К Г Б. Больше меня никто не знает.

К П С С. Значит, его нет.

Хлопает дверь, появляется В т о р о й с в я щ е н н и к.

К П С С (падает на колени). Батюшка, грешна я! Молодая была — дура. Не ведала, что творила. Бес попутал, змей горыныч гадкий. Вот он стоит перед вами. Отрекаюсь от него, батюшка, от врага рода человеческого. Отрекаюсь! (Неистово крестится.)

К Г Б (падает на колени). Батюшка, врет все, гадюка! Не верь ни единому слову.

К П С С. Провокация, батюшка. Деструктивный элемент. Врет на каждом шагу, ничего святого за душой.

К Г Б. Все по ее наущению, батюшка. Сам по себе овцы не обижу.

К П С С. Отца зарежет, мать в тазу утопит. Народу сгубил немыслимо. Батюшка, позволь ручку поцеловать.

К Г Б. А мне вторую, батюшка. Вас, батюшка, как по батюшке?

В т о р о й с в я щ е н н и к. Майор Сидоров, товарищ генерал!

КПСС и КГБ поднимаются, отплевываются.

К Г Б. Сколько вас в лавре?

В т о р о й с в я щ е н н и к. Это — Лубянка, товарищ генерал, внутренний дворик. Вы вчера приказали замаскировать все под лавру.

К П С С. Надо же так напиться!

КГБ делает Второму священнику знак, тот уходит.

К П С С. А все равно на душе чище как-то стало, светлее как-то. Летать хочется.

К Г Б. Покаялись, вот и легче на душе.

К П С С. К Богу ближе стали. Не то что в восемьдесят пятом году.

КГБ недоуменно смотрит на КПСС.

К П С С. В восемьдесят пятом-то напились.

КГБ недоуменно смотрит на КПСС.

КПСС Перестройку-то начали.

К Г Б. А-а! Надо же было так напиться!

Обнявшись, уходят.

— Ну что, русский, загадочная твоя душа, не выпьешь ведро водки?

— Ведро и лошадь не выпьет.

— Лошадь не выпьет, а ты-то — русский!

— Ну а зачем мне?.. Ни с того ни с сего… Смысл какой?

— Смысла никакого нет.

— Домой придешь как свинья, посуда вдребезги. Кому я чего докажу?

— Никому ничего ты не докажешь.

— Если бы ради какого-то большого дела.

— Именно что ни для какого дела. Просто так.

— Получается — все против того, чтобы мне пить.

— Получается, что так. Ну, тогда извини.

— Стой! Вот когда все против тебя, обязательно надо выпить. Давай ведро.

— Загадочный народ! Зато теперь никаких забот тебе.

— Самая теперь забота нам.

— Какая?

— Это тайна.

— Скажи.

— Это — русская тайна!

— Скажи, я никому. Какая тайна?

— Где достать второе ведро.

— Зачем?

— А вот этого даже мы не знаем.

Будто вышел я на улицу купить чего-нибудь… но почему-то с ведром. Из ведра курица выглядывает. Тут же подходят двое… двухметровые… босиком, но в милицейских фуражках. Спрашивают:

— Откуда у вас золотые яйца?

Я говорю:

— С чего вы взяли, что у меня золотые яйца?

Они раз в карманы ко мне и достают три яйца золотых — «пройдемте».

Садимся в машину, смотрю — господи! Я ведь в одних трусах, откуда карманы-то? И потерял сознание.

Очнулся в комнате — дверей нет, вместо окон портреты руководителей, за столом трое в полувоенном, все рыжие, сам я напротив на табурете. В углу часовые, те самые, что вначале встретились… двухметровые.

Спрашивают:

— Вы в наших рядах по убеждению или из-за корысти?

Я, конечно, говорю:

— По убеждению.

— Тогда скажите, готовы ли вы за свои убеждения отдать жизнь?

Я спрашиваю:

— Чью?

— Свою.

Я говорю:

— Нельзя ли стаканчик водички?

— Пожалуйста.

Пью, тяну время. Самый рыжий, который посередине у них, спрашивает вдруг:

— Вы вообще-то за новую линию?

Я говорю:

— Я всегда за новую линию.

Конопатый с краю полистал какие-то бумаги, говорит:

— Врет он все, он за реформы, а не за новую линию.

У меня поехало в голове — какая-то новая линия, а я не знаю, говорю:

— Реформы — это же шок один, бестолковщина. Я за новую линию принципиально.

Конопатый встает:

— А их две новых линии, вы за какую?

Я говорю:

— Нельзя ли стаканчик водички?

— Пожалуйста.

Сидят, ждут. Допил — была не была, — говорю:

— Я за первую линию.

Конопатый:

— А мы за вторую.

Часовые, слышу, затворами лязгнули. Говорю:

— Мы же сидим напротив друг друга, та, что с моей стороны первая, с вашей будет вторая. Нельзя ли еще стаканчик водички?

Самый рыжий налил полстакана, говорит:

— Надоели вы нам со своей водичкой. Давайте заканчивать. Если вы человек с убеждениями, то прямо ответьте, вы с нами…

Я говорю:

— С вами!

Он мне:

— Не перебивайте, дослушайте до конца. Вы с нами…

Я говорю:

— С вами!

Он:

— …или с демократами и коммунистами?

У меня второй раз в голове поехало. Хорошо конопатый выручил. Он бумаги листал, листал и вдруг спрашивает:

— Кстати, вы с какого года рождением, гражданин Розенблат?

Я говорю:

— С пятьдесят четвертого, только я — Сидоров.

Они побледнели все разом, поворачиваются к часовым:

— Разве это не Розенблат?!

Я тоже вскочил, кричу:

— Что ж вы сделали, гадины?! Вы ж не того захватили, кого надо!

Часовые вдруг говорят самому рыжему:

— Товарищ Розенфельд, эта сволочь так похожа на нашего Розенблата! Сейчас мы моментом все исправим.

Поставили меня к стенке и отсчитывают десять шагов.

Я говорю комиссии:

— Вообще-то я еврей.

Они говорят:

— Поздно. Ваше последнее желание.

Я говорю:

— Нельзя ли стаканчик водички?

— Можно, но мы вам не советуем, вы и так уже обмочились.

Я пощупал, правда, мокрый. И тут проснулся. Что удивительно?! Лежу на мокром, то есть действительно обмочился. То есть сон вещий!.. Но к чему?

Говорят, «милиция» к грибам, «рыжие» или к дождю, или к перевороту. А может, просто скоро в самом деле начнут выяснять, кто из-за корысти, а кто по убеждению. Если бы все по убеждению были, до таких жутких снов не дошло бы.

К о р р е с п о н д е н т. Добрый вечер, товарищи телезрители. С праздником вас! Здоровья вам, удачи, любви, успехов в труде, всего, всего самого лучшего! А в первую очередь, конечно, большого личного счастья!.. Вот эта утопающая в вечерних лучах солнца местность — старинное русское село Мясоедово. Многое повидало оно на своем веку: хазары, печенеги, татаро-монголы. Сегодня здесь мы. Дедушка, здравствуйте.

Д е д. Здравствуй.

К о р р е с п о н д е н т. С праздником вас! Скажите, сейчас лучше стало жить?

Д е д. Чем когда?

К о р р е с п о н д е н т. Чем раньше… Ну, хоть лет тридцать тому назад.

Д е д. Тридцать?.. Тридцать лет назад мы же ничего не имели. Никита же все отобрал.

К о р р е с п о н д е н т. Значит, сейчас лучше стало жить?

Д е д. Чем когда?

К о р р е с п о н д е н т. Чем тридцать лет назад.

Д е д. А чем лучше?

К о р р е с п о н д е н т. Не имели тогда ничего.

Д е д. Так мы и щас ничего не имеем.

К о р р е с п о н д е н т. Сейчас, дедушка, вы имеете гласность. Это — очень много. Можно открыто говорить обо всем, что наболело, обо всем, что у нас плохо. Раньше об этом и подумать было нельзя.

Д е д. Почему?.. И раньше думали, что у нас все плохо.

К о р р е с п о н д е н т. Не помню, товарищи, говорил я вам или нет: вот эта утопающая в последних лучах солнца местность — старинное русское село Мясоедово. А вас, дедушка, я хотел спросить: ведь лучше стало жить?

Д е д. Чем когда?