– Н***к недалеко, всего пара часов на машине. Хочешь, я оставлю тебе ключи?

– Хочу, – соглашаюсь я, как всегда проигрывая и уступая.

Мой внутренний дракон, злобно хлестнув хвостом, уползает подальше, оставшись недовольным моим согласием.

Это неделя совсем не примирила меня. Марк возвращался поздно и после торопливой любви засыпал на разворошенной постели. А я допоздна нервно курил на подоконнике. Уезжал я рано, чтобы успеть на пары. Дотронуться до его души мне так и не удавалось. И я тосковал по тому Марку, с которым я мог часами разговаривать. По тому Марку, который вскрыл когда-то мой примитивный мир, наполнив его до самого донышка. Но сейчас мне доставалась только оболочка. Тело. Так больше нельзя.

– Так больше нельзя, Марк, – выкладываю перед ним ключи от машины.

Марк устало опускается на кровать. Я виновато смотрю на уставшее лицо, но лучше решить все сейчас. Марк неторопливо развязывает галстук, расстегивает и скидывает на пол рубашку.

– Я понимаю, Вик, – он хмыкает. – Ты знаешь, меня давно не бросали, как-то даже не знаю, как вести себя.

– Мог бы расстроиться для приличия, – горько усмехаюсь я.

– Я как-то слишком устал, Вик, – он приподнимается на локтях. – Я где-то даже рад твоему решению. Простишь?

В моей груди болезненно и остро сжимается. Марк будто раздавил последнюю из бабочек, когда-то порхавших там от одного его присутствия.

– Прощу, – киваю я ему. Даже сейчас я простил бы ему все.

– Иди ко мне. Расстанемся хорошо, – протягивает мне руку Марк, и я делаю шаг. Хочу унести с собой его метки на шее.

Внутри я как чаша, наполненная до самого краешка бедой. Но если чашу не трогать, то все будет хорошо…

В универ я приезжаю рано. Рухнув на парту, моментально проваливаюсь в темный без сновидений тяжелый сон.

13

– Вик, – кто-то с настойчивостью комара пищит над ухом. – Вик, просыпайся, – тормошит меня «комар».

Глаза открываться не желают, но я просыпаюсь, мягко вхожу в реальность, выныривая из глубокого, похожего на обморок сна. Меня тянут и тормошат, я протестующе ворчу, поднимаюсь, но голова снова хочет на твердую поверхность парты.

Если бы я тогда знал… Я бы как следует рявкнул на это чудо, отчаянно будившее меня. Рявкнул бы так, чтобы он меня десятой дорогой обходил. А может быть, и нет. Слишком велико искушение построить хоть хлипкий мост над той огненной пропастью, куда рухнула моя душа.

И все равно чувствую себя сволочью. Я как-то сразу понял – Темик втрескается. Но остановиться не смог, слишком уж наивно-трепетным он был, как молодой, липкий от сока листочек. Так и тянется варварская рука сорвать, сжать и растереть, впитать в себя это ощущение свежести. Я ловил на себе его влюбленно-страдающий взгляд, чувствовал себя этаким монстром, это стегало по и так издерганным нервам, хотелось наорать и выпнуть его из своей жизни. Но стоило зыркнуть на него, как он тут же съеживался в трогательно-испуганный комок с выступающими косточками. А как он целуется… Это вообще отдельная история. Сначала натянуто-нервный, как струна на грани, кажется, сейчас звякнет и порвется, а потом как-то разом тает и растворяется в удовольствии. И глаза пьяные-пьяные, ошалевшие. Весь дрожит-трепещет в руках… И льнет тоненьким гибким телом, и руки уже сами тянутся пересчитать острые позвонки, выступающие на худой спине. Весь хрупкий, аж звенит, а глаза огромные, под челку спрятанные, честные-честные. И в душе невольно нежность болезненная такая разливается. И мне за его такую любовь больно и горько, сердце чуть щемит. Если бы я мог выбирать…

Но я уже выбрал.

И мне мало гибкого тела подо мной.

Мало молчаливого обожания.

Мне не хватает Марка.

Не хватает сильных рук и почти звериной страсти… перечислять бы по пунктам не перечесть. Все это просто сливается в одно имя – Марк. Но если уж отпускаться до физиологии… Мда… Хочется почувствовать жесткие пальцы на бедренных косточках, хочется властного захвата… хочется… хочется…

Соврал я Темику. Не повернулся язык дать ложную надежду, но и отшить раз и навсегда не могу. Вампирю. Питаюсь его нежностью. Сволочь.

А тут еще и Мила со своей любовью. Меня как током пробило, когда она мне показала свою симпатию. Как он смотрел на меня… В глазах странички Кама-сутры с картинками замелькали. Есть в нем что-то такое, что хочется раздразнить и прикусить. А еще есть то самое… звериное. Почти осязаемое желание и мощь. И имя такое, как у завоевателя, – Кир. Он меня хочет. Я это всей кожей чую. Как взгляд по мне медленно и жадно течет и как он одергивает себя. Это и раздражает, и чувство благодарности где-то примешивается. И перед Милой стыдно.

Это все недотрах.

Это все чушь.

Нельзя-нельзя.

А запретный плод так сладок.

А запретный плод сам в руки просится.

Запутался.

Внутри разливается отчаяние, подталкивает меня к краю. Я, как бомба, сейчас соберу вокруг побольше народу и взорвусь, так чтобы осколками покалечило… Спаси…те…

И я не выдерживаю. Звоню, прошу, умоляю. Скуля, тычусь в упрямо сжатые губы Марка, выпрашивая еще чуть-чуть любви… Дракон умирает от стыда за меня, грызет мое нутро утренним раскаянием. Не-на-ви-жу…

Уткнувшись лбом в холодную столешницу, я выплескиваю из себя все. Про Марка, про Темика, про Кира и Милу. Слова идут густым кровавым потоком из самого сердца. Егор внимательно слушает, гоняя коробок спичек по гладкой столешнице. Молчит.

– Это ты перестарался, Вик, – голос Егора, чуть севший. – Намудрил. Одним ударом не разрубить. Может, возьмешь тайм-аут? Разберешься немного в себе?

– Я бы рад, но как?

– Беги, брат, беги, – хмыкает Егор, открывая запотевшую бутылку водки. – Давай по чуть-чуть для расширения границ сознания, так сказать?

К утру в прокуренной квартире мы разрабатываем «план побега». При университете есть программа, по которой студенты могут проходить практику в Европе, стоит лишь сдать экзамен по языку и творческий конкурс. Подтянуть язык мне поможет близкая подруга матери Егора и Марка, а творческий конкурс я уж точно осилю. Наличие цели и задач как-то вдруг немного усмиряет мою разворошенную душу.

Только моя судьба дама капризная. Она, видимо, чуток помешана на драмах и не может не плеснуть бензинчика в затухающее пламя.

Я собираю вещи, с удивлением отмечая, что совсем не верю в то, что уеду. Как будто это происходит не со мной. Перепроверив еще раз пакет с документами, я мысленно пробегаюсь по списку. Вроде бы все. В квартире резко и требовательно рявкает дверной звонок. Ну и кого это принесло?

Я открываю дверь и замираю. Марк. Картинно облокотившись о косяк, он с независимым видом созерцает калейдоскоп эмоций на моем лице. Мне хочется трусливо захлопнуть дверь перед его носом, но тело, в очередной раз предав меня, шагает назад, приглашая его войти.

Марк неторопливо проходит в комнату и сразу направляется к кровати. Устало опустившись среди вороха забракованных для поездки вещей, интересуется:

– Все-таки улетаешь?

– Зачем ты здесь, Марк? – вести светские беседы я не в состоянии.

– Сам задаю себе этот вопрос, – Марк устало трет переносицу. – Может быть, потому что моя жизнь стала похожа на манную кашу, такая невнятно-правильная? Может быть, потому что засыпать мне в последнее время не хочется? Стоит чуть отпустить контроль, как из подсознания вырывается один злобный звереныш и больно кусает и грызет где-то здесь, – Марк растирает грудь в области сердца. – И что с этим делать, я не знаю.

– Марк, – я обреченно усаживаюсь рядом. – Я же сейчас в очередной раз спляшу под твою дудку все что тебе угодно, а потом ты вспомнишь о своей великой миссии на Земле и задвинешь меня в потайной ящичек. Так?

– Хм… Вик. Я сам устал от этого взаимного передергивания нервной системы. С тобой не могу и без тебя не могу. И зачем ты вообще появился в моей жизни?