— Я удивляюсь вам, Анна, — говорил кузен Люк. — Вы, кажется, не понимаете, что вам грозит. Если только дамочку Элизабет Малинье обвинят в соучастии, что весьма вероятно, то вся история ее связи с Ласкеном будет вытащена наружу. И, конечно же, комичность усугубляется тем, что Шовье сменил своего зятя в постели этой шлюхи. Какая грязь, какой скандал! О, ваш брат может гордиться, что он дурак из дураков. В его возрасте пойматься на удочку такой дамочки, как это печально! К тому же в ней, в этой его Элизабет, нет ничего особенного.

— Вы с ней знакомы?

— Знаком ли я с ней? Да ведь она сначала положила глаз на меня, когда у нее о бедняге Шовье еще и мысли не было. Правда, она быстро смекнула, что я не глотаю наживку. Я же не настолько глуп. И если бы вдруг (допустим невозможное) я соблазнился на эту авантюру, все равно воздержался бы из уважения к памяти кузена.

Шовье пришел к концу ужина. Лицо у него было отдохнувшее, глаза ясные, и в голосе не звучало никакого беспокойства.

— Я проходил мимо, — сказал он. — Зашел с вами поздороваться и узнать, как вы тут живете.

Пондебуа со злобной иронией взирал на этого жалкого олуха, не видящего, какая угроза над ним нависла.

— Так вы что, ничего не знаете?

— Вы о чем? — любезно спросил Шовье.

Пондебуа хмыкнул, затем на одном дыхании и не без злорадства обрисовал положение, осыпал его упреками, приплел суд присяжных, приговор и остановился только у подножия гильотины.

— И вы ничего этого не знали?

— Да нет, я знал все, кроме, простите, суда. Ко мне сегодня заходил инспектор.

— Ну и?

— Я, естественно, заявил о своей невиновности. Что я еще мог сказать? Я думаю, и вы так же поступите, когда подозрения полиции падут на вас.

— На меня? — пролепетал Пондебуа. — Вы думаете, что я тоже…

— Несомненно. Возможно, вы рискуете еще сильнее, чем я, ведь я не знал убитого. А вы не только познакомились на море с этим юношей, но и принимали его у себя.

— Он принес мне свою пачкотню…

— Вот именно. Эварист Милу был литератором. Следствие, без сомнения, сочтет, что ваша неприязнь усугублялась литературным соперничеством. Впрочем, ваше положение небезнадежно, я уверен, что вас оправдают за недостатком улик, если, конечно, вы не оставили следов…

— Следов? Но послушайте, ведь не я же его убил, в самом деле!

— Да? — сказал Шовье. — А я-то думал.

Кузен Люк был бледен, а все остальные тихо радовались. Мишелин смотрела на любимого дядюшку с обожанием, одаривая его скромной улыбкой, исполненной благодарности и нежности.

— Еще хуже для вас то, — продолжал Шовье, — что убитый был педерастом. Всех писателей в этом подозревают — кого больше, кого меньше, особенно в определенном возрасте. Отсюда всего один шаг до заключения, что ревность была еще одним мотивом. К счастью, в этом отношении я за себя спокоен, поскольку полиции известна моя связь с Элизабет.

— Но у меня же есть любовница, — простонал Пондебуа. — У меня есть любовница.

В этот момент появился Бернар Ансело. Он хотел создать впечатление, что приход его случаен, и не собирался ничего рассказывать о нависших над ним подозрениях, но все в нем выдавало глубокое волнение.

Мишелин была озадачена, увидев его в таком состоянии. Его дрожащий голос, крайне нервозные жесты и выражение лица заронили в ней подозрение, что между ними двумя существует какое-то заметное качественное отличие. Тем не менее он сохранял в ее глазах ореол влюбленного, готового ради страсти на убийство. Пондебуа, охваченный страхом, не сразу заметил появление юноши.

— А эта скотина что здесь делает? — воскликнул он. — И это при том, что полиция, вероятно, наблюдает за домом. Она решит, что тут военный совет.

— И то правда, — сказал Шовье, — чему же тут удивляться? Ведь это же естественно, что трое подозреваемых в убийстве сговариваются между собой.

Бернар с массой предосторожностей, чтобы не задеть чувства Пьера Ленуара, кратко изложил допрос, учиненный ему инспектором. Пондебуа закрыл лицо руками и слушал вполуха, в отчаянии разминая лоб. Вдруг он поднял голову и разразился бессмысленным смехом, и каждый подумал, что этот светлый ум повредился, ибо он произнес певучим голосом, не переставая смеяться:

— Боже, я спасен. Пойду-ка я стричься.

Каждый знает свою бороду лучше, чем кто бы то ни было, и обращается с ней соответственно. Ваша щетина местами более жесткая, а вот здесь торчит, или же кожа более нежная. Кто может это знать лучше вас? Не я и никто другой. Я знаю, конечно, свое ремесло, но и от меня все же что-то ускользает. Обязательно. И этого как раз многие не хотят понимать. Вот вам некто, с очень непослушной щетиной. Он попытался бриться, но ничего путного не вышло. Прямо рок какой-то. Но этот некто не стал задумываться, почему так? А ведь все очень просто. Вложите ему в руки хорошие инструменты, правильно? И вот уже борода сама тает под бритвой. И парикмахер лучше не сделает, и даже так не сделает. Вы скажите, что не мне бы так рассуждать. Совершенно с вами согласен, мсье Пондебуа. С другой стороны, я считаю, что против правды не попрешь. У каждого свой характер. Я вот привык смотреть на вещи прямо и с исторической точки зрения. Когда я вижу, что идет дождь, то говорю: «идет дождь», и вы не заставите меня пересмотреть это заявление за все золото мира, даже если поставите мне аперитив. Улавливаете мысль, мсье Пондебуа? Заметьте, это мне не мешает понимать деликатность ситуации. Когда вы мне говорите, что ваша семья оказалась впутанной в грязное дело, я прежде всего сохраняю хладнокровие, самообладание, непроницаемый взгляд. Вы никогда не узнаете, что происходит внутри меня. А я вначале рассматриваю моральную сторону дела. Я полагаю, что мораль — это основополагающий принцип всех вещей. Так вот, моя позиция такая: человеческая жизнь священна. Откуда я заключаю, что один индивидуум не имеет права убивать другого. Но если рассуждать глубже, я замечу, что в историческом плане ситуация своеобразна. С одной стороны, жертва — негодяй и бездельник, который жил на содержании у старика. С другой — семья, занимающая высокое положение, со своими законными притязаниями и достоинством. Учтите, что я не говорю ничего плохого о педерастах, даже наоборот. Я — за свободу мнений, Каждый ловит свое удовольствие там, где находит. Главное — быть в ладах со своей совестью. И богатству я тоже не позволяю себя ослеплять. Когда имеешь жизненный опыт, многие предрассудки исчезают. Богатый ли, бедный — все едино. Это я говорю вам со знанием дела. Среди наших клиентов частенько попадаются отнюдь не сливки общества. Немытые, белье грязное, а запахи… Ах! Прямо свиньи. Обрезали волосы и пошли себе. А у нас, понимаете ли, основной барыш идет как раз с дополнительных услуг. Но они, подумайте только, и понятия не имеют, что такое растирание или шампунь. Я иногда даже начинаю спрашивать себя, заслуживает ли народ того доброго отношения, которое я ему так щедро расточаю. Ну никакого интереса, между нами говоря. Так вот, возвращаясь к вашему делу: я совершенно беспристрастно рассматриваю проблему с социальной и человеческой точки зрения и принимаю ответственное решение. Видите ли, сила моя в том, что я никогда не боюсь ответственности. Если уж я на что-то решился, свободно и с полным знанием дела, мое решение отмене не подлежит. Будьте уверены, мсье Пондебуа, министр юстиции посетит меня сегодня вечером, и дело будет заметано. В конце концов, он всего лишь выполнит свою функцию министра. Если бы ему не приходилось время от времени останавливать ход правосудия, то зачем он, спрашивается, был бы нужен? Ох уж эти министры… Я ничего плохого не хочу сказать, но с тех пор, как я руковожу Францией, я очень хорошо их изучил… Если брать каждого в отдельности, заметьте, это хорошие ребята, которые абсолютно ничего из себя не корчат. В чем-то, знаете, они даже забавны. Их недостаток в том, что они мягкотелы, боязливы и вместе с тем нервны, импульсивны. Ну вот, например, я вспоминаю вчерашний спор насчет девальвации… Кстати, с девальвацией определились. Это будет где-то на неделе. Если хотите перестраховаться, мсье Пондебуа, то как раз самое время. За что вы меня благодарите? Да ну, пустяки. Вы же клиент, это совершенно естественно. Да, в два часа утра их еще сидело человек семь-восемь в моей столовой, и все колебались, и все мучились: нужно ли производить девальвацию. Им бы хотелось, но они не решались, боялись, как отреагирует народ. Тем временем моя жена наконец-то улеглась. Но среди такого гама разве поспишь. Шум голосов, скрип стульев, шаги в прихожей, да еще Венсан Ориаоль по сто раз воду спускает. Жена уже и в стенку стучала, так они будто глухие. Я вижу, что они уходить не собираются, и в конце концов меня зло разобрало. Хватаю бутылку, выливаю остатки из рюмок. Это не дело, говорю, мы что же тут всю ночь будем сидеть? Вам, конечно, все равно, вы можете встать часов в двенадцать, а мне надо лавку открывать в семь утра. Поэтому я решаю делать девальвацию. И хотите — верьте, хотите — нет, мсье Пондебуа, но мои ребята были вне себя от счастья. Они, понимаете ли, только и ждали приказания от главного. Заметьте, эта девальвация — вещь неплохая. Конечно, вы скажете мне: упадет покупательная способность масс. То, что я дал рабочим одной рукой, я отнял другой. Ладно. Согласен. Надо только уметь подать как следует, и рабочие ничего не смекнут. Зато прекратятся некоторые злоупотребления. Моя жена только что вернулась с рынка и сказала, что происходит какой-то кошмар после повышения зарплат. Сейчас рабочий питается, как нормальный человек. Нет ничего, что было бы для него слишком дорого. Тут тебе и дыня, и курица, и вино в бутылках. Что и говорить, мсье Пондебуа, я за благосостояние рабочего класса, но есть же какие-то пределы. Нет, тут действительно жалеть нечего. И потом, кроме всего прочего, девальвация позволит некоторым людям заработать деньги, не обманув никого ни на грош. Возьмем, к примеру, меня. Не думайте, что я наживаюсь на политике. Это не в моем духе. Ниже моего достоинства, что ли. Я поставил свой ум на службу стране, но не для того, чтобы на этом поживиться, вовсе нет. Я — целостная личность. Таким я вошел в Историю, таким надеюсь и остаться в глазах непредвзятого наблюдателя. И при всем том, когда предоставляется случай честным путем увеличить свои сбережения, я незамедлительно им пользуюсь, и это мое право. К тому же, если опыт удастся, я без колебаний пойду еще на одну девальвацию. А я убежден, что опыт удастся. Уже сейчас можно предвидеть, что некоторые фирмы и тресты, не говоря уже о конкретных людях, получат десятки и сотни миллионов прибыли. Прекрасный результат, не правда ли? А ведь ничего удивительного здесь нет. В такой стране, как франция, всегда есть ресурсы. Ни один народ в мире не сравнится с французами по расторопности, француз — импровизатор, вот кто он. Он адаптируется в один момент. Это свойство его темперамента и самой его природы. Я по себе знаю, что он такое. Вечером, отработав весь день на ногах, я от усталости падаю. Прямо за ужином засыпаю над спортивной страничкой, и бесполезно укорять себя и говорить, что судьба Франции в моих руках, — это состояние сильнее меня. И тем не менее, если принесет какого-нибудь министра ко мне на консультацию — будь то министр морского флота, финансов или народного образования — я всегда готов. Часто ко мне приходят и спрашивают о таких вещах, о которых я только краем уха слышал. Конечно, у меня по всем вопросам есть свое мнение, но я же не толковый словарь. Неважно. Когда от меня ждут ответа, он получается непроизвольно, даже нет нужды размышлять, и почти всегда это оказывается именно, то, что надо. Как вы это объясните? Скажете, здесь дело в основном в моем опыте работы. И правда, привычка к клиенту развязывает язык. Но и натура играет свою роль. Стопроцентный француз, расторопный и импульсивный, — вот кто я в глубине души. При этом не надо воображать, что вся моя политика — сплошная импровизация. Это было бы грубой ошибкой. Когда вы управляете империей, самое важное — уметь предвидеть. Вы не представляете, сколько труда это требует. Вы можете иногда увидеть, даже за обедом, как я десять, а то и пятнадцать минут даже рта не раскрываю. Жена мне что-то говорит, а я ее не слышу. Мой ум витает где-то далеко. Медитирую, понимаете ли. И есть над чем подумать, уж можете мне верить. Средний француз даже не подозревает, какие бывают проблемы. Возьмем, например, внешнюю политику. Это не так-то просто, как может показаться. Подумайте, сколько стран в одной Европе: Россия, Италия, Германия, Англия, Испания. Я называю вам только основные, а сколько еще других. С Англией все понятно. Нас с ней соединяет пролив Па-де-Кале. Россия — это, ясное дело, коммунисты. О Германии говорить не будем, знать ее не хочу, ну, а Италия — это само собой. Испания — это Народный фронт, как у нас. Видите, люди воображают себе неизвестно какие трудности, а на самом деле тут не так уже все и сложно. Дайте только всему идти своим чередом, и вы увидите, к чему они клонят. Если же вас интересуют колонии, то и там почти то же самое. Я помню… О, вот принесли «Пари-Мили». Хотите взглянуть? А, ну да, вам не до газет. Да и, знаете, ничего нового. Ой, простите, что я вижу? Тут как раз говорится о вашем деле. Преступление на улице Жирардон. Арест убийцы, который полностью сознался. Сегодня ночью В одном из злачных заведений Монмартра полиция произвела арест опасного рецидивиста по имени Виктор Леблан, он занимался торговлей наркотиками. При нем была обнаружена сберкнижка на имя Эмиля Лануара, убитого на улице Жирардон в ночь с понедельника на вторник. Поначалу Леблан отказался объяснить происхождение книжки, но после умелого допроса в конце концов признался, что подловил несчастного на подходе к дому и задушил его. По словам убийцы, единственным мотивом преступления была ревность. Леблан недавно узнал, что его подруга Лина Р., известная в определенном кругу под красноречивым прозвищем «Толстозадая Нана», несколько месяцев назад изменила ему с молодым Милу Лануаром. Убитый… Ну вот, очень хорошая новость. Можете спать спокойно, мсье Пондебуа. О, да вы в любом случае могли быть спокойны. Я бы сделал все, что надо. Но все же для вас приятнее, что все так уладилось. Если уж быть невинным, то лучше и правда им быть. Я тоже не в накладе. Это меня избавляет от необходимости зазывать к себе министра. По крайней мере, спокойно проведу вечер. Или схожу в кино, или поразмышляю в свое удовольствие. Мне еще очень многое надо обдумать. В великой стране, как в лавке, всегда находится работа. Ну вот, например, сейчас я занят структурной перестройкой. Это не шутки, должен вам сказать. Прежде всего нужно предвидеть будущее. Вот самый живой пример — проблема труда. Если вы спросите у кого-нибудь, кто судит о вещах поверхностно, он скажет вам: ну, что такое труд? Сорок часов в неделю плюс оплачиваемые отпуска. Но я, стоя у власти, отвечу вам: стоп. Ехать некуда. Я же знаю изнанку карт и их действительную цену. Я могу вам сказать со всей уверенностью, что французской промышленности приходит конец и очень скоро. Конечно, мои слова вас глубоко озадачили. Но знаете, что мне вчера вечером говорили мои министры? Что лет через семь-восемь во Франции будет пять миллионов безработных. Видите, насколько серьезна эта проблема. Но спешу вас успокоить: у них уже есть готовое решение, и, добавлю, у меня тоже. В этом моя роль. Если бы у меня не было запасного варианта, какой из меня был бы государственный деятель? Их идея — начать войну до того, как разразиться катастрофа. Заметьте, это совсем не глупо. Война всегда требует много народу и отвлекает общественное мнение. Но откровенно скажу вам, в мои жизненные планы это не входит. Мой ведущий тезис таков: когда надвигается катастрофа, лучше всего ею воспользоваться. Улавливаете мысль? Я беру быка за рога и вместо того, чтобы бороться с безработицей, я ее организую. И вот уже у меня пять миллионов безработных. Во-первых, я сохраняю все свое хладнокровие. Я смотрю на них с загадочной улыбкой и задаю себе следующий вопрос: что самое главное? И тут же себе отвечаю: главное, чтобы мои безработные были счастливы и никому не мешали. Что касается счастья, достаточно применить рациональную и хорошо проработанную программу. Моя делится на пять пунктов: жилье, еда, питье, карманные деньги и развлечения. Жилье — это просто. В теплое время года они загорают в палатках, а на зиму я отправляю их в горы, где они лепят себе хижины из снега. Теперь еда. Я решил, что каждый безработный должен откармливать одну корову, одного быка, одного барана и трех кур. Заметьте, это их ни в чем не стесняет. Представьте, отдыхает такой безработный на берегу моря. Пока он загорает, животные щипают травку на пляже, и ему даже заниматься ими не приходится. И вот уже человек может прокормиться благодаря одним этим животным, не тратя ни гроша. Из пятнадцати литров молока в день, которые ему дает корова, безработный оставляет себе четыре на масло и на полдники. Остальные одиннадцать он обменивает на пять литров вина, четыре аперитива и две рюмочки горького. Пять и четыре — девять, и два — одиннадцать. И вот уже он обеспечил себе свой минимум выпивки. Видите, как все улаживается, мсье Пондебуа? Вот что значит организация. Организовывать — это значит мыслить, никогда не выпуская из виду реалии, и не забывать, что между теорией и практикой лежит пропасть. Я подхожу к пункту четвертому, то есть к карманным деньгам. Тут предусмотрим пять франков в день на душу. Вы возразите мне: пять миллионов безработных на сто су равняется двадцати пяти миллионам. По-видимому, вы правы. Но это только видимость. Потому что я тут же вам заявлю, что эти деньги никому ничего не будут стоить. Как мне это удастся? А очень просто. Я добавлю всем работающим по пять франков в день и удержу эту сумму из их зарплаты. Вот и все, я всех осчастливил и никого не оставил недовольным. Именно это я и называю тактическим руководством. Теперь остается самый деликатный пункт, а именно — развлечения. Тут я призываю на помощь все свои познания в психологии. Это легко понять. Если вы намереваетесь развлечь француза, надо прежде всего хорошо его узнать. Француз, если посмотреть на него внимательно — это прежде всего человек изобретательный и остроумный. Дайте ему в руки кусок жести, и он смастерит что-нибудь бесподобное. И все это с песней. Во-вторых, француз любит, когда его хвалят. Он привык к этому, правильно? Так вот, в начале каждого безработного дня государственное радио транслирует подходящую по содержанию речь. Безработные, — сказал бы я им, — вы гордость Франции, весь мир с восхищением взирает на вас, и т. д., и т. п. И вот мои пять миллионов безработных воодушевлены, свежи, бодры. Утро проходит за разговорами о политике и изготовлением поделок. Учтите, что каждую неделю я организую конкурс «Умелые руки». Потом подходит время обедать. За обедом царит самое искреннее веселье. А после обеда — спорт. Тут уж я поднапрягусь. Каждый день с пяти до семи мои безработные будут посещать футбольный матч или соревнования по регби между лучшими французскими и зарубежными командами. Присутствие обязательно. И даже этим я не удовлетворюсь. В газетах будет целый спортивный разворот с цветными иллюстрациями и фотографиями, что довершит картину послеобеденного времяпрепровождения, а аперитив станет часом свободной дискуссии о спорте. Вечером — ужин, слушание радио всей семьей, игра в белот (карты) или опять же кино. Здесь, конечно, нужно еще многое довести до ума, но этим я займусь позже. Главное — разработать рациональный и объективный план. Видите ли, мсье Пондебуа, я не просто хочу, чтобы мои пять миллионов безработных никому не метали. Вопрос чести для меня — сделать так, чтобы их участи завидовали работающие. То есть внушить каждому французскому гражданину желание быть безработным. Я вообще идеалист. Мой личный идеал — сделать из Франции рай на земле, где человеку не придется заниматься ничем другим, как только вкусно есть, вдоволь пить и развлекаться. Франция должна указать всему миру дорогу к счастью. Франция должна жить вечно и всегда оставаться в авангарде. Я недрогнувшей рукой поведу ее по пути, указанному судьбой. Хотите шампунь с душистым маслом, мсье Пондебуа? Я сумею справиться с этой задачей. Скажете это нелегко? Согласен. Я не закрываю глаза даже на непреодолимые трудности, которыми отмечен этот путь. Я предвижу, что мои пять миллионов безработных доставят мне немало хлопот. Не будем забывать, что, француз по натуре фрондер. И ничего с этим не сделаешь. У каждого народа свой характер. Англичанин — человек неумный, немец — тяжеловесный, испанец — гордый, итальянец — притворщик, русский — мечтатель. Против природы не попрешь. А, француз — это фрондер. Вот в этом и вся трудность организации безработицы. Даже понимая, что их стараются сделать счастливыми, мои безработные всеми силами будут стремиться работать. Просто лишь бы наперекор. Вот увидите, так и будет, мсье Пондебуа. Ну, тогда тем хуже для них, правда? Я свой долг выполню. Я отдам всего себя, сделаю больше, чем в человеческих силах. Во всяком случае будьте спокойны. Если это решение невозможно, остается второе. Конечно, война — это страшный бич. Тут я с вами даже спорить не буду. Но война победоносная все же может очень многое поправить. И потом, французу это чем-то даже нравится. Он находит здесь много поводов выпить. Заметьте, что на самом деле он пьет даже меньше, чем просто сидя дома. Если за день вольет в себя три литра вина, это уже из ряда вон. Единственное, что так он выпьет один стакан тут, другой там, иногда украдкой, и в конце концов вообразит себе, что уже высосал целую бочку. Но на таких иллюзиях и держится боевой дух армии. Я именно так и сказал намедни этим господам из штаба главнокомандующего, когда они пришли спросить у меня совета. Очень любезные люди эти армейские шишки, с прекрасными манерами, воспитанные. Когда чокались, я заметил, что все они отставляли мизинец в сторону. Вы скажете, это мелочь. Понятное дело, но по таким вот мелочам и можно узнать людей опытных. Скажу вам, что в каком-то смысле я нашел их даже слишком хорошо воспитанными. На совещании, о котором я вам говорю, был один министр, так вот, эти высшие чины прямо не знали, что бы такое придумать, чтобы ему понравиться. Улыбочкам, усмешечкам, реверансам, мелким комплиментам, изысканным словечкам конца не было. И хоть министр поглядывал на них свысока, они не отчаивались, а наоборот. Даже если он к ним спиной поворачивался, они продолжали строить ему глазки. Я прямо страдал за них, можете себе представить. Потому что все они, в общем-то, люди хорошие. По многим вопросам они думают так же, как мы с вами. Не скажу, что они антикоммунисты, но близки к тому. Для них война — аморальное явление, которое ранит их совесть. Кровопролитие приводит их в ужас. В общем, они, как и все люди, за справедливость и порядочность. Говорю же вам, они молодцы. Чего им не хватает, так это скорее идей, но сейчас, когда мы работаем вместе, я снабжу их идеями. Не бойтесь, мсье Пондебуа, когда все это разразиться, наше знамя устоит во всех превратностях. Можете на меня положиться, потому что я именно сейчас задумал один план.