Раб описал все точно. Из тридцати семи домов уцелели только шесть. И ни одного гумна, ни одного амбара.

Харальд взглянул на старых и малых, неподвижно лежавших на земле. Их уже больше не пугал боевой топор.

– Назвать это страшным делом, – сказал он мрачно, – это все равно что ничего не сказать, просто выдохнуть разогретый воздух. С этого часа слова говорить будет не рот, а меч. Где моя семья?

Раб отвел его туда, где Аса дочь Торна сидела на земле, рыдая и раскачиваясь, как маятник. Оба ее сына лежали на соломенном тюфяке. Раны их были прикрыты целебным мхом.

Харальд осторожно приподнял мох и взглянул на раны.

– Мои сыновья сражались как настоящие воины, – проговорил он наконец. – Их раны заживут, хвала Одину, они хорошо обработаны.

– Мальчики в десять и двенадцать лет не должны бы знать, что такое раны, – проговорила Аса сквозь слезы.

– Аса, любовь моя, – обратился к ней Харальд ласково, – уж не ждешь ли ты, что я стану плакать как жалкий раб или женщина? Старому медведю не по душе, когда медвежат погрызет волк. Но он понимает, что мало проку сидеть и выть, задрав морду к небесам. Он твердо знает, что за палец он должен оттяпать руку, а за руку – голову. Старый медведь выследит волка и за все с него взыщет, потому как Хокон Красноглазый изгнан и живет вне закона, потому как он волчья голова и не предстанет перед тингом, чтобы получить по заслугам. Его нельзя приговорить к плате за пролитую кровь. Поэтому он должен будет заплатить своей собственной головой.

Аса снова разрыдалась и прикрыла лицо передником, чтобы никто не видел, как плачет жена викинга.

Когда другие мужчины вернулись в деревню с охоты, Харальд сказал им:

– Маленькое несчастье случилось, пока вы гонялись по лесам за зайчиками. Деревня сгорела дотла по оплошности Хокона Красноглазого, а ваши семьи в это время развлекали его берсерки. И похоже он так расстроился, что причинил нам эту неприятность, что удалился, повесив голову от стыда.

Молодой воин, подверженный припадкам страшного возбуждения, выскочил вперед и разорвал на себе рубашку. Его грудь и руки до локтей были покрыты глубокими шрамами.

Он потряс тяжелым боевым топором, который держал в правой руке так, точно это был не топор, а бузинная веточка.

– Клянусь Тором и Одином, – вскричал он, – я не буду знать покоя до тех пор, пока не покрою голову Хокона еще большим позором!

– Вот тут ты не прав, друг мой, – твердо проговорил Харальд. – На эту награду претендую я. Я сказал это первый, раньше тебя.

Юный берсерк опустил глаза перед грозным вождем, но шепнул стоящему по соседству воину, что, мол, Харальд должен сам ловить свою удачу, когда они встретятся с Хоконом Красноглазым, потому что в таком деле у людей равные права, что у вождей, что у простых воинов.

Некоторое время спустя викинги вывели свой корабль из бухты, где он был спрятан в зарослях папоротника и дрока, и стали внимательно смотреть, не требовалось ли его заново просмолить.

Гудбруд Гудбрудссон сказал:

– Там, где крепится руль, надо бы проконопатить, Харальд Сигурдссон, но мы не можем терять время. В конце-концов у нас есть шлемы, чтобы отчерпать воду. Они сойдут за ведра.

– Я заткну течь собственным пальцем, если уж дело до этого дойдет, Гудбруд Гудбрудссон, – сказал Харальд. – Закинь на борт сушеного мяса, ячменного хлеба и пару бочонков пива, и мы отправимся в плавание. Человеку нужна пища, раз он собирается платить долги топором и мечом.

Прежде чем подняться на корабль, он нежно поцеловал Асу и сказал, что оставит ей двадцать человек охраны, которым также поручит построить временное убежище для оставшихся в живых.

Он добавил, что постарается вернуться дня через три, потому что его шестьдесят воинов вполне способны заплатить долг Хокону Красноглазому и восьмидесяти берсеркам.

– Человек, у которого меч заострен жаждой мщения, равен четырем, что сожгли дома и амбары, – прибавил он, пристегивая к ремню железного друга – меч по имени «Миротворец».

– На тебе ли твоя шерстяная рубаха, муж мой? – спросила Аса. – По фьордам гуляют холодные ветры, и на что будет годен вождь, если на него нападет простуда?

– Скоро я согреюсь, размахивая мечом, любовь моя, – ответил Харальд.

Когда он склонился над своими сыновьями, Свеном и Ярославом, мальчики улыбнулись ему.

– Пусть Один пошлет крылья твоему кораблю, отец.

– Он благословил меня двумя ястребятами, в то время как у многих имеются только цыплята, – отозвался Харальд.

Свен сказал:

– Мы бы последовали за тобой даже без разрешения, если б только могли держаться на ногах.

А Ярослав добавил:

– Теперь я буду все время плакать, пока тебя нет. Я успел всадить Хокону в руку нож, пока он не огрел меня дубинкой. Это несправедливо, что я не смогу сам довести до конца начатое дело.

Харальд погладил мальчиков по голове.

– Отдохните малость, хорошие мои. А потом я подарю вам по длинному мечу и вы сами поохотитесь на таких нечестивцев, как Хокон Красноглазый, а я буду ходить за коровами да полеживать, вспоминая корабли, на которых я когда-то плавал по морям.

– Привези мне кинжал Хокона с коралловой рукояткой, – попросил Свен. – А бронзовый щит – для Ярослава. Это поможет нам быстро поправиться.

– А мне привези что-нибудь, что мы могли бы поставить на полку и смотреть на это с улыбкой, когда будем пировать и праздновать победу, – добавила Аса. – Что-нибудь такое, чем Хокон дорожит больше, чем кинжалом и щитом.

– Я ничего не стою, если не сделаю этого. Безделушки приятно украшают дом, Аса дочь Торна. А если судьба распорядится иначе, тогда поставь на полку святое распятие, потому что тогда будет ясно, что Тор и Один отвернулись от нас.

Аса не пошла провожать мужа. Она не любила смотреть на то, как от берега отчаливают ладьи, потому что некоторые из них не возвращались. И тогда долго не удавалось прогнать от себя печальное воспоминание о том, как браво они выглядели, отплывая, как весело поднимались и опускались весла, как звонко смеялся капитан на носу корабля.

Дни шли за днями. Корабль Харальда «Длинный Змей» бороздил фьорды в поисках Хокона Красноглазого, и каждый день оканчивался одинаково – преследователи приставали к берегу и узнавали, что Хокон там не останавливался, а плыл все дальше и дальше на север.

Один седовласый ярл, ступив в зеленые воды Лангфьорда, крикнул им:

– Они тут проплыли позавчера, промчались на всех парусах, и были их суда до того гружены добычей, что чуть не черпали бортами воду. Вам бы надо грести пошибче, Харальд Сигурдссон, чтобы схватить этого волка за хвост! Думаю, что в Норвегии ты его не найдешь. Он отправился еще дальше на север к Исафьорду или к Ватенсфьорду. Он, думаю, может оказаться там, где бегают песцы и моржи будят тишину своим храпом, помяни мое слово!

«Длинный Змей» развернулся еще раз и направился к северу.

Харальд стоял рядом с Груммохом, неподалеку от рулевого.

– Я прозакладываю свои два пальца, если поверну назад раньше, чем либо труп Хокона, либо мой окоченеет, – сказал он.

Затем он обратился к викингам:

– Кто решил вернуться? Кто хочет есть свежее мясо и уютно спать под одеялом? Пусть скажет, и я высажу его на берег, дам ему в руки топор и положу деньги в карман, чтобы он мог добраться до дома. Говорите теперь же, или больше никогда не подавайте голоса.

Моряки подняли свои боевые топоры над головами.

– Кто повернет назад, тот просто ничтожество! – выкрикнул один из них. – За что ты оскорбляешь нас, Сигурдссон?

– Торнфинн Торнфиннссон, мне легче было бы оскорбить твоего тезку, самого бога Тора. С этой минуты я никогда больше не задам такого вопроса. Мы продолжим путь, и если кто выживет после этого нашего путешествия, пусть скальды прославят в народе его имя.