– Человеку на краю земли не пристало говорить о будущем, – обычно отвечал на это Харальд. – Может, у нас и нет никакого будущего, кроме того, что мы здесь имеем. Во веки веков. Только китовый жир, да тухлые куропатки, да кожаные лодки, да каменные пирамидки. И больше ничего!

– Ну тогда, – приходил в ярость Груммох, – остается только надеяться, что эти «тролли» вскорости воткнут в меня свои гарпуны, потому что я не из тех людей, кому приятно жить с собаками и жрать неощипанных птиц.

И действительно, положение, в котором оказался Харальд со своей дружиной, было отчаянным. Когда они наконец прибыли в стойбище иннуитов, всех викингов запихнули в длинный каменный сарай, притом вместе с собаками, которые беспрерывно грызлись и рычали.

Пол в сарае был тверд, как железо, и ночами, когда трещали морозы, люди были рады и собакам, которые спали с ними вповалку и грели их своим теплом.

Вскоре повалил снег. Викинги глядели на снегопад сквозь окна-щелочки. Снег летел густо-густо, точно перья с груди гигантского лебедя. И вот уже снежный покров поднялся выше человеческого роста и до самой крыши засыпал длинный каменный сарай.

Но иннуиты вроде бы ничего этого не замечали. «Тролли» продолжали охотиться, и плясать, и лупить в свои барабаны, как будто на дворе стояло лето, а вовсе и не начиналась долгая трудная зима.

Аборигены прокопали в снегу проход к длинному сараю и ходили туда-сюда, принося китовый жир и ламповое масло. Масло наливалось в лампы, сделанные из мыльного камня, и те слабо освещали помещение, наполняя его чадом и дымом, от которого у викингов поднимался кашель. Женщины тоже иногда заходили в длинный сарай поглазеть на голубоглазых, белолицых чужеземцев. Одеты они были в точности как мужчины, в звериные шкуры, и на головах у них сидели такие же круглые меховые шапки. Но в отличие от мужчин, это были тихие, мягкосердечные существа, которые просто опускались на корточки рядом с собаками и молча улыбались норвежцам.

Однажды несколько женщин явилось в сарай с каменным блюдом, на котором была положена горячая тюленья печенка. Викинги принялись есть и вскоре их затошнило от этого деликатеса. Но они изо всех сил постарались это скрыть от женщин, которые, между прочим, строго следили за тем, чтобы каждому досталось поровну.

– Харальд, тебе не кажется, что они принимают нас за собак? – сказал Груммох. – Заметь, они всегда дают собакам корм поровну. Так же они обходятся и с нами.

– Да пусть они думают, что хотят, – раздраженно отрезал Харальд. – Лишь бы выпустили нас из этого сарая. Мне уже только собаки и каменные сараи и снятся в кошмарах по ночам. Если эти «тролли» ничего не предпримут, то я начну буйствовать и хорошего из этого получится для них мало.

На это Груммох возразил:

– Вчера я глядел в окошко, знаешь, там, где снега поменьше. Я увидал как молодой «тролль» врезал тому, что постарше. Они поругались из-за горячей тюленьей печенки. Он его и стукнул-то несильно. Но все-таки стукнул.

– Ну и что же случилось дальше, братец? – полюбопытствовал Харальд.

– А то, что десятеро других налетели на парня и содрали с него всю одежду. Потом они стянули ему руки и ноги ремнями из оленьей кожи и положили на снег. А он и не вскрикнул ни разу. Лежал себе и тихо улыбался. В это же утро его засыпало снегом. Теперь его никто не увидит, пока весной не стают снега. Это же случится и с тобой, дружище, если ты начнешь буйствовать.

– Если бы мой меч «Миротворец» был со мной! – воскликнул Харальд. – Я бы рискнул нанести удар первым. А там бы я поглядел, что они со мной сделают. Но все наше оружие так и лежит в хижине возле «Длинного Змея». Эти «тролли» не проявили к нему никакого интереса. Да и к «Длинному Змею» тоже. Это довольно странно.

– Да, странный они народец, – согласился Груммох. – Вроде бы люди, но как будто и нет.

– А на кого был похож тот парень, которого они раздели и сунули в снег? – спросил Харальд.

– Человек как человек, только кожа желтоватая, – сказал Груммох. – Так только лица их отличаются от настоящих людей. А как завернутся они в свои меха, так и сделаются похожими на троллей. И руки и ноги у них не хуже наших. И знаешь, что удивительно: они довольно упитанные, а уж, казалось бы, в этом проклятом месте даже средних размеров мыши и то пропитаться нечем!

В этот вечер произошло одно чрезвычайное событие. Груммох мирно сидел на корточках возле огня, когда вожак собачьей стаи кинулся на него без всякой видимой причины и попытался перегрызть горло. Груммоху ничего другого не оставалось, как прикончить собаку, иначе, кто их знает, остальные животные тоже могли последовать примеру своего вожака и загрызть всех викингов до смерти.

Великану это было вовсе не по сердцу, но другого выхода не было. И до чего же противное зрелище явилось их глазам, когда остальные псы кинулись и стали рвать на куски своего дохлого вожака.

Когда с ним было покончено, Харальд сказал:

– Теперь собаки выберут тебя своим вожаком, Груммох. Гляди, как они обсели тебя кругом, вывалив языки на бок и уставились на тебя точно ждут, что ты им прикажешь делать!

– Вот уж не думал не гадал сделаться собачьим королем, – буркнул Груммох. – Не пристало викингу гавкать на собачьем языке. Но кто на этом свете может избежать своей участи? Впрочем, погоди, может нам эти псы еще и сослужат службу.

Груммох поднялся, подошел к толстой деревянной двери и начал скрестись в нее по-собачьи и делать вид, что грызет древесину.

Тут же вся стая, теснясь и толкаясь, отпихнула Груммоха в сторону, точно они сочли такое занятие ниже достоинства их повелителя, и стала грызть и царапать деревянную дверь.

Когти и зубы трудились без остановки до тех пор, пока собаки не порвали кожаные ремни, скреплявшие туннель от их сарая к внешнему миру.

Груммох наклонился и почти что на четвереньках пополз по туннелю. Остальные викинги рванулись вслед за ним, но не тут-то было! Собаки обернулись к ним, рыча и скаля зубы. Они по-видимому, посчитали себя королевской охраной и пожелали непосредственно сопровождать повелителя.

Торнфинн Торнфиннссон, посторонившись, заметил:

– Викингу не положено встревать в дела, которые его не касаются. Я могу и подождать, пока братья-собаки позволят мне выйти на свободу. Я спокойно последую за ними.

– Эх! – воскликнул Гудбруд Гудбрудссон. – Если б мое любимое копье по прозванию «Щекотун» было при мне, я бы показал этим псам, что может сделать викинг, если он хорошенько сосредоточится. А теперь – что? Мои зубы и ногти сильно проигрывают перед когтями и клыками моих новых товарищей!

– А мне все едино, что бы не случилось, – пробурчал Ямсгар Хавварссон. – Лишь бы эти собаки не заставляли меня бегать на четвереньках и отращивать себе загнутый крючком хвост.

– Хвоста крючком тебе как раз и не хватает, – кисло заметил Торнфинн Торнфиннсон, – чтобы укомплектовать твое обмундирование. Мне всегда казалось, что на собаку ты похож больше, чем на кого-либо другого.

В разговор вступил Гудбруд Гудбруссон.

– Чем скорее иннуиты уложат вас в снег, – сказал он, – тем лучше. Потому что есть два сорта людей, которых я не перевариваю – дураков и плохих поэтов.

– Если вы все тут же не заткнетесь, – сказал Харальд Сигурдссон, – я буду вынужден обойтись с вами, как Свен Тривлис с лапландским великаном. Вашим задам придется познакомиться с большим пальцем моей правой ноги.

Они тут же притихли, потому что кто из них не знал, что такое большой палец правой ноги Харальда Сигурдссона. Он однажды пустил его в ход, когда на него безоружного напал разъяренный бык. После этот бык целую неделю не мог ни лечь, ни встать, и с тех пор ни на кого больше не нападал. Некоторые утверждали, что это доказывает его мудрость. Имея в виду быка. Но другие утверждали, что это свидетельствует о силе большого пальца Харальда.

Перестав препираться, викинги двинулись по снежному туннелю вслед за собаками и их великолепным вожаком к большому ледяному дому, в котором обитали иннуиты.