Где двести тысяч, там у меня вместо Ленина Черномырдин, пьет пиво с раками, а где триста тысяч, Ельцин, тоже с пивом и с раками. Только у него раки побольше.
На следующий день ближе к вечеру вышел на улицу… где потемнее. Вижу — стоит один попроще… в калошах на босу ногу. Подошел к нему, говорю:
— Двести тысяч не разменяешь?
Он не сразу… часа через два говорит:
— Тебе какими?
Я говорю:
— Да я не в претензии, какими дашь.
Он дал мне три купюры по двадцать пять тысяч, а остальные по семьсот рублей.
Двадцать пять тысяч синеватые такие. Там, где у меня пиво с раками, у них Иван Сусанин ведет в Москву гуманитарную помощь.
А семьсот рублей розоватые. Там Шахрай на коне… пронзает копьем Лигачева.
Ну, разошлись мы. Дай, думаю, семьсот-то хоть рублей проверю — настоящие, нет. Как раз вижу неподалеку парень стоит, на метро крестится. То ли совсем простой, то ли издалека очень.
— Парень, — говорю, — я тут помог старушке за семьсот рублей дорогу перейти. Не разменяешь?
— Как же, — он говорит, — я тебе не разменяю? Ведь мы все братья во Христе.
И разменял мне, дал двадцать штук по тридцать пять рублей. Новые тоже деньги, аж хрустят. Они мне больше всех понравились — стоят тридцать пять Чубайсов с ваучерами, а посередине Миклухо-Маклай. А одна купюра попалась на сорок пять рублей. Там Бурбулис вручает Веронике Кастро Золотую звезду Героя России.
Две бумажки по двадцать пять тысяч я отложил в загашник, а остальные понес скорее домой жене.
Она только что с барахолки, вещи кое-какие продала… со своей работы. И тоже ей надавали новыми. Но она совсем мелкие брала, ей удобней дочери давать в школу на завтраки.
Семнадцать рублей — там Майкл Джексон на мавзолее приветствует Ростроповича.
Четырнадцать рублей — крестьянка серпом бьет рабочего по молоту.
Два рубля запомнились — там Попов с Лужковым в проруби плавают.
Крупные деньги жена спрятала за батарею, дочери — она в третьем классе у нас — дала на завтрак четырнадцать рублей. А мне чего-то так жалко ее стало… дочь-то. Тайком дал ей еще бумажку на двадцать пять тысяч. Сказал:
— Это тебе до окончания школы.
Днем она приходит с учебы, говорит:
— Ну и простота вы! Хорошо, что я все ваши фальшивые деньги у гостиницы «Интурист» успела обменять у монгола на тысячу долларов.
Горько нам сделалось оттого, что жулье у нас на каждом шагу, оттого, что только среди монголов и остались простые люди.
А доллары, конечно, не по семнадцать, шестнадцать, четырнадцать, а как и положено — пятьдесят да сто. Все зеленые, с водяными знаками, на всех Вашингтон… пьет пиво с раками.
Поликлиника
— Здравствуйте.
— Здравствуйте.
— Доктор…
— Фамилия?
— Петров. Доктор, у меня это месяц назад началось…
— Талон.
— Пожалуйста, и понимаете, сперва ничего…
— Вашей карточки нету. Сходите в регистратуру.
— Доктор, я сходил, вот карточка.
— Фамилия?
— Петров. С месяц назад началось. Сперва ничего, только насморк.
— Талон.
— Я вам отдал. Только насморк был…
— Слушаю вас.
— Я говорю…
— Та-ак.
— Я говорю…
— Та-ак.
— Я говорю…
— Та-ак. Еще на что жалуетесь?
— Месяц назад насморк.
— Та-ак.
— Мне посоветовали закапывать настойку из мухомора, и насморк прошел.
— Хорошо-о.
— Но один глаз прикрылся совсем.
— Хорошо-о.
— Что — хорошо?
— Что один.
— А еще, когда глотаю, в ноге отдает.
— Та-ак.
— Мне один посоветовал спать на колючей проволоке…
— Та-ак.
— И глаз открылся. Но по телу пошли пятна.
— Та-ак.
— Мне один посоветовал сажей натереться.
— Та-ак. Стул нормальный?
— У него?
— У вас.
— При чем здесь стул?
— Слушайте, мне за два часа надо принять сто человек, а вы время тянете. Что у вас? Та-ак.
— Я сажей натерся. Меня так трясти стало, что зубы начали выпадать.
— Та-ак.
— А главное — насморк вернулся. Только теперь как чихнешь, так по всему телу пятна и ноги подкашиваются.
— Та-ак. Психическими болезнями никто в семье не страдал?
— Нет.
— Головой никто ни обо что?
— Нет.
— Женаты?
— Нет.
— Во-от оно что. Тогда так. Зубы будете чистить только пастой «Весна».
— У меня все выпали.
— А на поясницу перцовый пластырь. Через неделю покажетесь. До свидания.
— До свидания.
— И позовите Петрова.
— Это я.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте.
— Талон.
— Я вам отдал.
— Слушаю вас.
— Я говорю…
— Та-ак. И давно это у вас?
— С месяц. Я самолечением занимался.
— Та-ак.
— Все болезни появились, а стул пропал.
— Окулисту показывались?
— Показывался.
— Что он?
— Велел больше ходить.
— Так идите.
— Петрова позвать?
— Обязательно.
— Петров, заходи!
Когда не все дома
ШТРИХ К КРИМИНОГЕННОЙ СИТУАЦИИ В СТРАНЕ
— Кто там?
— Мама.
— Чья?
— Твоя.
— А как тебя зовут?
— Анна Степановна.
— С какого ты года?
— Шестьдесят первого.
— А где твои ключи?
— Забыла. На калошнице лежат. Открывай.
— А папка у нас кто?
— Алкоголик. Сынок, это ты?
— Я.
— Как тебя зовут?
— Витя.
— Сколько тебе лет?
— Десять.
— А дедушка у нас кто?
— Алкоголик.
— Хорошо, сейчас я открою.
— Ты ключи забыла.
— Ой, забыла, сынок, забыла на калошнице. Открой, это я — мама.
— Чья?
— Твоя. Господи! Да что же такое творится?! Сынок, это ты?
— Я.
— …
— …
— Как тебя зовут?..
Народное средство
У одной женщины муж пил… не сильно так, но все-таки… до беспамятства.
Она со старушкой одной сговорилась. Этот муж просыпается как-то после пьянства — видит, по комнате метается женщина преклонного возраста… в одной сорочке чего-то. Он забеспокоился: мол, где это я?
Смотрит — он дома у себя. Тогда он думает: «Кого-то я привел, значит. Но чего она староватая какая? Одни мослы торчат. Как будто она сто лет работала лошадью в шахте».
Тут дети его выбегают, они тоже в заговоре участвовали, кидаются к этой женщине, кричат:
— Мама, мама! С добрым утром.
У него от нервов ноги задергались. Вернее, одна. Одна спокойно лежит, спит, а одна чего-то задергалась.
Тут старушка как скажет:
— Вставай, сокол мой…
У него и вторая нога задергалась.
Полгода прошло. Щас хорошо живут с женой… недавно купили себе велосипед… в кредит. Оба очень любят кататься. У него, правда, дрожь осталась и ноги на педалях не держатся. Так что он, в основном, за седло держится, бежит рядом. Пить, конечно, бросил, а от велосипеда не оторвать его.
Можно, можно излечиться от пьянства, средств много народных.
У одной женщины муж тоже пил. Не очень сильно, правда, не до беспамятства. Он раздеться сам не мог. Она через Дроздова из «Мира животных» достала немного жидкости… от вонючки… и всем стаканам в доме дно смазала. Так вроде в квартире запах ничего, лесной даже, а как стакан к носу подносишь, от вони спазм делается. А еще она рядом сидит, говорит:
— Из чего только теперь водку не делают! Такую пить — надо навозом закусывать.
А он навозом чего-то не захотел. Щас хорошо живут… в том месяце ремонт сделали… в коридоре.
А одна женщина, у нее муж тоже пил… не сильно, он сам раздевался. Не сразу, конечно… ближе к утру. Но он, как разденется, кровать не мог найти.
Она думает: лучше я один раз потрачусь, чем всю жизнь в нищете жить. И как-то в понедельник, куда только можно чего влить, влила водку.
Муж приходит вечером, сел щи хлебать — там водка. Он кинулся к холодильнику, достал кефир, чтобы запить, — там водка. Она кричит:
— Тебя Бог наказал! До чего не дотронешься, всё водкой становится. Бросай пить!