– Тебе шуточки, а я говорю серьезно, – сказал Ямсгар Хавварссон. – Вот погоди, настанет время, и я снесу тебе башку за твои глумливые речи.

– Замолчите ли вы наконец, дураки! – прикрикнул на них Харальд Сигурдссон. – Если вы не заткнетесь, я пошвыряю вас всех за борт, и плывите домой в Норвегию, как хотите. Тогда вы узнаете, что такое слабое сердце.

Гудбруд Гудбрудссон сказал:

– Что до меня, то мне все едино. Я умею ходить по воде. Вы что, не знали этого? И Торнфинн Торнфиннссон тоже может. Мы обучались у одной русской ведьмы в пещере над Днепром, неподалеку от Киева. Мы ей здорово заплатили за эту науку. Я все ждал, когда выдастся случай как следует попрактиковаться. А то мы пока что все упражнялись на земле. Но нам доподлинно известно, как вести себя на воде.

Харальд повернулся и пошел прочь. Он хорошо знал, что норвежцы могут молоть подобную чепуху часами, пока не опьянеют от собственных слов, не схватятся за мечи и не начнут на спор прыгать в море.

Эту ночь викинги тоже провели на корабле, поглядывая на костры, которые горели на вершинах холмов. Они опасались сойти на берег. Весь живущий в этих местах сброд мог подобраться к ним и перебить во сне.

Они проснулись рано на рассвете и обнаружили, что корабль чуть ли наполовину заполнен бурой от водорослей морской водой.

Левый борт дал течь, и ее срочно надо было законопатить. Когда, подплыв к берегу, они заделывали дыру обрывками каната и засмаливали дегтем, из-за кормы неожиданно показался корабль. Он двигался вдоль залива и держал курс на запад.

Заметив, в каком плачевном положении находится «Длинный Змей», корабль подошел к нему на расстояние полета стрелы, и тут Харальд разглядел на носу Хокона Красноглазого, смотревшего на него с глумливой улыбкой.

– Будь у меня чуть больше свободного времени, я бы охотно помог тебе, Сигурдссон. Но вот беда – я опаздываю. Мне надо вовремя попасть к моей бабушке, которая обитает среди троллей[3]. Приближается ее день рождения, и я обещал привезти ей подарочек. Я надеюсь, ты извинишь меня!

Его люди выстроились вдоль всего борта, посылали ехидные улыбочки из-за своих щитов и махали руками.

– Останься, и сразись со мной, как мужчина! – крикнул Хокону Харальд. – Я согласен сойтись с тобой в битве на твоем корабле, и всего только два человека будут меня сопровождать. Я должен хотя бы сделать попытку поквитаться с тобой.

– Нет уж, благодарю, Харальд Сигурдссон, – отозвался Хокон Красноглазый. – Мне вовсе не улыбается, чтоб ты меня пристукнул. Я как раз только что позавтракал, обидно, если пропадет такая хорошая еда. Прощай!

И Хокон Красноглазый скрылся из виду на своем корабле, а Харальду и его дружине ничего другого не оставалось, как посылать ему вслед грозные проклятья, отчерпывать воду да заделывать брешь.

Им пришлось провозиться еще парочку часов. Когда работа была закончена, они высадились на берег и наполнили бочонки из-под пива свежей родниковой водой. Кто-то из мореплавателей набрел на стадо овец. Они завладели девятью овцами. Молоденький пастушок сбежал, убоявшись боевых топоров. Вернувшись, они тут же принялись солить баранину, чтобы она хоть как-то сохранилась в их плавании на запад.

Наконец, когда солнце уже садилось, а заделанная брешь перестала пропускать воду, «Длинный Змей» вновь отправился по следам Хокона Красноглазого.

– Я не знаю, куда мы отправляемся, друзья, – сказал Харальд, когда солнце село и сумерки сгустились, – но стыдно было бы нам повернуть спины и сделаться посмешищем наших жен, когда мы вот-вот наступим на пятки человеку, принесшему нам столько горя.

И всю дальнейшую жизнь аж до тех самых дней, когда пришло им время пройти через дубовые двери Валхаллы, где старые воины улыбаясь сидят за столами и ждут их прибытия, люди с «Длинного Змея» вспоминали это плавание как черный, кошмарный сон.

Временами огромные зеленые волны поднимались выше мачт, выше прибрежных скал. А то вдруг нависали как темные тучи и с грохотом обрушивались на палубу, швыряли корабль, как щепочку в потоке водопада, вращая и вращая его до тех пор, пока люди на борту теряли не только всякое представление о том, в каком направлении надо плыть, а вообще ощущение реальности. Они не были уверены, что существует мир и сами они.

Потом все разъяснялось и утихло, и их корабль качали приливы и отливы, и он скользил, точно состязаясь на каких-то сумасшедших скачках, плавно скатываясь по зеленым, заколдованным, грозящим смертью холмам. Викинги вычерпывали воду своими наполовину проржавевшими шлемами, ведя бесконечное и безнадежное сражение с непокорным, своевольным морем.

Пройдя десять лиг, они лишились и мачты, и паруса. А через двадцать они уже не помнили собственных имен. Их застывшие губы отказывались произнести хотя бы звук. Они передвигались, как люди, впавшие в глубокий транс, которых впереди ожидает только одно – смерть.

Но каким-то чудом смерть их все-таки не настигала.

Снова и снова она грозила им, без конца разевая свои покрытые пеной челюсти. Казалось она вот-вот проглотит «Длинного Змея». А потом исчезала…

Однажды Харальд увидел издали корабль Хокона Красноглазого, который скользил по водам прилива как по склону зеленой горы. Временами он как-то странно дергался, точно жеребец, которому стрела угодила в сердце.

Но Харальд никому ничего не сказал. Был момент, когда он не смог вспомнить имя того, кто плыл на этом корабле, имя человека которого он, Харальд, поклялся уничтожить. Так оно было в те страшные дни: люди забывали, куда и зачем они направляются, что за дело позвало их в путь, и как зовут их смертельного врага…

И тогда, когда уже думалось, что смерть была бы избавлением, небеса прояснялись, белые птицы опускались на покачивающуюся палубу, а высокие волны делались плоскими и гладкими, как стекло, и упругими, как мускулистая спина великана.

Однажды, ближе к вечеру, «Длинный Змей» подошел к одинокому острову. Его скучные скалы громоздились среди безбрежного моря. Тогда все, кто еще не утратил способности к передвижению и членораздельной речи, с криками ринулись на берег, и ухватились за канаты ослабевшими руками, пытаясь пришвартовать «Длинного Змея» к берегу.

И там, на этом заброшенном островке, когда темнота уже почти совсем окутала его, точно серым плащом, викинги пустили на дрова пару пивных бочек, выбили искру, ударяя кремнем о железо, и разожгли костер.

В самом сердце океана на незаметном островке люди «Длинного Змея» сели вокруг огня и, постепенно согреваясь, пытались вспомнить имена тех десятерых, что потеряли в это страшное время разрушительных штормов.

Но пока они смогли собраться со своими размокшими в соленой морской воде мыслями, налетела огромная стая птиц, которая старалась будто бы смести их с острова белыми крыльями.

И вдруг кто-то из викингов завопил не своим голосом:

– Скорее на корабль! Этот остров опускается в море!

И вот вода поднялась сначала по колено, а потом и по горло. Они увидели, как сперва залило их костер, а затем остров целиком ушел в морскую пучину.

И те, у кого еще достало присутствия духа и сил, боролись с канатами, чтобы снять корабль с якоря.

В эту ночь они потеряли еще пятерых. А над скрипящим, снова давшим течь, побитым бурей кораблем кружили птицы и кричали дикими голосами, точно фурии[4].

– Я во всем виноват, – сказал Харальд, лежа на палубе у борта. – Не пристало человеку тащить людей в неведомые моря на бессмысленную погибель. И еще один раз в жизни, Груммох, брат мой, я совершил ошибку.