Наступила тишина. Резе надолго задумался. Первой заговорила Кристина:

— Если у них «бьюик», то это может быть Бижу?

— Разумеется, нет, — отозвался Резе. — Бижу ни капельки не похож на человека в монокле, и у него нет земли в Бургундии. Кроме того, у него два сына, а дочери нет. Не думаю, что просто сможем решить эту задачу. В Париже много высокопоставленных чиновников — в министерствах, в Государственном совете, Счетной палате, Кассационном Суде. Директора музеев, библиотек и прочие… Естественно, вы хотите все выяснить побыстрее.

— Как можно быстрее, — ответила Татьяна.

— Завтра же утром я засажу своего секретаря и дам ему работу с заданием перечислить всех высокопоставленных чиновников, которые ездят на «бьюике». Я сильно удивлюсь, если их окажется больше пяти-шести.

— Второй вопрос, связанный, впрочем, с первым. У того парня был приятель его же возраста, мать которого — очень богатая вдова, имеет шесть слуг в Париже, шесть на Лазурном берегу, рост у нее — метр восемьдесят, и она целиком поглощена благотворительностью.

— Больше не надо. Это некая дама Кузен, вдова и наследница фирмы «Кугу».

— Ее сына зовут Жермен.

— Хм… Жермен Кузен… Судя по созвучности, это скорее всего не настоящее имя.

— Не сомневаюсь, что так оно и есть, — заметил я. — Друзья могли в шутку звать его Жерменом, рифмуя с Кузеном.

— Как бы то ни было, вашей благотворительной дамой может быть только вдова Кузен. А поскольку я о ней слышу чуть ли не ежедневно, могу сказать, что в настоящее время она катается по Южной Америке, приводя в дрожь наших послов и консулов, которых она заставляет таскаться с ней по трущобам всех тамошних столиц. Даже в Париже многие министры боятся ее больше всех остальных благотворительниц.

То, что вдова Кузен была сейчас за границей, никак не радовало. И все же для нас с Татьяной это был большой шаг вперед. Уже одно найденное имя «Кузен» становилось мостиком между незнакомцем и нами.

— Знаешь, в тот вечер ты произвела сильное впечатление на Англада, — сказала Кристина.

Резе подхватил:

— Это очень серьезно. Стоит его хоть чуточку обнадежить, и он попросит у вас руки.

— Меня интересует, сколько у него в кошельке, — воскликнула Татьяна.

— Семьдесят пять гектаров виноградников. Капиталы в одной строительной компании, где он числится инженером. И большие виды.

— Да вы смеетесь надо мной! Какие такие виды? Вы что, действительно принимаете меня за кухаркину дочь?! Можете передать вашему виконту, что дочь степей согласна, но с условием: завтра же перед ней предстанет караван купцов, которые будут рвать себя на части за честь сложить к ее ногам их тюки, набитые золотом и бронзой. Мы пошли. Уже поздно, а Мартену далеко ехать. Идем, милый, мы линяем.

Ни Кристина, ни Резе не удивились, когда Татьяна так обратилась ко мне, тогда как сам я густо покраснел. Мне было неловко за нее, если они подумают, что мы любовники. Кристина дала нам по яблоку, и мы пошли в метро на станцию «Виктор Гюго». На вопрос Татьяны, как мне понравились Резе, я ответил, что не знаю, что сказать, что не составил абсолютно никакого мнения ни о Кристине, спрятавшейся за длинные черные ресницы, ни о нем с его деньгами, хорошим образованием и спокойствием. Мы с ними жили на разных планетах. Татьяна откусила от своего яблока, и я последовал ее примеру.

— Как странно, лично я в этом Резе, с которым едва знакома, читаю, как в раскрытой книге. Мне кажется, что женщины всегда лучше разбираются в мужчинах — независимо от социальной разницы. Вот смотри, Кристина — дочь рабочих из Менильмонтана — очень быстро раскусила своего Резе. А для него, я уверена, она остается такой же загадкой, как и для тебя.

Мимо нас быстро проносились редкие машины, но на тротуарах не было ни души. Татьяна попросила поцеловать ее. Прижав ее к себе, я почувствовал, как она слегка согнула ноги, чтобы мне не пришлось задирать голову.

— Зачем ты сказала мне «милый» при них? Помнишь?

— Помню. Это вышло непроизвольно. Ты не хочешь, чтоб я к тебе так обращалась?

— Откровенно говоря, не думаю, что это мне подходит.

Мы вошли в метро и пока спускались рука об руку по лестнице Татьяна не сводила глаз с моего лица.

— Послушай, сколько можно? Ты об этом не говоришь, но ты постоянно думаешь о своем преступлении! Ты примешиваешь его буквально во все! Да сколько же еще можно переживать об этом Шазаре да вспоминать твои два года тюрьмы?! Я сожалею лишь о том, что ты убил всего одного, а не нескольких человек.

Пожилая женщина, тяжело подымавшаяся нам навстречу, услышала брошенную во весь голос фразу и с ужасом посмотрела на меня.

— Успокойся. Я вовсе не думал о своем преступлении. К тому же, если мне и случается думать об этом, то только по причине трудностей практического порядка, которые наверняка у меня будут из-за этого возникать. Но я знаю, что в твоих глазах оно меня не очернило. И все же твое «милый» мне совсем не идет.

— Что тебе за дело? Я выражаю свои чувства, как хочу.

— Вот именно, я нахожу, что это твое «милый» сильно смахивает на магазин готового платья. Интересно, что об этом сказал бы Носильщик?

— Не думай, что ты один такой умный. Носильщик целиком и полностью за такое обращение. Подумай сам, милый, как удобно было бы, если бы ты жил со мной. Хотя бы для того, чтобы выявить твоего незнакомца, нам нужно быть все время вместе. Переезжай ко мне.

Я вернулся в свою квартиру в половине первого. Боясь разбудить Валерию, я разделся, не зажигая лампу. Свет из окна мансарды напротив слегка разбавлял темноту моей комнаты, и я мог передвигаться между смутно очерченными контурами мебели. Мысли мои были поглощены Татьяной и прошедшим вечером. Когда я закутался в простыню, Валерия вдруг скользнула в мою постель, прижалась ко мне, и я отдался этому теплу, нахлынувшим воспоминаниям, самой форме ее тела, больше подходившего мне, чем этой рослой женщине. И потому, не испытывая каких-либо угрызений совести, я поддался искушению, от которого до этого считал себя защищенным. Правда, потом, через три четверти часа, я отправил Валерию обратно на ее медную кровать.

Добрую половину утра Одетта знакомила меня с работой СБЭ. Основанная в 1898 году отцом нынешнего Эрмелена и юным Бертеном, покинувшим ее тремя годами позже, фирма «Сосьетэ Бертен-Эрмелен» представляла собой предприятие, занимавшееся изготовлением колесных ступиц. Когда Бертен уходил, отец Лормье выкупил его акции, составлявшие долю в шестьдесят процентов от общего капитала. Дело это интересовало его постольку, поскольку сам он занимался каретами и не верил в будущее автомобиля. В первую мировую СБЭ работала на армию и выпускала не только ступицы, но и снаряды, а во второй год перешла на запчасти к моторам и военным грузовикам. Именно на этом, благодаря предприимчивости папаши Эрмелена, фирма смогла здорово заработать. Но именно с того момента и зародилась ненависть Эрмеленов к Лормье. Можно ли было считать справедливым, что Лормье со своими каретами зарабатывал в СБЭ больше, чем инициатор дела? В 20-м году Эрмелен основал автомобильный завод, но еще до того, как завод заработал, Эрмелена хватил апоплексический удар, и он до конца своих дней утратил возможность заниматься делами. Оказавшись на грани разорения, Эрмелены смогли выжить только благодаря Лормье, который запустил завод и, чтобы возместить свои вложения, включил его в состав СБЭ, сократив при этом до двадцати пяти процентов долю Эрмеленов в капитале компании. В одночасье папаша Лормье забросил свои кареты. Начав с грузовиков, а потом перейдя и на автобусы, СБЭ создала транспортные компании во Франции и в Алжире. И тут же она принялась скупать земельные участки, здания, плантации, захватила под свой контроль многие предприятия, попавшие в переплет из-за проблем, чаще всего самой же ею созданных. Одетта рассказала мне, что помимо того, что СБЭ занимается собственной обширной деятельностью, она еще контролирует двадцать три фирмы, многие из которых сами занимают значительное положение. Лормье-старший, будучи вдовцом, не счел нужным составлять завещание, и два его сына поделили наследство поровну. После раздела, семейных ссор и торговли нынешний Лормье владел всего сорока пятью процентами акций СБЭ, у Эрмелена-сына их было двадцать пять процентов, а остальные находились в собственности голландского концерна, американского банка, одной северной промышленной компании и алжирского плантатора.