Хлох шумно присел, проскрежетав ножками железного табурета по кафельному полу. Пододвинув одну банку мне, он открыл свою и предложил самый стандартный тост.

— Ну что, за знакомство?

— Да, за знакомство, — тут же среагировала медсестричка, а Хайя посмотрев на меня по её мнению, видимо, очень соблазнительно, добавила:

— За приятное знакомство…..

Мать моя — женщина!!!

Я рывком дёрнулся к краю постели и чуть не блеванул, глядя на спящую рядом Хайю.

Как так?! Что за?!.

Мой взгляд замер на шести открытых банках местного пойла, которые стояли в ряд на тумбочке. Ни хрена себе — энергетик.

На той же тумбочке, каким-то странным образом держась лишь малой своей частью, висела юбка. Та, что была вчера на Хайе, — смутно припомнил я, и схватив волю в кулак, продолжил медленно ретироваться. Чуть сдвинул голую ящериную задницу, потом медленно спустил ногу с кровати, и почувствовал, как ступня коснулась пола. Ещё медленней подтянул к краю вторую ногу, неотрывно следя за лицом и дыханием спящей… Ну мать же моя — женщина! Ладно, ладно, спокойно. Вспомни ту девяностокилограммовую баскетболистку. Ну ту, у которой ещё плечи шире твоих были, а лицо… Нет, не Валуев, конечно, но и не то, чтоб очень далеко. Кент запарился потом за такой подгон проставляться, пока у меня весь этот ужас из головы не выветрился.

„Я там с девчонкой познакомился одной. А у неё подруга. Чё ты, поедешь?“.

И я блин поехал. Потом помню пил-пил, пил-пил, и проснулся на квартире друга рядом с той самой баскетболисткой…

Не думал, что будет ещё круче.

Я снова сдержал рвотный позыв, и наконец-то, полностью покинул кровать. Предательски скрипнула сетка. Я замер и перестал дышать. Хайя улыбнулась во сне, что-то пробормотала невнятное, но я не стал прислушиваться. Метнулся в санузел, схватив по пути валяющиеся на полу штаны, и только там тяжело и часто задышал, пытаясь сбросить напряжение.

Фух! Теперь нужно ещё отыскать свою рубаху и обувь, и валить отсюда со всех ног.

Нет, ну как можно было так перепить? Что это за „Скорость четвёртка“ такая? На вкус ведь куда мягче той бормотухи, что мы в боксе пили.

Попрыгав на одной ноге, я натянул штаны. Зачем-то в процессе этого пощупал „его“, наверное, подсознательно желая придушить, и медленно приоткрыв дверцу, взглянул на кровать. Сердце моё тут же замерло, а на губах появилась глупая улыбка.

Хайя сидела на кровати, обняв согнутые колени, и нежно так смотрела на меня. Улыбнулась в ответ на мою улыбку, я тяжело сглотнул слюну и пару раз кашлянул.

— Ты был великолепен, — бросила она стандартную фразу. Вряд ли она помнила… хотя почему? Она уже к этой их „Скорости“ приловчилась же, наверное, и знала сколько её нужно пить, чтобы не отключиться полностью. — И очень раскован, — её улыбка стала шире. — Мне такое нравится.

Я?! Раскован?! С ящерицей?! Боже, я полный извращенец!

— Иди ко мне.

Я зашарил глазами по полу, ища хотя бы рубашку. Ботинки понятно, что где-то возле двери, а вот где рубашка?

На всякий случай бросил взгляд на потолок. Нет, на простенькой люстре её нету.

— Хайя, прости. Но сегодня же операция важная начнётся. Или наступление. На Кровлик какой-то. Нам туда нужно, — я, наконец, увидел рукав своей рубахи, который торчал всё из-за той же тумбочки, и радостно бросился к нему. — Меня же командиры на части порвут и звания лишат. Ну, ты же понимаешь? Это же служба, а не хухры-мухры.

Я мельком взглянул на удивлённое лицо Хайи. Наверное, не поняла что такое хухры-мухры, глупо подумал я и, вытащив рубашку из-за тумбы, быстро натянул её на свой ящериный торс.

— Так ты что не поцелуешь меня даже? Хош, миленький. Ну так же нельзя. Нам же было хорошо вместе.

„Не помню, и не дай бог вспомнить, как нам с тобой было“ — пронеслась в похмельном мозгу острая мысль, и я трясущимися пальцами весьма проворно застегнул пуговицы. Бросил машинальный взгляд на банки, приподнял одну, вторую… вроде что-то булькает. Вылил остатки содержимого в себя и шумно выдохнул.

— Потом поцелую. Правда. Зацелую просто. А сейчас у меня во рту не айс. Не айс — это не хорошо, значит. Всё. Люблю. Очень люблю…

Бормоча этот бред, я отступил к двери, и присев на корточки, торопливо обулся.

Хайя поднялась с кровати и абсолютно голая двинулась ко мне. Мои пальцы стали двигаться ещё быстрее, завязывая шнурки на втором ботинке, а через пару секунд я уже подскочил, и не глядя открыв дверь, выскочил на улицу.

Да и плевать! Пусть обижается, но поцеловаться с нею — это просто выше моих человеческих сил. Нет, может и по синьке я её и целовал… Бэ-э-э… Забудь. Забудь как кошмарный сон.

Мои глаза задержались на боксах, до которых отсюда было приличное расстояние, и я понял, что ещё немного, и опоздаю к выезду на эту чёртову зачистку.

Скользнувший сквозь щель в черепице солнечный луч разбудил Дару. Она приоткрыла глаза, и зевнув, сладко потянулась. Ну вот, хорошо ведь как! И это неудивительно после столь сытного ужина и спокойного полноценного сна.

Девушка улыбнулась, вспомнив, как вчера приговорила целого жареного цыплёнка, треть круглой буханки хлеба и семь небольших красных плодов, похожих на помидоры. Вкус только был у них чересчур солёный, но без этих плодов вообще никак. Никаких бы слюней не хватило на белое птичье мясо.

Подойдя вчера под вечер к Кровлику, Дара сделала крюк, и вошла в город с северной стороны. Первым делом спряталась в густых кустах на окраине города и битый час высматривала, есть ли среди местных жителей те, кто открыто ходил с оружием. Нет, в селе, где её держали в сарае, там почти все мужики были либо с автоматом, либо с дробовиком, но здесь всё же не село, а крупный населённый пункт. И, стало быть, и что-то вроде полиции имеется, и ограничение на ношение огнестрела может быть.

Примерно за час наблюдений она успела насчитать около десяти вооружённых, без формы, явно не полиция. Причём трое из них были женщинами. Две молоденькие, почти как она, с автоматами. И одна дородная баба с ружьём. Вышла из-за спины, так что Дара едва не шарахнулась от неожиданности в сторону, и проплыв, как огромная баржа, мимо кустов, зашагала по улице как ни в чём не бывало.

Это и убедило девушку через пару минут подняться и с таким же наглым лицом, как у недавно прошедшей бабы, двинуться вглубь городских кварталов.

Пройдя три перекрёстка, она ответила приветствием какому-то обознавшемуся старичку и нырнула в щель одного из покосившихся заборов. Судя по виду, жить в этом дворе никто не живёт, дом явно неухожен, ставни закрыты, а там где их нет, окна забиты досками. Несколько таких домов Дара успела разглядеть и раньше, видимо, не любил местный люд окраину. А, скорее всего, у кого появлялись деньжата просто перебирались ближе к центру, бросая свои прежние жилища.

Дверь оказалась не забита и не заперта. Дара осторожно открыла её, стараясь не скрипеть, и медленно шагнула внутрь. В нос ударил неприятный затхлый запах, она смахнула с лица паутинку и прислушалась. Мало ли, вдруг тут бомжи обитают? Но вроде абсолютная тишина, только её дыхание, от которого то взмывала вверх, то снова опускалась толстая старая паутина, висевшая прямо перед её лицом.

Дара прошла в комнату, осмотрелась. Пол местами сгнивший, провалиться можно. Она подошла к окну и выглянула во двор. Заросший высокой травой, в глубине его несколько дышащих на ладан построек — сарайчик, сажок для каких-нибудь животных, вроде земных свиней, сильно накренившийся нужник. В общем, ничего выбивающегося из общей картинки.

Спустя минут пять, Дара обследовала весь дом и нашла нечто вроде кладовки, а на её потолке люк, ведущий на чердак. Именно там Дара и решила переночевать, а так же оставить оружие. Всё же идти с ним в центр города глупо. Там наверняка будут полицейские патрули, которые не преминут спросить документы у подозрительной девушки с автоматом за спиной.