Такие случаи у меня бывали с западными артистами. В частности, у меня было совершенно неудавшееся, провальное интервью в прямом эфире радио «Максимум» с Ником Кейвом, которого я обожаю как артиста, которого я слушал задолго до того, как сделал группу «Ва-Банкъ», но я, видимо, взял не ту интонацию. Он приехал усталый, прямо с самолета. Ему, наверное, сказали, что надо заехать на эту несчастную радиостанцию, которая будет поддерживать его концерт в Горбушке, и прибыл такой вот Ник Кейв, с кислой рожей, сел со своим гитаристом, и все интервью они на меня смотрели зверями, друг другу что-то шепотом говорили, я видел, что не катит все, абсолютно все… И я ничего не мог сделать. Совершенно. Буквально вытягивал из него пару слов… Это был прямой эфир. Я не мог ничего выключить, я не мог ничего смонтировать, я мог только ставить песни… Представляете: я ЕМУ ставлю ЕГО песни! Бред полный! И это нас еще больше разводило друг от друга. И это было, наверное, одно из самых провальных моих интервью с фирменным артистом высокого уровня.
А интервью положительного свойства у меня было с Диа-мандой Галас, когда она первый раз приехала в Москву. Я слышал о том, что она человек, который крайне настороженно относится к журналистам, потому что они очень любят полоскать ее грязное белье. У нее очень сложная, во многом трагическая история. Она сама больной человек. У нее от СПИДа умер любимый брат. И так далее… У меня есть час времени. Он оговорен фирмой. Она ждет некоего человека, который должен приехать в ее гостиницу, и готова потратить на него час времени. Я очень долго думал, как к ней подобраться. Я, конечно, знал и о ней, и о ее музыке. С этим все было в порядке. Но в то же время я представляю: вот заходит к ней незнакомый человек… И что я буду ей говорить?.. И первое, что я сделал: уже подъезжая на интервью, я остановился около цветочного киоска и купил ей самый шикарный букет лилий, который я мог себе позволить. И когда нас представили и я вручил ей букет, и она сказала: «О! Это мои самые любимые цветы!» И тогда я понял, что дело будет сделано, и так оно и получилось. Мы побеседовали с ней не час, а полтора. Потом я ее повез на Горбушку – показал ее пиратские видеокассеты и т. д. Это пример того, как можно расположить к себе человека.
АКТ. Ты рассказал много всего интересного, но практически не ответил на мой вопрос. Почему ты перестал откровенно разговаривать с журналистами?
АФС. Нельзя сказать, Артем, что я перестал откровенно разговаривать с журналистами. Я просто очень серьезно дозирую информацию, которую выдаю. И это в значительной степени зависит от человека, с которым я встречаюсь. Я, конечно, сначала его, так же как и он меня, прощупываю. Если я вижу, что этот человек подготовлен, если я вижу, что этот человек искренне интересуется тем, что стоит за мной, моим творчеством, за тем, что меня интересует в жизни… Тогда я как раз откровенно и достаточно искренне, упуская какие-то сугубо внутренние моменты, буду с ним беседовать. Просто такие люди встречаются нечасто даже до сих пор. И поэтому это чаще всего обычное проходное интервью от обычного проходного журналиста. Мы встретились и разошлись. Если это обычное проходное интервью – о'кей! Три-пять-десять вопросов – три-пять-десять ни к чему не обязывающих ответов. Все.
АКТ. С какими журналистами тебе больше нравится общаться? С журналистами, которые более сфокусированы на твоей музыке, спрашивают тебя про малоизвестные записи «Ва-Бан-ка», про какие-то гастрольные туры, то есть начинают ковыряться именно в твоей музыкальной карьере, проявляя при этом вполне солидные познания? Или с журналистами более светско-гуманитарного плана, которые спрашивают тебе о взглядах на жизнь, о семье, о любви и сексе, о хобби и т. д.?
АФС. Я думаю, что со вторым типом журналистов вообще интереснее общаться, потому что любому творческому человеку рано или поздно надоедает говорить только о творчестве, это совершенно очевидно, кроме каких-то патологических случаев, когда человек ни о чем кроме вообще не может говорить. Я думаю, что обычному артисту надоедает говорить только о себе. Он живет в мире, он общается с другими людьми, с другими артистами, он ходит в кино, он читает, чаще всего, какие-то книги, ходит на какие-то выставки, ведет какую-то жизнь. Об этом ему бывает говорить интереснее, чем только о творчестве. Мне кажется, что интересное интервью может получиться тогда, когда твой собеседник, журналист, достаточно эрудирован, открыт и вместе с тем не зациклен на твоем последнем альбоме, на твоем последнем хите, на том, почему ты выступаешь так, а не вот так. То есть лучше, если журналист спрашивает тебя не только о профессии, которую ты выбрал, но старается также узнать, посмотреть, чем еще ты занимаешься, что тебя окружает, чем ты живешь, чем дышишь, потому что это все, в конечном счете, ведет к творчеству. Наша сегодняшняя встреча, например, для меня тоже будет маленькой тропочкой к какой-то очередной творческой мысли.
АКТ. Как ты относишься к тому, что знаменитые артисты сплошь и рядом требуют представить на одобрение вопросы, которые журналист собирается задавать? И говорит: это можно, а вот это я не хочу и т. д.
АФС. Я считаю, что для артиста это колоссальный минус, хотя такое, конечно, бывает. И среди наших артистов тоже, особенно среди тех, кто очень плотно сидит под каким-то продюсером. И этот продюсер знает, или думает, что знает, что этот человек не в состоянии ответить на какие-то сложные вопросы. А вам вот просто кровь из носа надо сделать с этим артистом интервью. Ну это просто тяжелый случай. Вы должны быть готовы. Достаточно большое количество интересных артистов совершенно не интересны в общении. Пожалуйста, будьте к этому готовы. Вот вы хотите встретиться с артистом, думаете, что он очень интересный человек: он пишет ТАКИЕ песни, ТАК себя ведет на сцене. И вот вы с ним встречаетесь-таки и выясняете, что он просто ду-барь абсолютнейший, совершенно не образован. Это дикий облом для вас будет. И будьте готовы к такому облому. Вы встречаетесь не с философом, а с обычным, зачастую очень малообразованным пареньком или девчонкой. А если вас заранее просят прислать вопросы, то имейте в виду, что это, скорее всего, та самая ситуация – человек не умеет говорить. С ним будет тяжело. Но если вам уж очень нужно это интервью, то хотя бы вопросы придумайте настолько заковыристые, что даже если часть вопросов будет отметена, вторая будет не похожа на то, что обычно спрашивают. Но это все равно тяжелый случай.
АКТ. Спасибо. И прежде чем мы переведем стрелки на Бучч, мне хотелось бы пару вещей сказать. Которые и тебе, Александр, кстати, могут быть интересны. Во-первых, что касается Ника Кейва, поскольку я проводил с ним время во время этого его московского турне, могу тебе сообщить, что очень может быть, что причина не в том, что ты не смог его разговорить. Причина совсем в другом. Ты говоришь, что он был прямо с самолета – значит, он просто был нераскума-ренный. Это, конечно, очень тяжело. И я считаю, что во многом это сгубило его тур. Когда Кейв приезжал к нам в Москву и давал концерт в Горбушке, он очень плотно сидел на героине… Не знаю, были ли вы на этих концертах, но оба концерта проходили по абсолютно одинаковому сценарию. Первые полчаса просто гениально, можно было плакать, растекаться по полу, потом все хуже-хуже-хуже… В финале это было уже абсолютно жалкое зрелище, когда человеку уже совсем плохо.
А по поводу того, что артисты дураки… Тут надо понять это дело правильно. То, что артист дурак, ничего не говорит о его таланте или даже гении. Известно, что композитор Моцарт был не то чтобы даун, но недалеко ушел… Это был взрослый человек, но по умственному развитию он был ребенком, и при этом – абсолютный гений, небожитель… Или Джими Хендрикс – бесспорно лучший гитарист в истории рока, причем на два порядка лучше того, кто занимает второе место. Когда я писал о нем большую статью, году в 1975-м, я поднял массу материалов, в том числе большое количество его интервью. И я могу сказать, что Богдан Титомир по сравнению с Хендриксом – это просто Конфуций, Владимир Ильич Ленин и Альберт Эйнштейн вместе взятые! Абсолютно косноязычная, полубессмысленная болтовня, какой-то непонятный лепет. А может быть, это объясняется опять-таки тем, что он торчал двадцать четыре часа в сутки. И его ты бы тоже не разговорил. Талант артиста и его способность выступать в речевом жанре – вещи абсолютно не сопряженные.
