то запускали в космос пассажирский самолёт.

Первое, на что обратила внимание Марта, были глаза. Изумрудные, чуть насмешливые, очень внимательные. Кошачьи, сказала она себе. Хоть и зрачок не вертикальный, а всё равно, не в зрачке дело.

Одет он был — да, попроще: серые брюки, серый костюм. В левой руке держал кожаную папку на молнии.

И лицо у него было совершенно не запоминающееся: нос с едва заметной горбинкой, аккуратная стрижка, ровная линия губ, уши — обычные уши, каких сотни тысяч.

И что Ника в нём нашла?

— На третьем, конечно! — сказала Ника. — Но раньше был на втором, многие до сих пор путают, это ничего. А вам зачем? Вы новый врач?

Он засмеялся — тихим, бархатным смехом.

— Нет, — ответил, — не врач, разве я похож на врача? Хотя кое-что общее у нас есть. Я ваш новый… как это у вас называется? Обжора?

Марта с Никой переглянулись.

— А, — догадалась Ника, — вы имеете в виду — обожемойчик. — Она хихикнула и тут же покраснела: — Извините.

Он махнул рукой:

— Всё в порядке. Придумал кто-то название, да? «Основы безопасности жизнедеятельности». «Жизнедеятельность», надо же! Ну, всё это, в общем-то, ерунда. Главное — суть, вот ею мы и займёмся. Так на третьем медпункт?

— Да, там повернуть, потом за живым уголком ещё раз… Давайте лучше покажу, а то запутаетесь. Вас, кстати, как зовут?

И в этот момент случилось что-то странное — или наоборот, вполне заурядное и предсказуемое. Изумрудноглазый моргнул, взгляд его мягко скользнул от Ники выше, к упомянутому третьему этажу. К выходившим на лестницу Дане и Аделаиде.

То, что Аделаида до сих пор как бы жила в Ортынске, каким он был полвека назад, не делало её изгоем. Вот с Даной, например, она сразу же нашла общий язык. Рядом они смотрелись странновато: высокая, хрупкая Аделаида и пухленькая, добродушная Дана. «Лебедь и хомячок», — шутил Стефан-Николай.

Они действительно привлекали к себе внимание, но кошачий взгляд господина обожемоя на Дане даже не задержался.

А вот на Аделаиду он смотрел целых три секунды — прежде чем повернуться к Нике с вежливой, внимательной улыбкой.

— Да нет, спасибо, я сам найду. Надо же привыкать к этим вашим лабиринтам. А зовут меня Виктор. Виктор Вегнер.

— Господин Вегнер, а…

— Простите пожалуйста, мне нужно бежать, я и так испытываю терпение вашей медсестры. Говорят, она у вас дама суровая и бескомпромиссная, не хотелось бы в первый же день подставляться.

Ну, побежать он не побежал, но действительно быстро и проворно зашагал наверх. На проходившую мимо Аделаиду и не взглянул, но Марта видела, по спине поняла, что это был особый не-взгляд. Очень старательный.

— Думаешь, он меня заметил? — спросила Ника. — В смысле — по-настоящему. Ой, ну ладно, ладно, я сама знаю: он пялился на нашу спящую красавицу. Но… она же слегка того. С тараканами. По-моему, у неё ни шанса, а?

Марта со вздохом покачала головой:

— Не будь дурой, он старше тебя как минимум лет на семь. Для него это вообще подсудное дело. Тебе же восемнадцать только в следующем августе.

— Можно подумать! Пф! Если у тебя через неделю, по-твоему, уже и взрослая, да? А про семь лет — так знаешь, вон у Серкизов разница вообще в пятнадцать — и ничего! Потому что настоящая любовь — она выше всяких условностей!

Марта хмыкнула, но дипломатично промолчала. Кажется, в настоящую любовь она перестала верить примерно тогда же, когда и в Деда Морозко. С другой стороны, спорить с Никой настроения сейчас не было.