- Отойдите! - упрашивали распорядители. - Дайте же им место, очистите дорогу!
Передние всадники уже миновали первый поворот и теперь скакали прямо к Итонским воротам. Факелы становились все больше и ярче, но они сливались в один пляшущий клубок, и невозможно было различить, кто впереди. Теперь наконец на дороге остались только участники состязания, а толпа расположилась за канавой - смутно белеющая масса лиц и одежд.
- Вот они! - выкрикнул кто-то на стене.
Наступила тишина - все затаив дыхание ждали, что прокричит головной всадник. Уже был слышен нарастающий стук копыт. И тут раздался крик торжествующий крик юноши, ведущего скачку:
- Акамантида!
Толпа зашумела - одни досадовали, другие радовались, а следующий всадник филы Акамантиды выехал вперед, готовясь принять факел. Остальные юноши застыли, полные нетерпения и беспокойства. Мучительно было ждать, какое название будет выкрикнуто вторым, и гнать от себя опасение, что шум толпы заглушит голос товарища.
Вот и первый всадник; летящая галопом лошадь кажется черной тенью, но голова и плечи юноши озарены золотым светом факела, который он держит в высоко поднятой левой руке. Последнюю сотню шагов ему пришлось скакать под самой городской стеной, где зрители отчаянно вопили и размахивали руками. На время даже самые почтенные мужи забыли о необходимости соблюдать достоинство.
- Сюда! - закричал его товарищ. - Акамантида тут!
Когда факел переходил из одной руки в другую, его пляшущее пламя на мгновение озарило толпу у ворот. Красные отблески легли на шелковистую шерсть холеных коней, на вскинутые руки, вырвались из тьмы сверкающие волнением глаза и разинутые рты, издававшие ликующие вопли.
И в этот миг Алексид успел разглядеть незнакомца, стоявшего рядом с Гиппием. У него было необычное, легко запоминающееся лицо с крючковатым носом. Даже борода не могла скрыть властный, тяжелый подбородок, высокие скулы…
Незнакомец быстро наклонил голову, и тень от широких полей пастушеской шляпы скрыла его лицо, но озаривший все это факел уже плясал, удалясь по Фалерской дороге. Вздрогнув, Алексид опомнился; к нему неслись следующие двое всадников, и он в смятении сообразил, что один из них выкрикивает название его филы. Он толкнул Звезду коленями и выдвинулся вперед:
- Леонтида тут!
Однако ближайший всадник, на два корпуса опередивший своего соперника, был из филы Пандиониды. Он вылетел из мрака на гнедом жеребце, четко передал факел и, резко повернув, осадил коня. К этому времени Алексид уже схватил свой факел, и Звезда помчалась вперед по дороге. Сзади замирал шум толпы.
Не так-то просто лететь в темноте отчаянным галопом, сжимая в вытянутой руку брызжущий смолой факел, когда вместо седла под тобой - кусок попоны, а на лошади - никакой сбруи, кроме уздечки. Правда, факел его соперника, скачущего впереди на серой кобыле, освещает все выбоины и ямы под ногами Звезды. Но что толку? Надо обогнать соперника, иначе Лукиан ему никогда не простит.
- Вперед, Звезда, вперед! - шепотом подбадривал он свою лошадь.
Подчиняясь прикосновению его колен, она ускорила бег. Серебристый хвост струился уже прямо перед ним. Он взял левее и стал понемногу обходить серую кобылу. Вот уже лошади идут голова в голову. Факелы рассыпают искры, и из-под копыт вместе с градом мелких камешков тоже летят искры. Вдруг убегающие назад черные стволы высоких тополей словно покачнулись - поворот, возникающие из тьмы и вновь пропадающие лица, крики, обрывающиеся на полуслове…
- Пандионида!
- Леонтида!
Внезапно Алексид понял, что его соперник тоже кричит, отвечая толпе. Впереди чернеет людская стена - да ведь это же подстава! Он еле-еле успел выкрикнуть название своей филы, Звезда сделала отчаянный рывок и опередила серую кобылу. Только тут Алексид заметил, что они почти нагнали первого всадника - тот только еще передавал факел в тридцати шагах от него.
- Леонтида тут! - Лукиан чуть не визжал от нетерпения.
Алексид поравнялся с ним, почти на два корпуса опередив соперника, но передал факел так неловко, что это небольшое преимущество было потеряно. Когда Лукиан поскакал, он уже отставал от Пандиониды на корпус.
- Не повезло! - сказал Леонт, хватая Звезду за уздечку и помогая сыну остановить лошадь.
- Это я виноват! - воскликнул Алексид. - А мы еще столько упражнялись! Но я до того волновался…
Из темноты вышел раб. Алексид узнал в нем фессалийского конюха из усадьбы дяди Лукиана. Он спрыгнул со Звезды, ласково похлопал ее по холке и предал уздечку рабу. Он решил поскорее отыскать Лукиана и извиниться за то, что так неудачно передал ему факел. Как только десятый всадник проскакал мимо, Алексид зашагал вслед на ним по темной дороге. Вскоре он услышал крики - зрители сообщали друг другу результаты состязаний. Пандионида достигла святилища первой, а Леонтида - почти вслед за ней. В темноте навстречу Алексиду шли зрители, возвращавшиеся в город. Он услышал знакомые голоса и спросил, где Лукиан. Кто-то смущенно ответил:
- Кажется, он пошел другой дорогой.
- Ах, вот как! Спасибо, - ответил Алексид.
Он продолжал брести к Фалеру. Теперь это уже не имело смысла, но ему не хотелось возвращаться вместе с товарищами. Нет, лучше идти одному в теплом бархатном мраке и слушать, как по обеим сторонам дороги весело трещат кузнечики. «Впрочем, мне-то сейчас не до веселья», - подумал он тоскливо.
6. Статуя в мастерской ваятеля
Алексид решил, что сразу же, с утра, повидает Лукиана и извинится за свою неуклюжесть. Жаль, конечно, что его друг принимает подобные мелочи близко к сердцу, но, с другой стороны, именно такие люди побеждают на войне и совершают иные славные деяния. Он подождал на улице, пока тот не вышел из дому, направляясь на занятия. Лукиан учился математике (никто не понимал зачем) у старого ученого, недавно приехавшего в Афины из Малой Азии.
- Послушай, - с запинкой начал Алексид, - мне очень жаль, что вчера так получилось.
- Пустяки, - холодно ответил Лукиан.
- Я разволновался и…
- Забудь об этом. Перед такими состязаниями нужно много упражняться.
Если в будущем году фила опять выставит меня, я буду упражняться куда больше. Мой отец правильно говорит: «Если уж берешься за дело, так делай его хорошо».
- Да, конечно.
Алексид хотел помириться с другом и потому не произнес язвительных слов, которые уже вертелись у него на языке: раз отец Лукиана так любит пословицы, почему же он забывает излюбленную афинскую поговорку «Во всем нужна мера»?
- Я хочу сказать вот что, - продолжал Лукиан. - Каждый имеет право выбирать, что ему нравится. Либо человек относится к состязаниям серьезно, либо нет. А тот, кто предпочитает бегать за девчонками…
- Если ты это обо мне, то…
- В отличие от тебя, я не воображаю себя умником, но все-таки я не совсем дурак.
- Уверяю тебя…
- Лучше не стоит. Можешь не рассказывать мне о своих делах, я этого теперь и не могу, ни лгать мне тоже незачем. Видишь ли, они меня просто не интересуют.
И Лукиан ушел, торопясь скорее погрузиться в дебри математики, а Алексид остался стоять на углу, багровый от злости.
Если с человеком обходятся несправедливо, он начинает искать сочувствия. Много лет они с Лукианом всегда были готовы поддержать друг друга в трудную минуту. Когда с одним из них случалась неприятность, то оба ворчали где-нибудь в углу: «Это нечестно… Просто подлость! Он к тебе придирается…». Сколько у них было таких разговоров! И теперь Алексид растерялся, не зная, кому излить свою обиду.
Вдруг его осенило: Коринна… С ней как будто можно разговаривать, и она умеет слушать. А кроме того, он поквитается с Лукианом. Раз он вбил себе в голову, что Алексид с ней видится, пусть так и будет.
Конечно, надо бы пойти к Милону и выслушать очередную порцию наставлений о ораторском искусстве… Алексид сердито фыркнул. Если уж он не сумел доказать своему лучшему другу, что говорит правду, то разве сумеет он когда-нибудь найти слова, которые убедили бы Народное собрание или присяжных? Другие ученики иногда пропускают занятия. Сегодня он последует их примеру.
