— Ни чё, ни чё, потерпи. Горячей воды для вас тут не предусмотрено. На гарнизон еле хватает. Зато чистая будешь. Приятно же чистенькой быть, да? Чё молчишь?

Потом он обтирал её каким-то куском материи, больше похожей на половую тряпку, чем на полотенце. Потом одел, всё так же манипулируя с наручниками, чтобы у пленницы ни на секунду не оставались свободными руки.

Боится, тварь, — поняла Дара. — И правильно. Бойся меня, ублюдок, долго тебе не жить.

Закончив с одеждой, комендант вывел её в коридор, где они тут же наткнулись на вернувшегося фрийнамуса.

— А я вот не пойму, что за шум, господин литейнамус, — смущённо проговорил он и принялся неловко засовывать пистолет обратно в кобуру. — Проверить вот решил…

— Да вымыл её, — грубо буркнул комендант. — Воняет же, невозможно. Как дознание проводить? Блевать аж тянуло.

— Да-да, — закивал фрийнамус. — Так вы ещё не провели дознание?

— Провёл, провёл, — комендант подтолкнул пленницу к толстому маленькому подчинённому. — Посади её в нашу хладовку, а то её в бараке перебежчицы порешат ночью.

— Почему порешат? — удивился фрийнамус. — Она ж ихняя.

— Она их чуть сама не порешила, — сказав это, комендант смерил взглядом Дару, потом своего подчинённого. — Не, я лучше сам. Давай ключи.

Хладовка была просторной, раза в полтора больше той камеры, куда её хотели посадить. Правда и скамья здесь была всего одна, деревянная, и никаких намёков на подушку или простынь. В углу стояло ведро, видимо для оправления нужд, маленькое окошко заварено стальным листом с дюжиной просверленных в нём дырочек, в которую и женский мизинец пролез бы с трудом.

— И смотри, надумаешь кому рассказать, я тебя в любом месте достану, поняла? У меня в «Сарт-горо» брат старший в охране. Вякнешь, он тебе перо под рёбра ночью воткнёт. Поняла?

Дара даже не кивнула в ответ. Комендант легонько толкнул её в спину и повторил с раздражением:

— Поняла, я спрашиваю?

— Да, — сухо ответила Дара, и он довольно хмыкнув, оставил её в покое.

Уже в который раз за последние несколько часов она услышала скрежет задвигаемого засова и прилегла на скамью. Поворочавшись пару минут, она, наконец, более-менее удобно расположила руки так, чтобы не было хотя бы тянущей боли в плечах. Про неё хотелось хоть на секунду забыть, и про натёртые за день запястья забыть, и про боль между ног забыть. Последняя хоть и утихала понемногу, но всё же была невыносимой. Пульсировала там, растекалась по бёдрам и пояснице, дёргалась в животе и била в мозг. Хоть и морально только била, но этого было достаточно. Дара попыталась «зарыться» в сон, или хотя бы в спасительные воспоминания, чтобы отвлечься, но вдруг появился голос.

— Так-так, — проговорил он, словно вернувшийся после долгого отсутствия хозяин жилища, и заметивший с самого порога нешуточные изменения. — Хм, а чего мы такие разочарованные? Помнится, кто-то на костре жалел, что это тело так и не познало любви. Между прочим, я сейчас слово в слово процитировал.

— Здравствуй, голос, — ответила Дара шёпотом. Несмотря на его бессердечный сарказм, она была рада ему, потому что теперь можно было забыться в беседе с этой непонятной частью себя, которая умела говорить.

Она и беседовала, отвечая голосу шёпотом, и не заметила, как погрузилась в бездонный, как сама Вселенная сон.

Утро разбудило далёким раскатом грома, а может и выстрелами из чего-то крупнокалиберного. Она поднялась и прислушалась, усевшись на краю скамьи. Но звук больше не повторялся, а за дверью послышались гулкие шаги. Потом всё тот же засов, двое охранников быстрым шагом повели её по коридору, на улице она жадно втянула свежий сыроватый воздух и запрокинула голову. Это был гром. То, что разбудило её, было громом. Небо полностью затянуто одной большой свинцовой тучей, висящей очень низко. И ещё белесые лохматые облачка, которые были ещё ближе к земле и быстро двигались, отчего казалось, что это и не туча, а какая-то огромная шевелящаяся амёба.

Её потащили дальше, не дав насладиться пугающим и завораживающим зрелищем. У гарнизонных ворот остановились и прождали несколько минут. Наконец, за бетонным забором послышался шум двигателей, и из ворот выскочила бронированная машина. Следом за ней появился грузовик со стальной будкой, который замер прямо напротив них. В будке открылась дверь, и Дару, схватив за цепочку наручников, стали суетливо запихивать внутрь, нисколько не заботясь о том, больно ей или нет. Охранник внутри будки открыл решётчатую дверь одной из камер, её завели, сняли наручники, и пристегнули к наручникам той забитой хрупкой девушки, которую она уже знала по вчерашнему визиту в камеру. Слава богу, её не додумались посадить вместе с щербатой.

Дара подняла голову и посмотрела сквозь решётку, находившуюся в полуметре от лица. Щербатая и пожилая были во второй камере. Заметив её взгляд, щербатая подняла не пристёгнутую к соседке руку и провела пальцем по горлу, оскалившись при этом, словно гиена. Но на Дару ни её жест, ни её животный оскал не произвели ни малейшего впечатления. Она только устало усмехнулась, и как и её забитая соседка, уставилась в стальной пол.

Стук в дверь был похож на близкий раскат грома, там мне показалось спросонья, и я, дёрнувшись, резко подорвался с кровати. За окном было серо и размыто. Раннее холодное утро, просочившееся сквозь стекло и сквозь щели в дверной коробке, несмотря на трубы отопления, наполнили комнату какой-то густой прохладой. Вернее, чувствовалось всё не как прохлада, а как нечто дискомфортное, словно тебя окутали ватой, и эта вата каким-то немыслимым образом сковывала движения. Ну что ж, придётся подзавестись.

Я вскочил и принялся размахивать конечностями, а в комнату, не дожидаясь приглашения, вошёл Хлох. На каждом плече у него висело по винтарю, один из которых был моим.

— Сбегал в оружейку, чтоб время зря не тратить, — сказал он, заметив мой взгляд и, без особого интереса посмотрев на мои сумасшедшие дрыганья, плюхнулся на стул и зевнул.

— Время ещё терпит? — спросил я, закончив с заводкой.

— Ребята уже возле боксов. Сейчас «Ящеров» выгонят, прогреют маленько и рванём. На, держи.

Хлох протянул мне маленькую баночку, которую я сначала и не заметил в его огромной ручище.

— Не, — я покрутил головой. — Я вон и вчерашние не тронул.

Кивнув в сторону столика, где стояли непочатые банки «Хорса», я схватил со спинки стула куртку и принялся торопливо надевать её.

— Это энергетик, — хохотнул Хлох. — Кровь разгоняет, но голову не дурманит. Не алкоголь, в общем.

— А-а, — протянул я, застегнув липучки на куртке, и едва успел поймать подброшенную навесом банку. Покрутив её, ограничился прочтением названия, отогнул за колечко крышку и выпил всё залпом, что было несложно. Баночка вмещала в себя всего около сотни грамм воняющей лекарствами жидкости.

Перекривившись от мерзкого горького вкуса, я поставил пустую банку на стол и взял протянутый винтарь.

— Ну что? Посидим?

Я кивнул, сообразив, что за традиция, даже не удивившись её схожести с нашей. Ведь объяснение этому весьма простое. Перед серьёзным делом нужно сосредоточиться, взять себя полностью в руки, а что может быть для этого лучше, чем сесть и помолчать несколько секунд?

— Рванули, — бросил Хлох, когда дань традиции была отдана, и резко поднялся со стула. Мы вышли из комнаты, я захлопнул дверь и оглядел небо. Белого молочного цвета, какое-то безжизненное. Хлох шумно потянул воздух и недовольно цокнул языком.

— Дождь будет, — выдал он и зашагал в сторону техпарка. Я молча поспешил следом, снова погружаясь в неприятные размышления, от которых вчера еле избавился, ускользнув от них в царство Морфея. — Ну ничего. Ребята укомплектовали технику старенькими термобронами, так что всё нормально.

Пока мы дошли, из боксов уже выехали две бронмашины, и в них стали загружаться бойцы, стоявшие группкой тут же возле стальной стенки небольшого ангара. Быстро обменявшись приветственными кивками с теми, кто бросал на меня взгляд, я согнувшись нырнул внутрь, протиснулся влево, и развернувшись, устроился в стальном креслице. Судя по всему, пластик у них ещё не изобрели, подумал я, заёрзав на неудобном и жёстком седалище. Ехать на броне в этот раз я не решился, опасаясь просто-напросто вырубиться от утреннего холода. Да и судя по всему, никто на ней ехать и не собирался. Хлох уселся рядом, а в проёме аппарели послышался громкий знакомый голос.