МА. Дело в том, что я пришел на радиостанцию «Хит FM» одновременно с Юрой Аксютой – человеком, который работал на «Европе Плюс». Десять лет, большой опыт. Человек, который хорошо знает это радио. Я имею в виду поп-музыку, где форматирование происходит приблизительно 60:40, то есть 60% звучит западной музыки, 40% отечественной. Мое отношение к поп-музыке достаточно критичное. Честно говоря, то, что звучит в эфире российских радиостанций, на 95% мне не нравится. Я, к сожалению, не могу влиять на программный продукт, потому что есть люди, которые отвечают за это конкретно. Это программный директор, музыкальный редактор или продюсер.

АКТ. То есть ты вообще никаких попыток не предпринимаешь?

МА. Я предпринимал такие попытки, но если их предпринимать, то нужно брать на себя ответственность. Взять на себя ответственность мне не позволяет специфика моей деятельности. В противном случае я должен был бы называться программным директором, продюсером. Когда свою точку зрения отстаиваешь, есть такая кнопочка на телефоне в офисе – нажимаешь и слушаешь, что в эфире. Переходишь в другой кабинет и спрашиваешь: «Кто поставил „это“, знаете нехорошее слово такое?» А в ответ: «Ты понимаешь, они сейчас хитуют „это“ на „Русском“, на „Китайском“ и других, как вы сказали, ублюдочных радиостанциях». Цитирую.

АКТ. Скажи мне, пожалуйста, на каком месте по рейтингу сейчас находится радиостанция «Хит FM», и вообще, как примерно этот самый рейтинг самых успешных станций по Москве сейчас выглядит?

МА. У меня есть не самая последняя информация, но может быть прочитать, если интересно? «Хит FM» находится сейчас где-то на четырнадцатом-пятнадцатом месте.

АКТ. Были на третьем, как я помню.

МА. Да, были на третьем. Вот когда я принял радиостанцию, были на восемнадцатом. Борьба идет, условно говоря, между радио «Максимум», «Хит FM», «Серебряный дождь». Я имею в виду по рейтингу. Дальше поднимаемся вверх. Наверху у нас «Русское Радио», дальше по общим рейтингам – «Динамит», «Европа Плюс». И ниже другие радиостанции.

АКТ. А сейчас я хотел бы предоставить слово Михаилу Козыреву.

МК. Я начну с вопроса. Пожалуйста, поднимите руки, кто когда-нибудь слышал на радио программу, которую ведет Артемий Кивович Троицкий?

Студенты. Есть такие.

МК. Я прикидываю: здесь примерно треть, может быть, четверть аудитории. Думаю, что если выйти за пределы этой аудитории и задать этот вопрос, например, выборке из тысячи людей, проходящих мимо, это число уменьшится до ничтожного.

Доставляет ли тем людям, которые слушали эту программу, удовольствие ее слушать? Безусловно. Только беда заключается вот в чем: если бы у Артема была возможность сделать такую радиостанцию, сделал бы он ее? Безусловно, сделал бы. Как вы считаете, есть кто-нибудь, кто верит, что такая радиостанция будет пользоваться успехом на рынке? Поднимите руку. Еще больше людей.

Я привел этот пример вот для чего: в конечном счете, есть два постулата. Первый – так повелось, что мы родились в стране, в которой, в общем, семьдесят лет была полная изоляция от мировой музыкальной культуры. И преодолеть это крайне сложно. И судя по последним глобальным изменениям, которые у нас происходят, наверное, уже невозможно. И, вероятно, первые места в строчках рейтингов всегда будут занимать радиостанции, аналогичные «Авторадио», «Русскому Радио» или станции, играющие аналогичную музыку. Это первое. И это – объективная реальность.

И каждому из вас предстоит ответить на вопрос: что я с этой реальностью буду делать? Это второе. Одно – я могу с ней смириться и принять как данность. Другое – я могу как бы с ней смириться, но внутренне противостоять, и поэтому каждый вечер, когда у меня на кухне будет собираться компания моих единомышленников, мы будем курить, пить и рассуждать о том, как люди не понимают моей музыки, и вообще, такое дерьмо все вокруг, но, в принципе, делать в связи с этим мы ничего не будем. Есть еще один выход: понять, что если не изменить весь мир, то можно изменить маленькое пространство вокруг себя и организовать его так, чтобы вам в нем было комфортно, а может быть, и еще некоторому количеству людей.

Я для себя выбрал третий вариант, и считаю, что даже в самых тяжелых условиях все равно нужно как-то выживать и что человек всегда сильнее обстоятельств.

Этот принцип фундаментально не совпадает с глобальным принципом российской литературной и кинематографической культуры, потому что у нас всегда обстоятельства сильнее человека, поэтому все равно в конце все умерли.

В то время как в культуре Соединенных Штатов, как вы знаете, в конце самого дикого, жуткого, ужасного, леденящего душу хоррора какая-нибудь истерзанная домохозяйка находит топор-секач, полиция опаздывает, мужа нет дома, и он сам оказался серийным убийцей, она все-таки достает топор-секач и отрубает чудовищу, которое выползло только что из ее живота, голову, вбивает в нужное место кол, и вот именно в этот момент раздаются сирены и появляются фары полицейских машин, и она выходит окровавленная им навстречу.

Как бы то ни было, человек все равно сильнее обстоятельств. Да, в нашей культуре все наоборот. Вот я верю, что, в конечном счете, человек сильнее обстоятельств, и разве что случай с Михаилом Ходорковским заставляет меня задуматься.

МК. В самом принципе формата, я считаю, ничего плохого нет. И кажется несправедливым отменять или перечеркивать принцип, потому что это как будто мы с водой и ребенка самого выплескиваем.

Что такое формат? Это меню. Это меню в любом ресторане, это целевая аудитория любой газеты, это подбор сотрудников, писателей, журналистов любого издания. Это сознательный выбор, который делает творческий коллектив, в какую сторону он решает пойти.

Чем это продиктовано? Если станция сама по себе живет безбедно и в ус не дует, потому что ее, например, финансирует государство, замечательно. Они могут выбирать любую дорогу, потому что не зависят оттого, выживут или нет, и сколько денег им принесет рекламодатель. Замечательная история, у нас тоже пара таких радиостанций есть. Они в основном на кнопках вещают, а в Соединенных Штатах есть целая система National Public Radio (NPR), которую финансирует государство и которая занимается исключительно просветительской деятельностью.

Если же вы не хотите зависеть от государства, и вас интересует более рискованное предприятие, тогда вам остается найти два-три миллиона долларов или человека, который решает эти деньги инвестировать в радиостанцию.

Вы можете представить ему идею и если убедите, что эта идея может сработать, дальше все на вас. Вы вписались: «назвался груздем – полезай в кузов». Дальше вы в течение нескольких лет будете доказывать, правильна ваша идея или неправильна, и, соответственно, либо сильно попадете, потому что люди, которые в пустоту выбросили два-три миллиона долларов, особенно когда у них портится настроение, – не самые приятные собеседники. Либо наоборот. С чистой совестью вы можете прийти и сказать: «Вот что мы обещали. Вот что у нас в результате получилось».

Приведу один простой пример: может быть, у кого-нибудь в памяти сохранилось, или, может быть, родители кому-нибудь рассказывали, что в последнем десятилетии прошлого века, когда страна только-только делала робкие шаги по столь безвременно закончившемуся пути капитализма, были коммерческие ларьки. И в этих коммерческих ларьках можно было купить все что угодно – от сапог до ликера «Амаретто». Там можно было купить обувь, одежду, видеокассеты, значки, курточку, виноград и, например, томик любимого поэта. Все в одном ларьке. Другое дело, что выбор каждого из изделий был ничтожный, потому что еще пока ничего не было в стране особенного. И все эти ларьки процветали, продавая узкий набор, страна не знала никакого другого ликера, кроме «Амаретто», никаких других джинсов, кроме «Levis». Тем не менее, это все покупали, и коммерческие ларьки делали хороший бизнес.