– Два-четыре-шесть-восемь, вы обнаружили какие-то повреждения?

Эли, как всегда, пометался взглядом по пустым стенам и, выбрав произвольную точку, сообщил ей:

– Все в порядке. Мне показалось.

– Дополнительный осмотр перед сном, – назначил Джошуа, задумчиво пошкрябывая щетину на подбородке.

Эли, недовольно дернув плечом, растер по коже застывающую пленку антисептика. Потряс ладонью, чтобы та подсыхала быстрее.

Джошуа еще раз окинул внимательным взглядом образец, запустил процесс раскадровки видео с камер наблюдений и прогнал записи через анализатор. Пусть это и займет лишних полчаса после смены, но он точно будет знать, что Эли в норме.

– Джош, распишись и получи новый пропуск.

Джошуа уже успел затянуться долгожданной первой сигаретой после смены, когда его поймала Кларисса Грот. Толстая, одышливая, с извечными пятнами пота подмышками и четкой линией загара, что делила лоб пополам. Ее образец мог жить только при повышенной температуре и был вполне контактным.

– Как Эли, Джош?

Он раздраженно раздавил сигарету о начищенный край урны и, перекинув мятый пиджак на другую руку, поставил размашистую подпись в бланке, протянутом Клер. Нацепил на шею новый пропуск, растерянно похлопал по карманам в поисках зажигалки.

– Думаю, нужно добавить немного стабилизатора, нарушен график сна, склеры покраснели.

– Опять ночная смена пропустила? – Клер скрестила на мощной груди полные руки. – Они добьются своего, Джош! Добьют проект своим сокращением бюджета. Кого берем в ночную, ты слышал? Мы себе уже не можем позволить оплачивать интернов, нанимаем студентов. А что у тех на уме, Джош? Кувыркание по койкам да наскрести денег, чтобы сводить подружек в «Чикен тайм». Как ты им донесешь, что тут за каждой дверью миллиарды долларов и, возможно, будущее человечества?

Клер, как всегда, смешала воедино пафос, острую нелюбовь к чужой молодости и очередную попытку втереться на территорию, которая именовалась дружеской зоной.

– Как насчет пивка? – приняла она молчание за желание продолжить разговор.

– Не в этот раз, – Джошуа наконец нащупал зажигалку, которая проскочила через разорванную подкладку пиджака. Выуживать ее на глазах Клариссы было невозможно.

Дверца холодильника пополнилась еще одним снимком Эли. Джошуа просканировал взглядом тело образца. «Похудел, – отметил он про себя, – надо поправить рацион, белок добавить».

– Ну что, «будущее человечества», будем ужинать?

«Будущее» молча взирало на жующего пересушенный в микроволновке сэндвич ученого нечеловеческими глазами. Огромные, с тонкой линией вертикального зрачка, лишенные век, они, казалось, наблюдают за Джошем, ни на секунду не выпуская его из поля зрения. Легкий паралич лицевых мышц – следствие инфекции, которую с трудом удалось задушить – навсегда поселил на лице Эли полуулыбку.

– Мона Лиза, фак, – выругался Джошуа, но отвернулся от этого взгляда к окну, чтобы поковырять зубочисткой в зубах. – По пиву? – он отсалютовал бутылкой снимку.

Сон перечеркнул скачущий график сердечного ритма. Отбликовали перемигивающиеся цифры датчиков температуры и влажности. На секунду картинка мутнела и прояснялась снова. Джошуа пытался выяснить причину сбоя фокуса, засечь интервал, вспомнить симптоматику, но сон размывал сознание, делая простую задачу невыполнимой, и он циклично возвращался к одному и тому же, мучительно не умея взять под контроль происходящее. «Я просто вижу его глазами, – мелькнула вдруг трудная, острая мысль. – Правильно!» Сон тут же перестал быть технической абстракцией и приобрел четкую логику: помутнение фокуса всего лишь работа третьего века. Джошуа слегка пошевелился, привыкая к ощущению чужого тела. Вот оно! Озноб пробежал по коже, мерзли руки и ноги, тонкую кожу чуть тянуло от пленки подсохшего антисептика, что покрывал Эли тонким слоем. В паху и подмышками пленка немного отошла и неприятно шелушилась. Джошуа провел по острому выпирающему хребту носа, поражаясь остроте восприятия и тут же параллельно делая заметки исследователя. «Все правильно, – мысленно кивнул он себе, – нервные окончания очень близко, поэтому Эли чувствует все в несколько раз мощнее». Согнул и разогнул тонкие пальцы. На секунду задумавшись, вывернул их наружу, поражаясь необыкновенной пластичности. Слегка прищипнул кожу на кисти и тут же увидел, как на этом месте расцвел цветок гематомы. Положив руку на грудную клетку, послушал птичий перестук сердечной мышцы.

Прикасаться к себе было страшно и мучительно необходимо. Жадно-жадно Джошуа ощупывал хрупкое тело, прислушивался к ощущениям, вылавливал самую незначительную реакцию, потрясенно понимая, насколько остро Эли чувствует прикосновения. Восторг клубился где-то в области желудка, электрическим разрядом колкого сексуального удовольствия простреливая нервную систему. Сердце, перекачивая адреналиновый выброс, уже не просто стучало, оно захлебывалось истерикой, предупреждая о критичности состояния…

«Остановиться! Надо остановиться», – одергивал Джошуа сходившего с ума ученого, который впервые за многие годы так плотно подошел к изучаемому объекту. Казалось бы, еще чуть-чуть, и вот она, истина. Абсолют понимания. Стоп! – сработала внутренняя система безопасности сознания, выбрасывая Джошуа из сна. Он сел на неразобранном диване и, потирая грудную клетку с перепуганно скачущим сердцем, сглотнул воздух пересохшим ртом.

– Приснится же муть, – отмахнулся Джошуа от невозможно реалистичного сна, сполз с дивана и поплелся на кухню. С холодильника ему понимающе улыбался Эли. Джошуа, хмыкнув, придавил ладонью почти болезненное возбуждение.

– Оргазм тебя убьет, детка, – хрипло поведал он бездонному взгляду. – Слетят к херам предохранители. Понимаешь? Спалишь все нервы подчистую. Так-то…

Хватило бы пары энергичных движений, чтобы кончить, но внезапная солидарность заставила сунуть голову под холодную воду и подумать про Клариссу Грот для пущего эффекта. Отпустило.

2

– Доброе утро, Эли. Как спалось, птенец? Ты не представляешь – я побывал ночью в твоей тонкой шкурке. Ощущения, доложу, те еще… Но улетно, улетно… да. Что-то ты сегодня не весел? – Джошуа внимательно осмотрел худую спину с остро выпирающими звеньями позвоночника и углами торчащих лопаток, глянул на датчики.

– Образец два-четыре-шесть-восемь, подойдите к стене, расставьте ноги и поднимите руки.

Эли послушно встал под поток теплой мыльной пены, что смывала остатки защитной пленки, потом вяло поплескался под дезинфицирующим и питательным раствором и, наконец, замер ломкой абстракцией неизвестного скульптора под струями антисептика.

Джошуа выключил громкую связь.

– Что же ты, мальчик, – вкладывал он эмоции в глухой микрофон, – совсем поник?

Он пробежался по отчету утреннего осмотра. Адреналин выше нормы, серотонин понижен, кортикотропин зашкаливает.

– Придется пересмотреть сетку стабилизатора. Что же тебя гложет?.. Образец два-четыре-шесть-восемь, пройдите к считывающему устройству блока А, – снова щелкнув тумблером микрофона, равнодушным механическим голосом приказал Джошуа.

Пока Эли завтракает, у него будет время сходить в фармакологический отдел и составить новую гормональную корреляцию. Джошуа рывком стянул защитный костюм и маску, отправил их в урну и, кряхтя, зацепил одну бахилу, когда мимо него пронеслась экстренная служба и Клер с перевернуто-белым лицом. Джошуа, стиснув в кулаке тонкий целлофан, проводил взглядом кортеж. Неужели? Образец Клер был самый жизнеспособный и контактный. Джошуа на ежемесячной конференции с завистью и легкой горечью смотрел, как Клер играет с образцом в шахматы, похлопывая по плечу в качестве утешения за проигрыш. Поговаривали уже о переводе Клариссы на следующий инкубационный этап.

Эли списали уже давно. Было почти сразу понятно, что образец, не способный противостоять естественному микроклимату, не способен конкурировать с остальными видами. Но действовали закон об отчетности за каждый образец и запрет на ликвидацию неудачных. Их раздавали таким, как Джошуа, так и не блеснувших гением, оставив им рутинные исследования жизнеспособности, взаимодействия, изучение динамики развития.