- Ну, на сегодня достаточно. Ты, наверно, устала, да и мне пора на рынок. Да, да, юноша, - продолжал он, поворачиваясь к Алексиду, который рассматривал статуи у стен, - это одно из моих лучших творений. Ее должны были поставить на городской площади, но, как видишь, она так и стоит в моей мастерской с тех самых пор, как я много лет назад ее кончил.

- А кого она изображает? - В голосе Алексида было волнение, но он разглядывал статую, и они не видели выражения его глаз.

- Эвпатрида Магнета. Его изгнали, как ты, может быть, помнишь. Говорят, он тайно просил помощи у спартанцев, чтобы уничтожить демократию и установить тиранию.

- Тиранию? В Афинах?

- После этого, разумеется, и речи не могло быть о том, чтобы почтить его статуей. Да и глупо, конечно, - какая уж там статуя, когда он сам не может сюда носа показать под страхом смерти.

- Он мне не нравится, - откровенно сказала Коринна, разглядывая лицо статуи. - А почему ты хранишь ее?

- Никто не знает будущего, голубушка. У Магнета есть немало могущественных друзей среди эвпатридов. В политике всякое случается. Сегодня тебя свалили, а завтра, глядишь, ты опять наверху. Кто знает, Магнет еще может стать тираном в Афинах, и каково тогда придется мне, если она узнает, что я выбросил его статую, как негодный мусор?

Алексид вышел из мастерской молча. Он напряженно думал. Этот тяжелый подбородок, крючковатый нос и высокие скулы он видел вчера под полями пастушеской шляпы. Лицо статуи было лицом человека, который шептался с Гиппием.

- А я-то думала, что ты пришел поговорить со мной! - пожаловалась Коринна, но уголки ее рта лукаво задергались.

Ведь мы уже прошли всю улицу, а ты еще не сказал ни слова. Куда веселее болтать со статуей!

- Извини. Меня словно оглушило… - Алексид заколебался, но потом сказал решительно:

- Дело вот в чем. Этот Магнет… ну, тот, который хотел стать тираном…

- Ах, тот! С таким ужасным лицом!

- Да. Так я готов поклясться, что видел его вчера вечером у Итонских ворот во время скачек.

- Ну и что?

- Да разве ты не понимаешь? Ты ведь слышала, что говорил Кефал: его же много лет назад изгнали из Афин.

- Разве? - Коринна, очевидно, не слишком внимательно слушала разговор в мастерской, но тут и она сообразила, в чем дело, и взволнованно воскликнула:

- А! Так что же он здесь делал?

- Я сам хотел бы это знать, - угрюмо отозвался Алексид. - Просто не представляю, как мне быть.

- Посоветуйся с отцом.

- Гм!.. А как я объясню ему, зачем мне понадобилось заходить в мастерскую Кефала?

- Да, отец не похвалит тебя за знакомство со мной.

- Видишь ли…

- Не оправдывайся. Афинским юношам не положено водиться с девушками.

Вот почему я чуть не свалилась с возвышения, когда ты вошел в мастерскую. По правде говоря, я очень обрадовалась, услышав твой голос, - я ведь ни с кем не разговаривала по-настоящему с того дня в пещере. Да, кстати, как поживает твой красивый друг?

- Он не очень-то мной доволен, - с принужденным смехом ответил Алексид. - Ему наступили на его красивую ногу - во всяком случае, так он думает.

- Кто же?

- Ты.

- Я?!

- Да. Видишь ли, мы очень давно дружим. Но только… ну, ты понимаешь… нельзя же все время быть с человеком, даже если очень его любишь. Иногда хочется побыть одному… Ты ведь знаешь, как это бывает, правда?

Она кивнула:

- Ты видел, куда я ухожу в таких случаях.

- Так вот, Лукиан этого не понимает. Он не любит читать и размышлять… всему предпочитает атлетические упражнения, прогулки, верховую езду и обижается, если другие хотят чего-то другого.

- Но при чем тут я?

- При том, что стоит мне заняться своими делами, как он воображает, будто я провожу это время с тобой, будто мне приятнее быть с тобой, чем с ним…

- Какая глупость! - кротко поддакнула она.

- Чистейшая нелепость! - подхватил Алексид с большим жаром, хотя и не слишком тактично. - Я поклялся ему, что не видел тебя с того самого первого дня, но он так озлился, что не поверил мне. Ну, я и подумал: раз так, пусть у него будет причина злиться, и…

- И пошел ко мне?

- И пошел к тебе.

Она остановилась как вкопанная и повернулась к нему. Щеки ее пылали, в серых глазах сверкал гнев.

- Спасибо за откровенность! Я знаю, что афинских девушек и за людей не считают, но над собой я не позволю издеваться. Значит, ты пришел, чтобы позлить его, а я только так… вот так хватают игрушку, чтобы подразнить ребенка…

- О боги! - воскликнул Алексид с отчаянием. - Я совсем не потому. Никто не хочет ничего понимать!

- Ну, так постараемся понять друг друга. Если мы станем друзьями, то потому, что хотим этого, а не потому, что нам надо кому-то досадить.

- Конечно…

- И ты не станешь задирать нос только потому, что я девушка и чужестранка, а мать содержит харчевню?

- Нет, - твердо сказал Алексид. - Но и ты должна дать обещание.

- Какое?

- Не ругать Афины. Раз ты живешь в городе, нечестно говорить о нем плохо.

Коринна, помедлив, кивнула. Румянец гнева сбежал с ее щек, и, когда она снова посмотрела на Алексида, в ее взгляде было уважение.

- Обещаю. Человек должен стоять за свой родной город. Если бы ты за него не заступился, я стала бы думать о тебе хуже. Я не буду ругать Афины, но, - тут она беззвучно засмеялась, - можно мне высказывать справедливые замечания? Ведь в Афинах превыше всего ценят свободу речи!

- Ты уже начинаешь кое-что понимать! - весело улыбнулся Алексид. - Поживи тут годик-другой, и ты станешь настоящей афинянкой.

Но, говоря это, он знал, что его предсказание никогда не сбудется.

Хотя Коринна и родилась в Афинах, она чужестранка и навсегда ею останется. Метеку почти невозможно добиться афинского гражданства, а ведь она же еще и женщина! Закон запрещает ей даже брак с афинским гражданином.

Они пошли дальше. Прохожие оглядывались на них. На следующем перекрестке, где было гораздо многолюднее и уже слышался шум рынка, Коринна сказала:

- Тут нам лучше проститься. Я знаю, тебе неловко идти со мной…

- Ну, что ты…

- Будем честны - или нашему знакомству конец. Таковы здешние обычаи.

Я не хочу, чтобы из-за меня твой отец рассердился на тебя. И я не хочу, чтобы ты ссорился из-за меня с Лукианом. Обещай, что ты с ним помиришься и не будешь обижаться на него по пустякам.

- Ладно. Но я хочу дружить и с тобой!

- Тогда приходи завтра в пещеру. Сможешь? Я буду учить тебя играть на флейте.

- Обязательно приду.

На углу они расстались, и Алексид долго смотрел вслед Коринне. Пусть она чужестранка, пусть ее презирают, но она шла через толпу гордой походкой, словно богиня Артемида.

Странная встреча с Магнетом послужила для Алексида предлогом, чтобы заговорить с Лукианом в гимнасии. В этот день была очередь Лукиана украшать цветами статую Гермеса, бога - покровителя атлетических состязаний, которая стояла на портике.

- Помочь тебе? - предложил Алексид.

Лукиан оглянулся.

- А!.. - сказал он удивленно. - Если хочешь. Я думаю расположить эти гиацинты здесь, а лавры - поверх всего.

- Понимаю… Лукиан, мне надо тебе кое-что рассказать.

- О чем? - подозрительно спросил Лукиан.

- Не о нас с тобой. Это по-настоящему важно. Мне надо с кем-нибудь посоветоваться, а доверяю я только тебе.

- Ну, так рассказывай. - Лукиан был явно польщен.

Тогда Алексид рассказал ему о незнакомце у городских ворот и о том, как, попав в мастерскую Кефала, он случайно узнал, кто это такой. Конечно, ему пришлось упомянуть Коринну - он не собирался лгать Лукиану, - но он рассказал всю правду: что до этого дня он с ней не виделся, но теперь назло Лукиану пошел ее искать. Тот внимательно его выслушал и сказал:

- Извини меня. Я должен был сразу тебе поверить.

- Забудем об этом! Ведь все сложилось к лучшему: если бы мы не поссорились, я не узнал бы, что это был Магнет.